даже не хочет дожидаться ни возвращения вашего, ни родительского
благословения. Напрасно валялся я у ног его!.. Поспешите! может быть, вы
успеете предупредить бесчестие".
Письмо это крайне меня испугало. В продолжение нескольких минут я не
мог опомниться, наконец как сумасшедший побежал на почтовый двор. Просьбы
мои, и в особенности звенящий кошелек, придали несколько живости
почтмейстеру, и не прошло еще часу, как я сидел уже в дорожной коляске. Но
какое мучение ожидало меня на пути!
Кто не путешествовал по Саксонии, кто не испытал над собою флегмы
саксонских почтальонов, тот не может понять моей досады, моего отчаяния!
Ни просьбы, ни обещания, ни деньги, ни угрозы не в состоянии были
принудить двигаться проворнее почтальонов, которых бесчувственность в этом
отношении может равняться только с неповоротливостью тяжелых лошадей, ими
управляемых. Как часто дорогою вспоминал я о любезной нашей России!
Измученный напрасным старанием хотя немного оживить почтарей и
терзаемый ожиданием несчастий, которые представлялись моему воображению, я
дотащился наконец до Лейпцига. Это было поздно ввечеру. Когда въехал я в
заставу, медленное движение коляски показалось мне еще несноснее; я с
нетерпением выскочил и побежал по Гриммской улице, оставя далеко за собою
изумленного своего саксонца. При входе в комнату Алцеста встретил меня
Иван, бледный как полотно.
- Где граф? - спросил я.
- Граф сегодня ввечеру обвенчался и переехал к своему тестю, - отвечал
он мне дрожащим голосом, - Я хотел идти за ним, но меня не пустили!..
Не расспрашивая его ни о чем более, я бросился в дом Андрони. В сенях
попался мне навстречу высокий мужчина, которого лицо показалось мне
знакомым.
Я узнал Вентурино. Он одет был в черную мантию, какую обыкновенно носят
в Германии духовные особы. На голове у него был распудренный парик с
длинными локонами. "Вентурино в пасторском облачении!"-подумал я... и
воображению моему ясно представилось, что такое беззаконное переряжение
должно непременно означать какой-нибудь злой умысел, которого цель,
однако, для меня была непонятна!
В первой комнате нашел я профессора, занимающегося чтением,- и он,
казалось, вовсе меня не заметил.
- Ради бога! - вскричал я. - Что вы сделали с моим другом?
- А! это вы, господин полковник? - сказал Андрони, обратись ко мне с
спокойным видом. - Мы не ожидали, чтобы вы так скоро кончили дела ваши.
Зять мой очень обрадуется, когда узнает, что вы возвратились.
- Зять ваш? - отвечал я с сердцем. - Неужели вы думаете, что я позволю
вам ругаться над моим другом?..
- Вы забываетесь, господин полковник! - возразил Андрони, не теряя
хладнокровия. - Говорите потише; вы можете испугать графиню, да и графу не
очень приятно будет видеть любезного наставника своего в таком по ложении.
Насмешка его вывела меня из терпения.
- Изверг рода человеческого! - закричал я в исступлении. - Говори, что
значит эта комедия? Зачем ты то варища своего - такого же плута, как ты
сам - нарядил в пасторы?.. Но я разрушу ваши козни. Немедленно веди меня к
Алцесту!
Андрони, очевидно, смешался при этих словах. Он побледнел, губы у него
задрожали, и огненные глаза его засверкали от ярости... Вскоре, однако, он
опять пришел в себя.
- Государь мои! - произнес он, задыхаясь от злости, - вы не имеете
права повелевать мною. Завтра поутру Алцест отметит за оскорбленную честь
своего тестя! Но сегодня вы его не увидите. Новобрачные желают быть одни.
Итак, советую вам удалиться и не забывать, что вы находитесь в моем
доме и что угрозы ваши совершенно бесполезны.
- Завтра поутру, - отвечал я, смущенный уверительным его голосом, -
завтра поутру я с тобою разделаюсь! Не воображай, что ты избегнешь
заслуженного наказания!
Я вышел из комнаты, захлопнул дверь и услышал за собою пронзительный
хохот Андрони...
Возвратясь домой, я предался размышлению. Замешательство Андрони ясно
доказывало, что мнимый пастор, встретившийся со мною, был не кто иной, как
Вентурино. Но какие причины могли побудить профессора к столь беззаконному
поступку? Какую пользу находил он в поругании собственной дочери, соединив
ее с графом такими узами, которые могли быть расторгнуты без малейшего
труда? Я терялся в догадках, однако твердо решился на другой день поутру
объявить местному начальству о преступлении профессора.
Признаюсь, я с некоторым удовольствием помышлял о том, что Алцесту при
ключение сие может послужить уроком, который навсегда излечит его от
страсти к романическому... С сими мыслями я лег спать, хотя и
предчувствовал, что беспокойство мое не даст мне во всю ночь сомкнуть глаз.
Было около полуночи, когда я услышал, что кто-то бежит ко мне по
лестнице. Немного погодя дверь отвори лась, и я, к крайнему изумлению,
увидел графа - в халате, с растрепанными волосами!.. Вид его показывал
человека, находящегося в отчаянии.
- Любезнейший Ф...!- вскричал он, бросившись ко мне на шею. - Спасите
меня... спасите от сумасшествия!
- Что с вами сделалось, любезный Алцест? - спросил я, испугавшись и
вскочив поспешно с постели.
Граф был в таком положении, что почти не мог говорить. Из отрывистых и
несвязных речей его узнал я наконец такое происшествие, при воспоминании
которого и теперь еще у меня волосы становятся дыбом!
На другой день отъезда моего в Дрезден сильная страсть Алцеста дошла до
того, что он решился просить у Андрони руку Аделины. Старик, повидимому,
весьма обрадовался этому предложению, но требовал - по при чинам, которые
впоследствии обещался объяснить, чтобы бракосочетание совершено было
втайне. Влюбленный Ал цест на вес согласился. Ввечеру призван был пастор в
дом Андропи, и обряд совершен в присутствии одного отца, без свидетелей.
Аделина после того удалилась в свою спальню... Чрез несколько времени
впустили туда и Алцеста. "Вы без труда поверите, любезный Ф...,- говорил
мне граф, - что я с восторгом бросился в объятия жены моей. Мысль, что я
обладаю Аделиною, что наконец могу назвать ее своею, приводила меня в
неизъяснимое восхищение. Вообразите ж себе, как я испугался, когда, осыпав
ее поцелуями, заметил, что она не отвечает на ласки мои! Она лежала, как
будто лишенная всех чувств... В смятении моем не знал я, что делать;
вспомнив, однако, что на уборном столике стояла склянка с крепким уксусом,
я вздумал потереть ей виски и грудь. Но какими словами опишу вам ужас,
меня объявший, когда от сильного натирания вдруг прелестная грудь моей
Аделины лопнула и из отверстия показался... большой клочок хлопчатой
бумаги! Сам не помню, как я выбежал из комнаты и как очутился здесь!
Я не знал, что подумать, услышав рассказ Алцеста. Мне вообразилось, что
несчастный друг мой лишился ума, и я всячески старался его успокоить.
- Опомнитесь, любезный граф! - говорил я ему. - Вам, верно, пригрезился
какой-нибудь страшный сон!
- Нет! - отвечал он, - обливаясь слезами, - я не спал... Я видел ясно
хлопчатую бумагу, высунувшуюся из груди бедной моей Аделины... Пойдемте,
пойдемте! я докажу вам, что это не сон!
Желая его успокоить, я поспешил одеться и пошел с ним. Войдя в сени,
граф от сильного волнения чувств пришел в такую слабость, что, конечно,
упал бы, если б я не подхватил его под руку. Он дрожал всеми членами, и я
с трудом взвел его на лестницу. Я сам был в ужасном положении... Сердце
мое сильно билось; печальные предчувствия теснились в моей душе. В
глубоком молчании прошли мы первые комнаты, где не встретили никого.
Наконец отворил я спальню - и оцепенел при виде того, что мне
представилось! Аделина на кровати лежала полунагая. Профессор сидел подле
нее. Па горбатом носу его надеты были большие очки; левою рукою он
упирался об Аделину, а в правой держал кривую иглу, которою зашивал ей
грудь!.. Из одного конца прорехи, еще не зашитой, торчала хлопчатая бумага.
На обнаженном боку Аделнны усмотрел я глубокое отверстие, в которое,
при входе нашем, Вентурино вложил длинный ключ, какие употребляются для
заведения больших стенных часов.
Злодеи так были заняты своего работою, что не заметили, как мы вошли в
комнату.
Не успел я еще опомниться, как Алцест с ужасным криком бросился на
Андрони. На лице его изображалась ярость... Он замахнулся на него тростью
и, может быть, убил бы его на месте, если б Вентурино не удержал его руку.
Андрони пришел в исступление от злости. Он схватил тяжелый молот, подле
него лежавший, и ударил Аделину прямо в голову!.. В одно мгновение лицо ее
совершенно преобразилось!
Прелестный носик ее сплюснулся, белые жемчужные зубы посыпались из
раздробленных челюстей!..
- Вот твоя жена! - приговаривал Андрони, продолжая ударять молотом по
Аделине... От одного удара прекрасные голубые глаза ее выскочили из
глазных ямок и отлетели далеко в сторону...
Бешенство овладело бедным Алцестом...
Он схватил с полу глаза своей Аделины и стремглав выбежал из комнаты,
громко смеясь и скрежеща зубами!.. Я последовал за ним. Вышед из дому,
Алцест остановился на минуту; потом испустил жалостный вопль и вдруг, как
стрела, помчался вдоль по Гриммской улице.
Я не мог догнать его. Когда уже был я на улице, мне слышался хохот
Вентурино, пронзительный крик Андрони и стук молота, как будто
разбивающего колеса в больших стенных часах.
Остаток ночи и весь следующий день бродил я, с верным Иваном, по
Лейпцигу и тщетно искал графа. В глубокую полночь возвратился я домой...
без него! В окошках дома, занимаемого Андрони, не было огня. Дворник,
отворяя нам дверь, рассказал мне, что в то же утро профессор выехал из
города в открытой коляске. Подле него сидел высокий мужчина в красном
плаще и в треугольной шляпе. За ними следовало несколько телег с разною по
клажею.
На другой день пришел ко мне начальник городской полиции и объявил, что
на берегу реки Эльстер, подле са мого глубокого места, найден батистовый
платок с меткою С. А. и два финифтяные глаза. Платок был Алцестов, но тело
несчастного моего друга не могли отыскать.
Я поспешно уехал в Россию. В самый день отъезда вошел в комнату мою
один из служителей старого графа, отправленный ко мне курьером. Под
Варшавою разбили его лошади; он целые три недели без памяти пролежал на
почтовом дворе и оттого замедлил приездом. Я распечатал пакет. Граф писал
ко мне:
"Умоляю вас всем, что для вас дорого, любезный Ф..., спешите исторгнуть
сына моего из пропасти, в которую без вас он неминуемо повергнется! Если
нужно, употребите силу, передаю вам родительскую власть мою. Профессор, о
котором вы пищите, мне слишком известен. Он человек весьма ученый и притом
искуснейший механик - вентрилок. Я познакомился с ним еще в молодых летах
в Мадрите.
Некоторый случай сделал его непримиримым врагом моим, и он поклялся
мстить мне и всему моему роду... Ради бога, не теряйте времени!"
Возвратясь в отечество, я уже не застал в живых старого графа...
- Почтенный Двойник! - сказал я, выслушав рассказ о пагубном влиянии
необузданного воображения. - Вы не хотели верить возможности появления
Анюты в повести, которую имел я честь вам прочитать, а сами рассказали мне
теперь совершенную небылицу. Есть ли какое-нибудь в том правдоподобие,
чтоб человек влюбился в куклу? И можно ли так искусно составить куклу,
чтоб она гуляла по улицам, плясала на балах, приседала и улыбалась... и
между тем бы никто не заметил, что она не живая?
- Что касается до первого вопроса вашего, - отвечал Двойник, - может ли
человек влюбиться в куклу? то, мне кажется, мудреного в этом ничего нет.
Взгляните на свет: сколько встретите вы кукол обоего пола, которые
совершенно ничего иного не делают и делать не умеют, как только гуляют по
улицам, пляшут на балах, 'приседают и улыбаются. Несмотря на то,
частехонько в них влюбляются и даже иногда предпочитают их людям,
несравненно достойнейшим! К тому же происшествие это совсем не ново:
вспомните о Пигмалионе, который, как говорит предание, влюбился в статую,
им самим сделанную, пред которою наша кукла по крайней мере имеет то
преимущество, что она двигалась.
- Может ли быть кукла, спрашиваете вы еще, - продолжал Двойник, - так
искусно составлена, чтоб была похожа на живую? Ах, любезный Антоний! до
чего не умудрится ум человеческий!
Сколько примеров могу я вам напомнить об автоматах, не менее моей куклы
удивительных! Не помню, где читал я, что какой-то механик составил
деревянного ворона, который при въезде одного римского императора в город
Ахен подлетел к нему и проговорил внятным голосом весьма красноречивое
приветствие на латинском языке... Кому неизвестно, что знаменитый Алберт
(ученый астролог, живший в тринадцатом столетии и прозванный Великим)
составил куклу, над которою трудился беспрерывно тридцать лет? Кукла
эта, названная Андроидою Алберта Великого, по свидетельству тогдашних
писателей, так была умна, что Алберт советовался с нею во всех важных
случаях; но, к сожалению, один из его учеников, которому надоела
неумолкаемая болтливость этой куклы, однажды в серд цах разбил ее на
части. И в наши времена видели во всех столицах Европы одного искусника,
который возил с со бою и показывал за деньги небольшого деревянного турку,
умеющего играть в шахматы и обыгрывающего известнейших игроков. Подобных
примеров мог бы я на считать множество, если б у меня была не такая плохая
память. В тысяча восемьсот пятнадцатом голу физик Робертсон, бывший пред
тем в России и показывавший фантасмагорические представления, хвалился,
что он изо брел нового рода клавикорды, которые выговаривали целые слова
человеческим голосом. Я сам видел клавикорды эти в Париже: к ним приделана
была кукла в человеческий пост, щегольски одетая в женское платье, с
модною на голове шляпкою. Робертсон садился за клави корды, и, по мере
того как перебирал клавиши, кукла выговаривала (правда, голосом довольно
диким) несколько слов, как-то: papa, maman. mon frere, ma soeur, vive le
roi! (папа, мама, мой брат, моя сестра, да здравствует король! (франц.)) и
тому подобное.
Множество русских, бывших в то время в Париже, конечно не забыли об
этой кукле Робертсона.
- При всем том, - возразил я, - вы никак меня не уверите, чтобы человек
умный, каким описываете молодого графа, мог влюбиться в куклу. Пускай бы
это случилось с глупцом; но человек такой умный...
- Умный! умный! - прервал меня с некоторою досадою Двойник. - Да можете
ли вы в точности определить, что такое умный человек? А разве никогда не
случалось вам видеть, что люди, слывущие в свете умными, делают такие
глупости, которые непростительны были бы дуракам?
- В самом деле, - отвечал я, - нередко случалось мне видеть это, и я
никогда не мог понять, отчего это происходит? Сделайте дружеское
одолжение, любезный Двойник, объясните мне загадку эту и вместе с тем на
учите, каким образом должно определять степень ума У людей? Вы, верно,
более меня в этом имеете сведений; а я, признаюсь, в течение жизни моей с
умными людьми неоднократно попадал впросак. Я чувствительно вам буду
обязан.
- Вы знаете, дражайший Антоний, что я не в силах вам отказать в чем бы
то ни было, а потому постараюсь исполнить ваше желание. Но оставим
разговор этот до другого раза. Назначенное нами для разлуки время давно
протекло.
Прощайте!
Конец первой части
_______________________________________________________________
Оригинал этого текста расположен в библиотеке сайта
"Русская Фантастика" по адресам:
http://www.sf.amc.ru/
http://www.kulichki.rambler.ru/sf/
http://www.sf.convex.ru/
Версия 1.00 от 14 октября 1998 г.
c OCR & Spellcheck - Александр Усов.
Сверка произведена по изданию:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг