нескольких студентов, восхищавшихся красотою Аделины, наконец вывели меня
из рассеянности: я взглянул на прелестную нашу спутницу.
Она шла подле отца с потупленными вниз очами, не обращая ни малейшего
внимания на то, что вокруг нее происходило. Можно было подумать, что она
ничего не видит и ничего не слышит. Меня удивило такое равнодушие в
молодой прекрасной девушке.
Распростясь с Андрони и его дочерью и возвратясь домой, граф с
восхищением говорил об Аделине.
- Вы, кажется, совсем не разговаривали с нею? - спросил я у него.
- Признаюсь, - отвечал он, - я почти уверен, что бедная Аделина весьма
несчастна! Отец ее более похож на тирана, нежели на отца. Нельзя по
крайней мере не подумать этого, видя столь непонятную робость и
молчаливость. Беспрестанная ее задумчивость огорчает меня до глубины
сердца. При прощании я спросил у ней, весело ли ей было на ярманке, и, не
получив никакого ответа, повторил мой вопрос.
- Аделина! Что же ты не отвечаешь, когда говорят с тобою? - вскричал
профессор и с сердцем дернул ее за руку. Она вздрогнула, робко на меня
посмотрела и вполголоса сказала:
- Весело.
При всем том, любезный Ф..., я имею причины надеяться, что она ко мне
неравнодушна. Во время прогулки нашей она иногда взглядывала на меня с
таким чувством, с таким выражением!..
- Алцест! - прервал я его. - Вы чувствительны и добродетельны; скажите
откровенно, какие, думаете вы, будет иметь последствия эта страсть,
которая совершенно вами овладела?
- Какие последствия? - вскричал он с жаром. - Можете ли вы ожидать
иных, кроме женитьбы, если я ей понравлюсь и если отец се на то будет
согласен?
- А ваш родитель?
- Батюшка меня любит и не пожелает моего несчастия. Союз с таким
ангелом, как Аделина, для меня не унизителен, не бесчестен. Она могла б
быть украше нием трона!
Я замолчал, зная, что противоречие не произведет ничего доброго, а
напротив, еще больше раздражит пылкого молодого человека. Но с первою
почтою счел я обязанностию известить обо всем старого графа.
День ото дня знакомство Алцеста с профессором Андрони делалось теснее.
Я также посещал его довольно часто.
Старик принимал нас ласково, но никогда не случалось нам наслаждаться
сообществом его дочери. Он всегда находил какой-нибудь предлог, которым
старался извинить ее отсутствие; то она, по словам его, не совсем была
здорова; то занималась необходимыми по хозяйству делами, - одним словом,
он, очевидно, хотел, чтоб мы не были вместе с нею. Казалось, что он
опасался, чтоб мы не открыли какойнибудь важной для него тайны.
Признаюсь, мне неоднократно приходило на мысль, что Андрони не отец
Аделины, а ревнивый опекун, влюбленный в свою воспитанницу.
Между тем Алцест ежедневно проводил целые часы у окна и любовался
Аделиною, которая, по-видимому, также находила удовольствие на него
смотреть. Вскоре они завели взаимные между собою сношения знаками. Алцест
уверен был, что она к нему неравнодушна, и любовь его еще более от того
воспламенилась. Тщетно просил я его не предаваться так слепо страсти
своей: советы мои не имели никакого действия!
И я, с своей стороны, - хотя, впрочем, совершенно с другою целию -
часто наблюдал за Аделиною, когда она сидела у окна. Я не мог не
удивляться необыкновенной красоте ее; но, при всем том, я видел в ней
нечто странное, нечто такое, чего никак не мог объяснить себе. На ее лице
ни одного раза не заметил и ни выражения восторга, ни движения любопытства
- одним словом, никакой страсти. Такая холодная нечувствительность, так
сказать, отталкивала мое сердце и в иные минуты производила во мне
невольный страх, которого я внутренне стыдился. Что касается до Алцеста,
он не видал в ней никаких недостатков. Он любил ее так горячо, что каждый
взгляд ее, каждое движение приводило его в во сторг.
Таким образом, провели мы несколько недель и страсть Алцеста перестала
быть тайного. Все в городе говорили о близкой женитьбе молодого, богатого
русского графа на дочери профессора Андрони, а я с нетерпением ожидал
ответа на письмо, отправленное мною в Россию.
Однажды, рано поутру, пошел я к профессору, чтоб попросить у него
объяснения одной трудной математи ческой задачи. В нижнем этаже дверь была
заперта, и я, считая себя домашним человеком, решился идти вверх, надеясь
там найти его. В первой комнате не было никого, и я пошел далее.
Вообразите ж себе, каким был я объят ужасом, когда, отворив двери, увидел
Аделину, лежавшую без чувств на диване!.. Голова ее, опустившаяся с
дивана, лежала на полу; длинные черные волосы, не связанные и ничем не
придерживаемые, совершенно закрывали прекрасное лицо се. Мне показалось,
что в ней нет ни малейшей искры жизни.
Я громко закричал, и в самое это мгновение вошел Андрони.
- Скорей пошлите, - бегите за доктором! - кричал я ему, - Дочь ваша
умирает, а может быть, уже...
Андрони хладнокровно подошел ко мне, взял меня за руку и отвел далее от
дивана.
- Государь мой! - сказал он, - мне неизвестны русские обыкновения, но
полагаю, что у вас также, как у нас, в Италии, молодому человеку не
позволяется входить без спросу в комнату молодой девицы.
Равнодушие его меня взбесило.
- Господин профессор! - отвечал я, - насмешка эта вовсе не у места.
Удивляюсь хладнокровию вашему при виде умирающей дочери... Позвольте
вам, однако, заметить, что близкое наше знакомство даст мне некоторое
право принимать участие в положении Аделины.
При сих словах какая-то язвительная насмешливость выразилась в резких
чертах Андрони.
- Если участие ваше основано на дружеском ко мне и дочери моей
расположении, - сказал он, - то вы, ко нечно, правы. Но в таком случае я
должен вам объявить, что беспокойство ваше напрасно. Дочь моя здорова; это
ничего не значащий припадок.
Он приблизился к ней, схватил ее за руку и громко назвал по имени. Она
в тот же миг открыла глаза и взглянула на меня как будто ни в чем не
бывала!.. Андрони вывел ее в другую комнату, затворил дверь и возвратился
ко мне.
- Я надеюсь, что вы теперь успокоились? - сказал он, усмехаясь.
Я был в крайнем замешательстве и не знал, что отвечать. Мы раскланялись
с профессором; он проводил меня до дверей, и мне показалось, что он запер
за мною задвижкой. Я невольно остановился и стал прислушиваться. Все было
тихо и безмолвно; потом услышал я какой-то странный шум, как будто заводят
большие стенные часы.
Опасаясь, наконец, чтоб Андрони не застал меня подслушивающего у
дверей, я поспешно сошел с лестницы. Выходя на улицу, невольно взглянул я
вверх и, к удивлению моему, увидел Аделину, сидящую у окна в полном блеске
красоты и молодости!
Необыкновенная, можно сказать, чудная сцена сия сделала глубокое на
меня впечатление. Я решился рассказать о ней графу. Не успел я начать мое
повествование, как вошел к нам Андрони. Я замолчал.
- Вы, конечно, рассказываете графу о болезни моей дочери? - спросил он
улыбаясь. - Господин полковник, - продолжал он, обращаясь к Алцесту, -
принимает самое живое участие в моей дочери! Маленький обморок, ничего не
значащий припадок, которому часто бывают подвержены молодые и слишком
чувствительные девушки, крайне испугал его. Хочу, однако, доказать вам,
что дочь моя вне всякой опасности, и я, нарочно для этого, пришел вас
попросить сделать мне честь пожаловать ко мне на бал сегодня вечером.
- На бал? - вскричали мы оба в один голос. Чтобы попять, от чего
произошло наше удивление, надобно заметить, что, кроме нас, Андрони не
принимал никого в дом свой. Несмотря на все старания студентов и других
молодых людей, никому, кроме нас, до сих пор не посчастливилось увидеть ее
иначе, как только в окошко; и питому, невзирая на то, что мы уже некоторым
образом привыкли к странностям профессора, намерение его- дать бал -
изумило нас.
Андрони не мог не заметить этого.
- Приглашение мое вас удивляет? - сказал он нам. - Но я давно желал
познакомить дочь мою с здешним модным светом. Пора отучать ее от робости,
не приличной ее летам. Прощайте; спешу заняться приготовлениями к балу.
Вечером мы увидимся!
Пожав нам руки, он поспешно удалился.
Мы остались одни. Тщетно старался я внушить Алцесту недоверчивость к
Андрони и умолял его быть осторожным.
Я, к крайнему огорчению, увидел, что советы и наставления мои были ему
неприятны. Когда рассказывал я ему, в каком положении застал Аделину, на
лице его изобразилось сильное беспокойство; но он ничего не находил
необыкновенного ни в поступках старика, ни в внезапном выздоровлении
дочери. Мысль, что он весь вечер проведет с Аделиною, совершенно овладела
его воображением, и он не обращал никакого внимания на слова мои.
Настал вечер, столь нетерпеливо ожиданный графом, и мы отправились в
дом профессора, который, в праздничном бархатном кафтане своем, встретил
нас с веселым видом. Вошед в залу, я не мог не удивиться искусству, с
каким успел ее убрать Андрони в такое короткое время. Все было странно, но
все прекрасно, все со вкусом. Глаза наши при входе не были поражены ярким
светом ламп и многочисленных свечей.
Алебастровая огромная люстра, висевшая посреди комнаты, изливала томный
свет, как будто происходивший от сияния луны. Вдоль но стенам стояли
померанцевые деревья, коих промежутки украшены были расставленными в
фарфоровых вазах цветущими растениями, наполнявшими воздух благоуханием.
Казалось, что профессор для украшения залы своей истощил все оранжереи
Лейпцига и окрестностей. На зеленых ветвях больших померанцевых дерев
висели разноцветные лампы, которых блеск сливался с сиянием от
алебастровой люстры, и озаренные сим чудным светом двигающиеся по зале в
разных направлениях гости, у которых на лице написано было любопытство и
удивление, придавали всему вид чего-то волшебного.
Собрание было весьма многочисленно, несмотря на то что незапное и
неожиданное приглашение Андрони со вершенно было противно германскому
этикету. Почти ни один из гостей не был знаком с хозяином; но никто не от
казался от бала: все любопытствовали видеть вблизи прелестную Аделину, о
которой рассказывали в города-чудеса.
При входе в залу глаза графа искали ее между лейпцигскими красавицами,
но ее тут не было. Профессор объявил гостям, что дочь его скоро будет, и
просил начать танцы, не дожидаясь ее прибытия. Все с участием спрашивали
об ее здоровье и получили в ответ, что она занята необходимыми делами, по
окончании которых непременно явится. В другое время дамы, удостоившие
профессора посещением своим, вероятно, обиделись бы тем, что хозяйка их не
встретила; но тут, где все было необыкновенно, где все носило на себе
печать какой-то чудной странности, никто не изъявил неудовольствия за
такую неучтивость. Танцы начались. По тогдашнему обыкновению, в Германии
каждый кавалер при открытии бала избирал даму, с которою уже танцевал в
продолжение всего вечера. Алцест, который во весь тот день занимался сла
достною мечтою, что Аделина будет его дамою, обманутый в своей надежде, с
печальным видом сел под померанцевое дерево и с рассеянностию смотрел на
веселящихся гостей.
Бал начался менуэтом, а за ним следовали и другие танцы. В средние
одного шумного экосеза вдруг отвори лась дверь и вошла в залу Аделина...
Она одета была весьма богато, "в испанском вкусе. Малиновое бархатное
платье, вышитое золотом, богатый кружевной воротник, которого частые
складки прикрывали высокую грудь ее, драгоценные каменья, украшавшие ее
волосы, давали ей вид величественный и важный. При входе она с приятноcтию
поклонилась. Андрони взял ее за руку и повел к стулу; а Алцест, увидев ее,
в восторге своем не мог удержаться от громкого восклицания. Все
оглянулись... гости забыли об экосезе и обступили Аделину, которая, с при
метною робостью встав с своего стула, кланялась на все стороны.
Не могу изобразить впечатления, произведенного ее появлением во всем
собрании! В самом деле, она блеском красоты своей помрачала всех
лейпцигских красавиц.
Дамы перешептывались друг с другом; мужчины с завистию посматривали на
Алцеста, который между тех пожирал ее глазами. Профессор с трудом мог
уговорить гостей окончить начатый экосез. Сам он ни на минуту не отходил
от Аделины, которая на делаемые ей вопросы отвечала едва внятным голосом.
Андрони часто говорил за нее, приписывая чрезмерную робость ее незнанию
немецкого языка и непривычке находиться в таком многолюдном обществе. Что
касается до меня, - мысль о ревнивом опекуне опять пришла мне на ум... и
хотя, с одной стороны, мысль эта внушала мне отвращение к Андрони, но, с
другой - она служила мне некоторым утешением, потому что горячность
профессора к Аделиие считал я оплотом против любви графа.
Все гости, не исключая меня, желали, чтоб Аделина танцевала, и все
приступали к Андрони... Он с замеша тельством извинялся, говоря, что дочь
его, родившаяся в южной Европе и воспитанная в уединении, не имеет поня
тия о танцах, употребительных в Германии. Долго просьбы наши были
безуспешны. Наконец, убежденный нашею докучливостию, профессор перед самым
концом бала объявил нам, хотя, впрочем, с видимою досадою, что, для
удовлетворения желания таких дорогих гостей, дочь его протанцует фанданго.
Испанская пляска сия в тогдашнее время еще мало была известна в
Германии; многие из гостей даже никогда не слыхивали ее названия, и
любопытство собрания от того увеличилось.
Загремела музыка, гости стали в пространный круг, и Аделина начала
пляску свою.
Неоднократно случалось мне во время пребывания моего в Гишпании видать
самых лучших танцовщиц, но я должен признаться, что ни одна из них не
танцевала с таким искусством, как Аделина! Прелестные ножки ее двигались с
неимоверным проворством; все движения тела были живописны. Но при всем том
мне показалось, что в ней недостает той живости, той непринужденности, без
которых самый искусный балетмейстер сходен с бездуш ною куклою, прыгающею
на пружинах.
Несколько раз в продолжение пляски Аделина сбивалась с такта и столь
явно, что Андрони за нужное счел сложить вину на музыкантов, приписывая
это их неведению и неискусству. Пляска кончилась при громких
рукоплесканиях восхищенных зрителей. Аделина, казалось, весьма устала; она
чрез силу дотащилась до стула с помощию отца, н Андрони довольно ясно дал
заметить гостям, что бал кончился.
Стали разъезжаться; мы с Алцестом были в числе последних. Граф стоял
как вкопанный и в безмолвном восторге не спускал глаз с Аделины. Между тем
большая часть разноцветных ламп погасла; померкнувший свет.
алебастровой люстры и темная тень от деревьев всем предметам давали вид
неопределенный. Мне сделалось что-то грустно и вместе страшно; я
настоятельно начал просить графа пойти домой и с трудом мог его уговорить.
Когда мы выходили из залы, я нечаянно оглянулся, и мне показалось,
будто из того угла, где сидели музыканты, вышел высокий мужчина в красном
плаще н в треугольной шляпе... Медленными шагами прошел он чрез комнату и
скрылся во внутренние покои. На лице его выра жалось что-то зверское. Я не
мог не вспомнить о Вентурино... Возвратясь домой, я рассказал о том графу,
но он не хотел мне верить.
На другой день рано поутру разбудила меня эстафета, присланная из
Дрездена.
Корреспондент мой уведомлял меня, что банкир N. N., у которого
хранилась значительная сумма, принадлежавшая графу, объявил себя банкротом.
Присутствие мое в Дрездене было необходимо, и я принужденным нашелся
немедленно послать за курьерскими лошадьми. Легко себе представить можно,
каково мне было оставить графа в его положении! Но от Лейпцига до Дрездена
не так далеко, особливо для русского. "Пробежать верст полтораста, - думал
я, - мне не в диковинку. Если возвращение мое сделается нужным, верный
Иван отправит ко мне эстафету, и я тотчас явлюсь в Лейпциге". Сколько я,
однако, ни старался утешить себя такими рассуждениями, какая-то непонятная
тоска стесняла мою грудь!
Чудное появление Вентурино в доме Андрони беспрестанно приходило мне на
ум. Распростившись уже с графом, я опять к нему воротился и умолял его не
посещать профессора в мое отсутствие.
Но он не слушал меня и не. понимал! Я с сокрушенным сердцем оставил его.
Не буду говорить о пребывании моем в Дрездене. Неудовольствия, с
которыми я там боролся, потеря весьма значительной суммы, все это ничего
не значит в сравнении с ужасными событиями, ожидавшими меня в Лейпциге!
На третий день получил я эстафету от Ивана, который умолял меня
возвратиться к графу. "Барин мой, - писал он, - со времени отъезда вашего
был неразлучен с проклятым итальянцем.
Сегодня поутру он уведомил меня, что женится на дочери фигляра!.. Он
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг