-- Чудно, сват! Я слыхал что-то похожее еще за покойницу
царицу...
Тут голова остановился. Под окном послышался шум и топанье
танцующих. Сперва тихо звукнули струны бандуры, к ним
присоединился голос. Струны загремели сильнее; несколько
голосов стали подтягивать, и песня зашумела вихрем:
Хлопцы, слыхали ли вы?
Наши ль головы не крепки!
У кривого головы
В голове расселись крепки.
Набей, бондарь, голову
Ты стальными обручами!
Вспрысни, бондарь, голову
Батогами, батогами!
Голова наш сед и крив
Стар, как бес, а что за дурень!
Прихотлив и похотлив: жмется к девкам...
Дурень, дурень!
И тебе лезть к парубкам!
Тебя б нужно в домовину!
По усам до по шеям!
За чуприну! за чуприну!
-- Славная песня, сват! -- сказал винокур, наклоня немного
набок голову и оборотившись к голове, остолбеневшему от
удивления при виде такой дерзости. -- Славная! Скверно только,
что голову поминают не совсем благопристойными словами... -- И
опять положил руки на стол с какие-то сладким умилением в
глазах, приготовляясь слушать еще, потому что под окном гремел
хохот и крики: "Снова! снова!" Однако ж проницательный глаз
увидел бы тотчас, что не изумление удерживало долго голову на
одном месте. Так только старый, опытный кот допускает иногда
неопытной мыши бегать около своего хвоста; а между тем быстро
созидает план, как перерезать ей путь в свою нору. Еще одинокий
глаз головы был устремлен на окно, а уже рука, давши знак
десятскому, держалась за деревянную ручку двери, и вдруг на
улице поднялся крик... Винокур, к числу многих достоинств своих
присоединявший и любопытство, быстро набивши табаком свою
люльку, выбежал на улицу; но шалуны уже разбежались.
"Нет, ты не ускользнешь от меня!" -- кричал голова, таща
за руку человека в вывороченном шерстью вверх овчинном черном
тулупе. Винокур, пользуясь временем, подбежал, чтобы посмотреть
в лицо этому нарушителю спокойствия, но с робостию попятился
назад, увидевши длинную бороду и страшно размалеванную рожу.
"Нет, ты не ускользнешь от меня!" -- кричал голова, продолжая
тащить своего пленника прямо в сени, который, не оказывая
никакого сопротивления, спокойно следовал за ним, как будто в
свою хату.
-- Карпо, отворяй комору! -- сказал голова десятскому. --
Мы его в темную комору! А там разбудим писаря, соберем
десятских, переловим всех этих буянов и сегодня же и резолюцию
всем им учиним.
Десятский забренчал небольшим висячим замком в сенях и
отворил комору. В это самое время пленник, пользуясь темнотою
сеней, вдруг вырвался с необыкновенною силою из рук его.
-- Куда? -- закричал голова, ухватив его еще крепче за
ворот.
-- Пусти, это я! -- слышался тоненький голос.
-- Не поможет! не поможет, брат! Визжи себе хоть чертом,
не только бабою, меня не проведешь! -- и толкнул его в темную
комору так, что бедный пленник застонал, упавши на пол, а сам в
сопровождении десятского отправился в хату писаря, и вслед за
ними, как пароход, задымился винокур.
В размышлении шли они все трое, потупив головы, и вдруг,
на повороте в темный переулок, разом вскрикнули от сильного
удара по лбам, и такой же крик отгрянул в ответ им. Голова,
прищуривши глаз свой, с изумлением увидел писаря с двумя
десятскими.
-- А я к тебе иду, пан писарь.
-- А я к твоей милости, пан голова.
-- Чудеса завелися, пан писарь.
-- Чудные дела, пан голова.
-- А что?
-- Хлопцы бесятся! бесчинствуют целыми кучами по улицам.
Твою милость величают такими словами... словом, сказать стыдно;
пьяный москаль побоится вымолвить их нечестивым своим языком.
(Все это худощавый писарь, в пестрядевых шароварах и жилете
цвету винных дрожжей, сопровождал протягиванием шеи вперед и
приведением ее тот же час в прежнее состояние.) Вздремнул было
немного, подняли с постели проклятые сорванцы своими срамными
песнями и стуком! Хотел было хорошенько приструнить их, да,
покамест надел шаровары и жилет, все разбежались куда ни
попало. Самый главный, однако ж, не увернулся от нас. Распевает
он теперь в той хате, где держат колодников. Душа горела у меня
узнать эту птицу, да рожа замазана сажею, как у черта, что кует
гвозди для грешников.
-- А как он одет, пан писарь?
-- В черном вывороченном тулупе, собачий сын, пан голова.
-- А не лжешь ли ты, пан писарь? Что, если этот сорванец
сидит теперь у меня в коморе?
-- Нет, пан голова. Ты сам, не во гнев будь сказано,
погрешил немного.
-- Давайте огня! мы посмотрим его!
Огонь принесли, дверь отперли, и голова ахнул от
удивления, увидев перед собою свояченицу.
-- Скажи, пожалуйста, -- с такими словами она приступила к
нему, -- ты не свихнул еще с последнего ума? Была ли в
одноглазой башке твоей хоть капля мозгу, когда толкнул ты меня
в темную комору? счастье, что не ударилась головою об железный
крюк. Разве я не кричала тебе, что это я? Схватил, проклятый
медведь, своими железными лапами, да и толкает! Чтоб тебя на
том свете толкали черти!..
Последние слова вынесла она за дверь на улицу, куда
отправилась для каких-нибудь своих причин.
-- Да, я вижу, что это ты! -- сказал голова, очнувшись. --
Что скажешь, пан писарь, не шельма этот проклятый сорвиголова?
-- Шельма, пан голова.
-- Не пора ли нам всех этих повес прошколить хорошенько и
заставить их заниматься делом?
-- Давно пора, давно пора, пан голова.
-- Они, дурни, забрали себе... Кой черт? мне почудился
крик свояченицы на улице; они, дурни, забрали себе в голову,
что я им ровня. Они думают, что я какой-нибудь их брат, простой
козак! -- Небольшой последовавший за сим кашель и устремление
глаза исподлобья вокруг давало догадываться, что голова
готовится говорить о чем-то важном. -- В тысячу... этих
проклятых названий годов, хоть убей, не выговорю; ну, году,
комиссару тогдашнему Ледачему дан был приказ выбрать из козаков
такого, который бы был посмышленее всех. О! -- это "о!" голова
произнес, поднявши палец вверх, -- посмышленее всех! в
проводники к царице. Я тогда...
-- Что и говорить! Это всякий уже знает, пан голова. Все
знают, как ты выслужил царскую ласку. Признайся теперь, моя
правда вышла: хватил немного на душу греха, сказавши, что
поймал этого сорванца в вывороченном тулупе?
-- А что до этого дьявола в вывороченном тулупе, то его, в
пример другим, заковать в кандалы и наказать примерно. Пусть
знают, что значит власть! От кого же и голова поставлен, как не
от царя? Потом доберемся и до других хлопцев: я не забыл, как
проклятые сорванцы вогнали в огород стадо свиней, переевших мою
капусту и огурцы; я не забыл, как чертовы дети отказались
вымолотить мое жито; я не забыл... Но провались они, мне нужно
непременно узнать, какая это шельма в вывороченном тулупе.
-- Это проворная, видно, птица! -- сказал винокур,
которого щеки в продолжение всего этого разговора беспрерывно
заряжались дымом, как осадная пушка, и губы, оставив
коротенькую люльку, выбросили целый облачный фонтан. -- Эдакого
человека не худо, на всякий случай, и при виннице держать; а
еще лучше повесить на верхушке дуба вместо паникадила.
Такая острота показалась не совсем глупою винокуру, и он
тот же час решился, не дожидаясь одобрения других, наградить
себя хриплым смехом.
В это время стали приближаться они к небольшой, почти
повалившейся на землю хате; любопытство наших путников
увеличилось. Все столпились у дверей. Писарь вынул ключ,
загремел им около замка; но этот ключ был от сундука его.
Нетерпение увеличилось. Засунув руку, начал он шарить и сыпать
побранки, не отыскивая его. "Здесь!" -- сказал он наконец,
нагнувшись и вынимая его из глубины обширного кармана, которым
снабжены были его пестрядевые шаровары. При этом слове сердца
наших героев, казалось, слились в одно, и это огромное сердце
забилось так сильно, что неровный стук его не был заглушен даже
брякнувшим замком. Двери отворились, и... Голова стал бледен
как полотно; винокур почувствовал холод, и волосы его,
казалось, хотели улететь на небо; ужас изобразился в лице
писаря; десятские приросли к земле и не в состоянии были
сомкнуть дружно разинутых ртов своих: перед ними стояла
свояченица.
Изумленная не менее их, она, однако ж, немного очнулась и
сделала движение, чтобы подойти к ним.
-- Стой! -- закричал диким голосом голова и захлопнул за
нею дверь. -- Господа! это сатана! -- продолжал он. -- Огня!
живее огня! Не пожалею казенной хаты! Зажигай ее, зажигай,
чтобы и костей чертовых не осталось на земле.
Свояченица в ужасе кричала, слыша за дверью грозное
определение.
-- Что вы, братцы! -- говорил винокур. -- Слава богу,
волосы у вас чуть не в снегу, а до сих пор ума не нажили: от
простого огня ведьма не загорится! Только огонь из люльки может
зажечь оборотня. Постойте, я сейчас все улажу!
Сказавши это, высыпал он горячую золу из трубки в пук
соломы и начал раздувать ее. Отчаяние придало в это время духу
бедной свояченице, громко стала она умолять и разуверять их.
-- Постойте, братцы! Зачем напрасно греха набираться;
может быть, это и не сатана, -- сказал писарь. -- Если оно, то
есть то самое, которое сидит там, согласится положить на себя
крестное знамение, то это верный знак, что не черт.
Предложение одобрено.
-- Чур меня, сатана! -- продолжал писарь, приложась губами
к скважине в дверях. -- Если не пошевелишься с места, мы
отворим дверь.
Дверь отворили.
-- Перекрестись! -- сказал голова, оглядываясь назад, как
будто выбирая безопасное место в случае ретирады.
Свояченица перекрестилась.
-- Кой черт! Точно, это свояченица!
-- Какая нечистая сила затащила тебя, кума, в эту конуру?
И свояченица, всхлипывая, рассказала, как схватили ее
хлопцы в охапку на улице и, несмотря на сопротивление, опустили
в широкое окно хаты и заколотили ставнем. Писарь взглянул:
петли у широкого ставня оторваны, и он приколочен только сверху
деревянным брусом.
-- Добро ты, одноглазый сатана! -- вскричала она,
приступив к голове, который попятился назад и все еще продолжал
ее мерять своим глазом. -- Я знаю твой умысел: ты хотел, ты рад
был случаю спечь меня, чтобы свободнее было волочиться за
дивчатами, чтобы некому было видеть, как дурачится седой дед.
Ты думаешь, я не знаю, о чем говорил ты сего вечера с Ганною?
О! я знаю все. Меня трудно провесть и не твоей бестолковой
башке. Я долго терплю, но после не прогневайся...
Сказавши это, она показала кулак и быстро ушла, оставив в
остолбенении голову. "Нет, тут не на шутку сатана вмешался", --
думал он, сильно почесывая свою макушку.
-- Поймали! -- вскрикнули вошедшие в это время десятские.
-- Кого поймали? -- спросил голова.
-- Дьявола в вывороченном тулупе.
-- Подавайте его! -- закричал голова, схватив за руки
приведенного пленника. -- Вы с ума сошли: да это пьяный
Каленик!
-- Что за пропасть! в руках наших был, пан голова! --
отвечали десятские. -- В переулке окружили проклятые хлопцы,
стали танцевать, дергать, высовывать языки, вырывать из рук...
черт с вами!.. И как мы попали на эту ворону вместо его, бог
один знает!
-- Властью моей и всех мирян дается повеление, -- сказал
голова, -- изловить сей же миг сего разбойника: а оным образом
и всех, кого найдете на улице, и привесть на расправу но мне!..
-- Помилуй, пан голова! -- закричали некоторые, кланяясь в
ноги. -- Увидел бы ты, какие хари: убей бог нас, и родились и
крестились -- не видали таких мерзких рож. Долго ли до греха,
пан голова, перепугают доброго человека так, что после ни одна
баба не возьмется вылить переполоху.
-- Дам я вам переполоху! Что вы? не хотите слушаться? Вы,
верно, держите их руку! Вы бунтовщики? Что это?.. Да, что
это?.. Вы заводите разбои!.. Вы... Я донесу комиссару! Сей же
час! слышите, сей же час. Бегите, летите птицею! Чтоб я вас...
Чтоб вы мне...
Все разбежались.
V. УТОПЛЕННИЦА
Не беспокоясь ни о чем, не заботясь о разосланных погонях,
виновник всей этой кутерьмы медленно подходил к старому дому и
пруду. Не нужно, думаю, сказывать, что это был Левко. Черный
тулуп его был расстегнут. Шапку держал он в руке. Пот валил с
него градом. Величественно и мрачно чернел кленовый лес,
стоявший лицом к месяцу. Неподвижный пруд подул свежестью на
усталого пешехода и заставил его отдохнуть на берегу. Все было
тихо; в глубокой чаще леса слышались только раскаты соловья.
Непреодолимый сон быстро стал смыкать ему зеницы; усталые члены
готовы были забыться и онеметь; голова клонилась... "Нет, эдак
я засну еще здесь!" -- говорил он, подымаясь на ноги и протирая
глаза. Оглянулся: ночь казалась перед ним еще блистательнее.
Какое-то странное, упоительное сияние примешалось к блеску
месяца. Никогда еще не случалось ему видеть подобного.
Серебряный туман пал на окрестность. Запах от цветущих яблонь и
ночных цветов лился по всей земле. С изумлением глядел он в
неподвижные воды пруда: старинный господский дом, опрокинувшись
вниз, виден был в нем чист и в каком-то ясном величии. Вместо
мрачных ставней глядели веселые стеклянные окна и двери. Сквозь
чистые стекла мелькала позолота. И вот почудилось, будто окно
отворилось. Притаивши дух, не дрогнув и не спуская глаз с
пруда, он, казалось, переселился в глубину его и видит: наперед
белый локоть выставился в окно, потом выглянула приветливая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг