НИКОЛАЙ ЮТАНОВ
ОРДЕН СВЯТОГО ПОНЕДЕЛЬНИКА
В мастерской повествования любой эпизод
отбрасывает тень в будущее.
Хорхе Луис Борхес.
"Повествовательное искусство и магия"
Глава первая
Нам предстоит разговор о будущем.
Станислав Лем
Это случилось однажды под вечер. Мой живот, предназначенный
исключительно для положения на алтарь науки, был выведен из строя
теплым кефиром, который подавали сегодня в институтской столовой.
Я лежал на кровати и безмерно маялся животом, как вдруг вспомнил,
что завтра приезжает из командировки Стеллочка, а в соловецком
кинотеатре уже третий день идет обещанная ей "Кавказская
пленница". Будь здесь Витька Корнеев, он бы сообщил мне, что
кино - это вырожденчество и маловажность, если вообще не полный
кретинизм. И что мне не пузо на одеяле греть надо, а собирать
кости и двигать к "Алда^ну-ЗМ", да подключать КАМАК-периферию для
ми-кигами - зеркал Аматэрасу, изготовленных декаду .назад в
Опытном Производстве нашего института. У меня даже руки
зачесались. Я протянул одну из них и, пошарив в тумбочке, вытащил
толстую пачку описаний, отпечатанных на селедочной бумаге.
Полистав страницы, украшенные бесконечными РОСТОВСКИМИ ТУ, ТО, ЩА
и ССТ, определяющими крепежные нормативы стальных уголков и
параметры несметного числа плавких предохранителей, нашел
единственную страницу с характеристиками новой ЭВМ. 128
килос^лов... вчетверо скорости счета, технология "больших
интегральных схем". Скорее всего, придется освоить и вторую
половину семнадцатого этажа. Поставим шкафы-блоки новой
периферии, а десять новеньких вещих зеркал через трансгрессионные
кабели - в машинный зал к старому и новому "Алданам": достойный
инструмент для модельного воплощения некоторых аспектов проблемы
Ауэрса. Великой проблемы Ауэрса.
Живот явно начал утихать. Я сел и принялся спешно обуваться.
Еще успею прогнать пару тестов на центральном процессоре, да и
задачка Кристобаля Хозевича Хунты висит: по адекватности
моральных и физических пыток. Отдел Смысла Жизни скучать не дает.
Я попытался запихнуть пачку описаний в папку. На пятой
попытке махнул рукой и сложил все в авоську. Сунул туда же два
заначенных на завтрак бублика. И тут вспомнил. Аж зубы заломило
от тоски.
"Товарищ Привалов, вам надлежит завтра явиться на подшефный
рыбозавод. Дубелей не присылать. Там вход по пропускам. В таком
вот аксепте. Машина по порубке селедочных голов не справляется, а
сельдь народ недоедает. - Модест Матвеевич Камноедов помолчал,
глубокомысленно вздохнул. - Вы ребята молодые, порубаете головы и
свободны. Сбор в пять тридцать у проходной. Будет автобус".
Из-под двери в коридор запахло жареным луком и картошкой. То
ли маги-соседи проголодались, то ли лимитные сестры-кикиморы к
ужину электроплитку включили.
Впрочем, какие маги в общежитии - я посмотрел на часы - в
восемь вечера? Я решил, что черт с ним, с утренним рыбозаводом.
Как-нибудь отосплюсь, а вот пару часов потестировать линии не
помешает. Заверну Володе Почкину его программу и немного
позлорадствую: спрошу у Корнеева, заточил ли тот свой топор для
рыбьих голов.
Я взялся за ручку двери, но тут же голос Федора Симеоновича
Киврина ласково произнес над ухом: "Побольше т-тренировок,
почтеннейший. Дерзайте, дерзайте". Я вздохнул: слуховая
галлюцинация - работа Эдика Амперяна. Сделал он это по моей
просьбе. Глас совести, как сказал Роман.
С трансгрессией у меня всегда было плохо. И вынесло меня
явно в какой-то подвал. В подвале было темно, только на полу,
словно экран осциллографа, светился спиральный узор. Похож он был
на галактику с маленьким баром - чтото между SBb и SBc по
классификации Ван ден Берга. Часть спирали закрывало пятно, типа
темного пылевого мешка Конская Голова на нашем Млечном Пути.
Создавалось впечатление, что смотрю я на все с одного из
ближайших спутников искомой галактики. У меня даже дух захватило:
а что если меня занесло на Инфляционный этаж? 06 этом этаже
ходили самые дурные слухи. Явился он следствием работы в
Институте старого немецкого мага Гейзена фон Берга.
Работал он еще при Петре Алексеевиче в государственном коште
и был на ножах со всей Российской Академией. Был он одним из
адептов Ордена Боевой (Оборонной) Магии, но по мелочам не
разменивался, считая, что врага след поражать в каждой точке
пространства-времени. А если враг все же не поразится, то на этот
случай (считал Гейзен фон Берг) неплохо иметь мировой кингстон,
который следует в должный момент открыть и пустить корабль
Вселенной в пучину неизотропности. И тогда все враги непременно
погибнут... Петр Алексеевич любил Гейзена фон Берга за
прямолинейность, неудержимость по женскому вопросу и прекрасные
метеорные фейерверки, устраиваемые последним на дни рождения
государя. После смерти Петра Алексеевича Гейзен фон Берг был
подвергнут остракизму членами Российской Академии Наук и покинул
осиротевшую Россию и официальную науку. И долгое время не
проявлял себя на небосклоне научной магии той эпохи. Лишь
Кристобаль Хозевич Хунта еще долго встречался с Гейзеном фон
Бергом после его внешней и внутренней эмиграции.
После фон Берга остался принцип Всеобщей Инфляции как силы,
формирующей Вселенную, и принцип неопределенности, при помощи
которого всплывший из безвестности Гейзен фон Берг уже в XX веке
пытался столкнуть современную науку в вакханалию квантовой
механики и стохастической магии.
Именно в заброшенной лаборатории Инфляционной Магии, по
легендам, хранятся - как следствие экспериментов над
бесконечностью - тринадцать стаканов, в каждом из которых
содержится своя вселенная, хоть одним параметром, но отличающаяся
от нашей. И среди них, естественно, знаменитый тринадцатый
стакан, куда слита вселенная без любви и дружбы. Где-то там же
остался и Станок Небес с натянутой на его раме Возмущенной
Матрицей Мироздания. И именно там, где причина никогда не вяжется
со следствием, в магическом зеркале Лемуров, являющемся полом
пещеры, замуровано мнимое изображение центра мира с
разбегающимися галактиками.
Так что мой мандраж можно было понять. Но я решил не
отвлекаться и приготовился к повторной трансгрессии, как вдруг
увидел девушку, идущую по спирали галактики от края к центру. Шла
она напряженно, словно канатоходец по канату, резко вышагивая и
не останавливаясь. У ног ее при каждом движении вспыхивали
костерки, в свете которых можно было разглядеть ее лицо: то
сосредоточенное, как у вечной отличницы, то расплывающееся в
счастливой улыбке бесшабашного двоечника. Любопытнейшая девица в
одежде из мушкетерского фильма.
Не сразу я обратил внимание, что за идущей дамой наблюдали
еще двое молодых ребят. Один - высокий, породистый; другой -
низенький, с лицом умного второклассника. Оба - лет
тридцати-тридцати пяти, явно из того же театра, что и девица.
И тут девица захохотала и начала трансформацию. Пара шагов -
и она стала дамой в длинном парадном платье со шлейфом, еще
пара - словно ее облик вылепил сам Сидур на пару с безумным
бетонщиком, то она уже шла небрежной походкой юного пионера - в
шортах, белой рубашке и красном галстуке. Перед самым исходом
спирали хохот девицы уже заполнял все пространство зала. Детское
личико вытянулось в козлиную клыкастую морду, изогнулись рога,
мохнатые руки вскинулись в победном жесте. Странная девушка
шагнула в балдж запечатанной галактики, выкрикнула что-то хриплым
басом и исчезла в снопе искр и света.
М-да. Слава старика Мерлина явно кому-то не давала покоя.
Ребята напротив сердито покивали головами. Судя по всему,
девушка от них ускользнула. Высокий в расстроенных чувствах
ухватился за рукоять то ли меча, то ли шпаги у пояса на перевязи.
Низенький презрительно сплюнул. Они развернулись и двинули в
дальний конец зала к винтовой лестнице, едва видной в свете
факела... Факел! У меня закралось подозрение, что
трансгрессировался я даже не в лабораторию фон Берга, а вообще
черт знает куда.
- Ребята! - закричал я и, размахивая авоськой, кинулся через
зал.
Один из бубликов вырвался из сетки и улетел в темноту.
- Постойте! Какой это этаж?
Но они меня, похоже, не слышали.
Я наступил на рукав нарисованной галактики, и меня, как ту
девушку, потянуло по ниточке к центру. Хуже того, я понял, что
идти могу только по рисунку, да и то это было непросто. Похоже,
рисунок обладал свойствами легендарной композитной пентаграммы,
заключавшей в себе не самих людей, богов или демонов, а их
поступки, мысли или - хоть это и звучит несколько схоластически -
судьбу.
Глава вторая
Кто сказал Дваркину, что он хороший
художник?
Из записных книжек принца Брэнда
Я сделал шаг, медленный, вязкий, словно я шел по колено в
солидоле. Другой. (Так я и до утра не доберусь до конца зала.)
Еще один шаг. И вдруг... Я приближался к месту моего назначения.
Вокруг меня, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка
уступая место полянам, поросшим желтой осокой. Солнце садилось
уже который час, все никак не могло сесть и висело низко над
горизонтом... Справа из леса вышли двое, ступили на обочину и
остановились, глядя в мою сторону. Один из них поднял руку. Я
сбросил газ, их рассматривая. Это были, как мне показалось,
охотники, молодые люди, может быть, немного старше меня. Их лица
понравились мне, и я остановился. Тот, что поднимал руку,
просунул в машину смуглое горбоносое лицо и спросил, улыбаясь: -
Вы нас не подбросите до Соловца?.. Еще четыре шага. Да на сто
двадцать рублей... А как насчет крылышек? Или, скажем, сияния
вокруг головы?.. А нам всего один и нужен... Шаг. Еще шаг.
- Композитная пентаграмма, - произнес голос кота Василия с
характерными интонациями Ойры-Ойры, - дарит испытуемому понимание
схемы мира, но совершенно не терпит отклонения от оной схемы хоть
на один бит, ангстрем или хрон.
Я увидел Василия. Он стоял возле дуба, увитого сияющей,
словно новогодняя мишура, золотой цепью. На ветвях сидела усталая
дриада с фальшивым хвостом из папьемаше. Она явно старалась
поддержать реноме Александра Сергеевича Пушкина. Сама же русалка,
укрыв торс листьями кувшинки, дремала на мелководье. Рядом,
завывая, стирала баньши. Группа невиданных зверей из ирландского,
индийского, ацтекского, бушменского и австралийского фольклоров
сновали, оставляя многочисленные следы, на неведомой дорожке ошую
дуба.
- По существу, композитную пентаграмму, - кот провел лапой
по гуслям, - глупо называть композитной, ее суть сводится к
информационной структуре первоматерии. Да и пентаграммой она тоже
не является, поскольку углов и абрисов в ней может быть сколько
угодно, а может и не быть вовсе.
Василий зевнул и рухнул на четвереньки. Гусли со звоном
полетели в траву.
- Надоело, - сказал он, - недалеких иванушек уму-разуму
учить.
И кот растворился в воздухе. Осталась одна, явно чеширс^кая,
улыбка.
Я сделал очередной шаг и попал в густой кисель тумана. Идти
стало еще труднее. Шаг, еще шаг. Теперь мне казалось, что я
продираюсь сквозь вату. Зачесался затылок. Я замотал головой,
вытряхивая из волос мусор. Странный это был мусор, неожиданный:
сухая рыбья чешуя... или вот, скажем, система двух интегральных
уравнений типа уравнений звездной статистики; обе неизвестные
функции находятся под интегралом. Решать, естественно, можно
только численно, скажем... Узор вдруг качнулся под моими ногами.
Раздался пронзительный протяжный скрип, затем, подобно гулу
далекого землетрясения, раздалось рокочущее: "Ко-о... Ко-о...
Ко-о...". Пещера заколебалась, как лодка на волнах. Пол круто
накренился, я почувствовал, что падаю.
- Прозрачное масло, находящееся в корове, - с идиотским
глубокомыслием произнесло зеркало, - не способствует ее
питанию...
В глубине ниши, из которой тянуло ледяным смрадом, кто-то
застонал и загремел цепями.
- Вы это прекратите, - строго сказал я. - Что за мистика!
Как не стыдно!..
В нише затихли. Я хозяйски поправил сбившийся ковер и
поднялся по лестнице. Весь первый этаж был занят отделом
Линейного Счастья. Здесь было царство Федора Симеоновича. Здесь
пахло яблоками и хвойными лесами, здесь работали самые
хорошенькие девушки и самые славные ребята... Здесь делали все
возможное в рамках белой, субмолекулярной и инфранейрон^ной
магии, чтобы повысить душевный тонус каждого отдельного человека
и целых человеческих коллективов. Здесь конденсировали и
распространяли по всему свету веселый, беззлобный смех...
...но тут из коридора донеслись голоса, топот ног и хлопанье
дверей... через вестибюль все шли и шли покрытые снегом,
краснолицые веселые сотрудники... Я был ошеломлен и не заметил,
как в руке у меня очутился стакан. Пробки грянули в щиты Джян бен
Джяна, шипя полилось ледяное шампанское. Разряды смолкли, джинн
перестал скулить и начал принюхиваться. В ту же секунду
кремлевские часы принялись бить двенадцать.
- Ребята! Да здравствует понедельник!
Я вырвался из пелены искристого тумана и почти побежал к
следующему повороту рукава галактики. Жутко мешалась сетка с
техдокументацией и уцелевшим бубликом.
- Амуниция, - сказал я. - Полиция. Амбиция. Юстиция.
В пещере было по-прежнему пусто, а я жутко страдал о
потерянном времени. Ни черта не успею, а завтра рыбозавод с
непробиваемой КПП-системой.
Меня снова тормознуло. Мне показалось, что на этот раз я
влип в жидкую и горячую карамель. Я ощущал себя жуком в янтаре, а
каждый шаг мой исчисляется столетиями. С другой стороны, очень
может быть, что мне уже удалось пропустить шефскую работу по
уважительной причине. Я еле-еле передвинул ногу.
Эдик вдруг сказал:
- Всю зиму у нее цвели орхидеи...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг