- Представляете, на днях дочка приволокла мне толстенную книгу английского
писателя Колина Уилсона о всякого рода оккультных материях. Катька знает,
как уважить матушку. Я ведь уже почтенной дамой выучила английский, чтобы
можно было хоть что-нибудь почитать на эту тему. А то ведь по-русски
только "Справочник атеиста". И все кругом одни предрассудки и мракобесие.
И вот сегодня ночью я читала о самом знаменитом медиуме прошлого века
Дэниэле Данглэсе Хьюме...
- Может, Дугласе, - сказал Константин Михайлович. - Данглэс - такого имени
нет.
- Может, и нет, - легко согласилась Анечка, - но только его звали Даниэл
Данглэс Хьюм и родился он в Шотландии.
- В Шотландии? - переспросил раздраженно Константин Михайлович. - При чем
тут Шотландия?
- Костя, - сказал Владимир Григорьевич, - Анечка же нам рассказывает
что-то очень интересное. Она прочла об английском медиуме Хьюме, и,
представляешь, он как раз родился в Шотландии.
- А-а, - удовлетворенно кивнул Константин Михайлович, - это другое дело.
Так бы сразу и сказали, а то...
Владимир Григорьевич знал, что сосед страдает болезнью Альцгеймера, и
заставлял себя относиться к его забывчивости и капризам с терпимостью.
Чтобы это было легче, он представлял себе немецкого врача Алоиза
Альцгеймера, впервые описавшего болезнь в 1907 году (он узнал об этом из
энциклопедии), высоким жилистым стариком в строгом черном костюме с
жестким крахмальным воротничком с отогнутыми уголками, жесткими седыми
волосами, стриженными ежиком, с жестким взглядом серых глаз. Старик этот
был ему в высшей степени неприятен, и жертва его - Костя - заслуживал
поэтому всяческого снисхождения.
- Так в чем же необыкновенное совпадение? - спросил Владимир Григорьевич и
подумал: вот уж действительно совпадение: у Анны Серафимовны случилось
что-то необыкновенное, и у него голова кружится от предчувствия какой-то
особой значимости этого дня. И это-то в их Доме, где время сочится
медленно, как вода в полупересохшем ручье, и редко приносит что-нибудь
достойное внимания,
- Как в чем? - Анечка даже подпрыгнула от недогадливости своих слушателей.
- Ночью я читаю о великом медиуме Хьюме, а утром в газете "Известия" вижу,
впервые в нашей стране, заметьте, впервые, мальчики, официальное признание
реальности необыкновенных способностей экстрасенсов. Даже не понимаю, как
у них там в газете решились на такой подвиг. То все выдумки, шарлатанство,
чепуха, как элегантно выразился покойный один физик, а то вдруг: следует
признать... Или постановление какое-нибудь вышло про экстрасенсов...
- Э... - замычал Костя, и лицо его отобразило напряженную мысленную
работу. - Э... а... - Он вдруг просиял и спросил: - Да, Анечка, но что
общего между... медиумом и экстрасенсами? Медиумы ведь... это... гм...
- Те, кто вызывает духов, - подсказал Владимир Григорьевич.
- Да, - благодарно кивнул Константин Михайлович. - Духи, столоверчение,
ну...
- Мальчики, мальчики, экие вы у меня шустренькие. Я и рта не успела
открыть, чтобы рассказать вам про Хьюма, а вы уже злорадствуете: ага,
путает старуха.
- Анечка, - твердо и сурово сказал Владимир Григорьевич, - это нечестно.
Не кокетничайте. Все мы отлично знаем, что вы такая же старуха, как я...
ну, скажем, тяжелоатлет. А то, что в паспорте - вздор, который никого не
интересует. Признайтесь, сколько вы дали кому-нибудь на лапу, чтобы
прибавить себе в паспорте лет пятнадцать?
- Спасибо, Володенька, - благодарно кивнула Анечка и поцеловала Владимира
Григорьевича в щеку. Рука его, правая, здоровая, сама по себе поднялась и
обняла старую актрису за бочок. Она на мгновенье задержала свой взгляд на
лице старого писателя и благодарно улыбнулась. Улыбка получилась легкой и
таинственной. - Так вот, мальчики мои дорогие, Хьюм был в первую очередь
экстрасенс, хотя в прошлом веке этим словом не пользовались, а, скорее
всего, его и не было вовсе. Рассказать?
- Не задавай глупых вопросов, - сказал Константин Михайлович и застегнул в
очередной раз рубашку.
- Хорошо, мальчики. Значит, родился Дэниэл Данглэс Хьюм...
- Может, Дуглас? - спросил Константин Михайлович, и Владимир Григорьевич
сделал незаметный знак Анечке, чтобы она не обращала внимания.
- Хьюм родился в Шотландии в тысячу восемьсот тридцать третьем году...
- Аня, - удивился Константин Михайлович, - ты помнишь... э... цифры... то
есть... даты?
- Да.
- Как странно... я вот... особенно на память не жалуюсь, но числа
положительно у меня в голове не держатся. Вчера вдруг сообразил, верите,
что не помню свой номер телефона, разволновался... Это ж надо! Стал искать
визитную карточку, там, помню, внизу два телефона, служебный и домашний, и
ее, представляете, не мог найти. Все обыскал. Неужели на работе оставил,
гм... Наверное, в кабинете. Да, наверное.
- Костя, милый, - ласково сказала Анна Серафимовна, - не бери в голову.
Чего волноваться? Квартиру свою ты уже три года как сдал, когда сюда
переехал, зачем тебе старый номер телефона?
- Что? А... ведь и верно, - облегченно улыбнулся Константин Михайлович. -
Верно. Я как-то сразу и не сообразил... Абер дас ист ничево-о.
- Аня, не отвлекаться, - сказал Владимир Григорьевич. Он по опыту знал,
что не надо давать соседу сосредоточиваться на своей забывчивости.
- Не буду. Итак, мальчонка был незаконнорожденный. Кто его отец, мать,
наверное, знала, потому что была ясновидящей и всегда точно предсказывала
смерть родных и знакомых, но сыну не говорила. Девяти лет она отправила
его к тетке в Америку. У него была отличная память, он любил читать стихи,
сам выучился играть на фортепьяно.
Еще в детстве он утверждал, что видит друзей и знакомых, находящихся в
других местах, но никто, естественно, ему не верил, и отучали его от
глупостей решительными подзатыльниками - в прошлом веке воспитывали детей
энергично.
Когда ему было шестнадцать лет, в доме миссис Кук - так звали тетку -
начали раздаваться какие-то таинственные стуки, и столы двигались сами по
себе. Тетка не без основания решила, что все это как-то связано с
Дэниэлом, что он, видимо, якшается с чертом, и заставила юношу долго
молиться с баптистским священником, которого вызвала специально для этого.
Вначале молитва возносилась вполне благопристойно, но потом вдруг
послышались стуки, барабанная дробь, священник замолчал с выпученными от
ужаса глазами, а тетка в порыве негодования выгнала племянника из дому.
Особенно ее и винить нельзя. Воспитывать племянника и без того дело
хлопотное, а племянника на пару с чертом - это уже не шуточки.
В Америке в ту пору был, так сказать, медиумный бум, начатый знаменитыми
сестрами Фокс, и Дэниэл быстро приобрел известность. По свидетельству
современников, был он человеком слабым, хвастливым, вульгарным, но добрым.
На фотографии он похож на Эдгара По - бледное, печальное лицо с
задумчивым, как бы обращенным внутрь, выражением глаз.
Он вырос снобом, любил дорого одеваться, но был совершенно лишен
коммерческой жилки. Оскорблялся даже, когда ему предлагали деньги за
сеансы.
- Но что он все-таки делал? - спросил Владимир Григорьевич.
- Во-первых, в отличие от других медиумов он проводил сеансы при дневном
свете. Он настаивал, чтобы его либо связывали перед началом, либо держали
за руки. Ему даже не нужна была атмосфера таинственности - присутствующие
могли болтать друг с другом о чем угодно.
- Анечка, ангел, - сказал Владимир Григорьевич, - не томи, что же он
все-таки делал?
- Терпение, мальчики. Все по порядку. Прежде всего, столы начинали
подергиваться, прыгать, становиться дыбом. Причем, как бы они ни
наклонялись, предметы, лежавшие на них, не соскальзывали, и свечи горели
так, как будто столы находились в горизонтальном положении. Присутствующие
пробовали держать столы за ножки, но столы и их поднимали с земли.
Когда Хьюм был, что называется, в форме, слышался звон колоколов, в
воздухе появлялись руки, которые махали платками, вся мебель, включая
тяжеленные шкафы, начинала двигаться. Рояли поднимались в воздух и плыли
по комнате, в воздух всплывали и стулья. Присутствующие взбирались на них
и спрыгивали, а стулья оставались в воздухе. Мало того, играла музыка,
слышался звук плещущейся воды, пели птицы, крякали утки, духи несли
всяческую чепуху.
- Ерунда, - сказал Константин Михайлович и начал расстегивать пуговицы
рубашки.
- Костя, милый, не вы один так думаете. Знаете, как называл Хьюма Чарлз
Диккенс?
- Ну?
- Негодяем.
- Классики знали, что сказать.
- Может быть, но великий писатель ни разу не был на сеансах Хьюма. Хьюм
много раз приглашал его, когда бывал в Англии, но Диккенс предпочитал
больше доверять своим убеждениям, чем глазам. Вполне в духе многих
нынешних ученых мужей. Вообще мне иной раз кажется, что основная польза от
твердого убеждения - это возможность не думать, не наблюдать, не
сомневаться, не ломать голову. Очень полезно для здоровья. Интересно бы
узнать, наверное, все долгожители - люди твердых убеждений?
- Ну, Анечка, здесь я с вами не согласен. Если уж говорить с точки зрения
здоровья, надо думать, самое полезное - вообще не иметь никаких убеждений.
- Не уверена, не уверена.
- А кто-нибудь его наблюдал? - спросил Владимир Григорьевич. - Я имею в
виду ученых.
- Многократно, - торжествующе сказала Анечка. - Представляете, мальчики?
- Нет, - сказал Константин Михайлович, - не представляем. Абер дас ист
ничево-о.
- Его изучала специальная комиссия ученых из Гарвардского университета.
Скрепя сердце профессора вынуждены были подтвердить, что стол, за которым
они сидели, двигался, отталкивал их, поднялся на несколько дюймов над
полом, сам пол дрожал. Как выразились члены комиссии, казалось, что шла
артиллерийская канонада. Потом стол вздыбился на две ножки.
Его долго изучал в Лондоне известный физик Уильям Крукс, который полностью
подтвердил в опубликованном отчете все его странные способности. Крукс был
честным ученым. Он писал, что его рациональный ум убеждал его в
невозможности того, что он видел, но он вынужден был полностью убедиться в
реальности происходившего.
- И что он видел? Опять столы? - спросил Владимир Григорьевич.
- Ах, Володенька, как мы все любим защищаться от непонятного старым добрым
скепсисом. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
- Не сердитесь, Анечка, - вздохнул Константин Михайлович, вставая, - я
подумал, не опоздаю ли купить "Литературку"...
- Нет, Костенька, я же вам ее принесла.
- А, да, да. Так...
- Так что же этот ваш знаменитый физик наблюдал? - спросил Владимир
Григорьевич.
Вообще-то был он человеком скорее скептического, чем доверчивого ума, но в
семьдесят восемь лет, да еще после инфаркта и инсульта, в скепсисе проку
было не слишком много. Скепсис и вообще-то не слишком утешителен, а под
конец жизни превращается он прямо в парализующий волю яд. Да и какие-то
неясные предчувствия, совпадения настраивали его сейчас на более
восприимчивый лад. Конечно, быть того не могло, но... другие-то не все
идиоты. Да и имя Крукс казалось знакомым, кажется, действительно был такой
ученый. - Так что он наблюдал?
- Он наблюдал левитацию, то есть подъем Хьюма в воздух. Он приставлял
Хьюма к стене, делал отметку, и Хьюм на его глазах удлинялся на целый фут.
- Фунт? - недоуменно спросил Константин Михайлович.
- Фут, а не фунт. Тридцать с половиной сантиметров, представляете,
мальчики? Причем обычно Хьюм был человек невысокий, ста шестидесяти семи
сантиметров роста, на глазах у физика вытянулся почти до двух метров.
Вполне баскетбольный рост.
- Сколько цифр, - вздохнул Константин Михайлович.
- И что? - спросил Владимир Григорьевич. - Кто-то же все-таки его
разоблачил?
Конечно, думалось ему, спокойнее было, если бы ловкого иллюзиониста
разоблачили. Спокойнее и привычнее. Да и приятнее, честно говоря. Хотя
мистер Хьюм лично ему ничего плохого не сделал, все-таки приятнее было бы
знать, что его разоблачили, вывели на чистую воду и - желательно - даже
посадили. Боже, сколько же он за свою жизнь прочел фельетонов, которые все
кончались стоном - "куда смотрит прокурор?". Как будто авторы их не
догадывались, что прокуроры четко знали, куда смотреть, а куда и не
заглядывать. Хорошо еще, подумал Владимир Григорьевич, что он в состоянии
подсмеиваться над своими инстинктами. Да, было бы, конечно, спокойнее,
если выяснилось, что речь идет всего-навсего о ловком фокуснике. Вроде
какого-нибудь Ури Геллера, который ошарашивал публику и журналистов тем,
что усилием воли гнул ложки, но ни разу не мог этого сделать в присутствии
коллег. Да, конечно, это было бы привычнее. Но... и скучнее. И было бы
чего-то жаль.
- Не-ет! - вскричала Анечка торжествующе. - Никто и ни разу не разоблачил
его! Тысячи сеансов в разных странах - и ни одного разоблачения. Он
проводил сеансы с папой римским, его пригласил во Францию Наполеон III, он
был принят в Петербурге Александром II, представляете? Он, кстати, приехал
в Россию вместе с великим Дюма, женился на русской, и Дюма был его шафером.
- Гм... - хмыкнул Владимир Григорьевич и почувствовал нелепую гордость за
нелепого медиума. - Гм... а как же он сам объяснял свои... чудеса?
- Никак, - развела руками Анечка. Казалось, она извиняется за своего
хорошего знакомого. - Просто никак. Он ничего не мог объяснить. Он
утверждал, что ему нужно лишь расслабиться, и все. Однажды он беседовал с
двумя посетителями о делах и вдруг увидел, что у тех отвалились челюсти.
Оказалось, что он, вовсе того не желая, парил над креслом и не замечал
этого, представляете, а?
- Да... Сколько он прожил?
- Пятьдесят три года.
- Молоденький какой, - вздохнул Константин Михайлович.
- И ни разу не попался?
- Во-ло-о-дя, - укоризненно протянула Анечка, - ну почему вам так хочется,
чтобы он обязательно оказался ловким мошенником? Откуда такая суровость?
Как будто он вам конкурент. Или он подрывает ваши материалистические устои?
- Но, дорогая Анечка, не могу же я согласиться за здорово живешь с
летающими столами. Я, человек, который подписывается на "Науку и жизнь" и
"Знание - сила"...
- Я очень сожалею, но неужели вы не понимаете, что за тысячи сеансов в
самых разных местах что-нибудь бы да обязательно сработало, будь это
иллюзион? А тут ни разу!
- Гм... Да... - неопределенно пробормотал Владимир Григорьевич, но в этот
момент дверь приоткрылась, и в комнату заглянул театральный художник Ефим
Львович, живший через комнату. Бывший, разумеется, как и все здесь.
- Владимир Григорьевич, я вижу, у вас тут целая компания, а там к тебе
пришли.
Дэниэл Данглэс Хьюм и вся его летающая мебель мгновенно съежились и
побледнели рядом с новым чудом: к нему пришли. К не-му при-шли! Этого не
могло быть. Просто никто не мог к нему прийти. Одиночество - плата за
долголетие. Сашка плывет сейчас где-то на своем "Паустовском", а больше
прийти к нему было просто некому.
- Пришли? Ко мне?
- К тебе, - кивнул художник. - Они внизу.
- Они? - глупо переспросил Владимир Григорьевич.
- Они. Двое. Ты выйдешь, или провести их сюда?
- А ты не спутал? Действительно ко мне?
- Не делай из меня идиота. К тебе пришли двое молодых людей.
Владимира Григорьевича вдруг охватило страшное волнение. Действительно, он
идиот, болтает тут, а они... они тем временем могут уйти. Он затрепетал,
хотел было подняться со стула, но забыл опереться на палочку и тяжко
плюхнулся на сиденье.
- Да сиди ты, дуралей, - сурово сказал художник. - Сейчас я их приведу.
- Костя, - Анна Серафимовна встала и протянула руку Константину
Михайловичу, - проводи меня. Не будем мешать Володе.
Они вышли, и Владимир Григорьевич услышал, как гулко колотится у него
сердце. Боже, что за вздор, во что он превратился, что за нервическая
развалина. Ну, пришел кто-то к нему, что за ажитация, что случилось? Нужно
что-нибудь какому-нибудь аспиранту для диссертации. Советская драма
пятидесятых-шестидесятых годов. Чушь какая-нибудь...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг