же месте.
Сейчас только Густов заметил какой-то металлический выступ в стене.
Именно под ним контейнер и фиксировался.
"Странное какое-то устройство", - подумал Густов, рассматривая выступ.
Рядом с ним виднелась кнопка.
Когда человек доведен до отчаяния, мысль его уже работает по каким-то
особым правилам. Он смотрел на кнопку с напряженным вниманием, как будто
этот плоский кружочек на подземной фабрике игрушек мог сыграть в его жизни
какую-то роль. Не мог, конечно. Но все равно он смотрел и смотрел на кнопку,
словно завороженный. Так давно он не делал ничего по своей воле, так
своевольно и сурово несла его судьба в неведомом направлении, что кнопка,
которую он мог нажать, а мог и не нажимать, приобретала в его подсознании
некую мистическую значимость. Как будто она могла превратить его из
беспомощного пассажира, мчащегося в водоворот плота, в рулевого.
Может быть, в другом положении он бы и не нажал ее. Скорей всего,
конечно, ничего не случилось бы в этом заброшенном подземелье, но могло и
случиться. Мог погаснуть свет, могли закрыться двери, да мало ли что могла
привести в действие неведомая кнопка! Он был сыном высокоразвитой в
техническом отношении цивилизации, он был, наконец, космонавтом, и каждая
клетка его тела знала, какие огромные силы могут быть приведены в действие
простым нажатием кнопки. Инстинкт был силен и однозначен: никогда не включай
то устройство, с которым ты не знаком. Но теперь ему ровным счетом нечем
было рисковать.
Ему нечего было терять. И если бы даже двери захлопнулись и он оказался
замурованным среди трехруких кукол, ничто, в сущности, не изменилось бы - и
наверху и здесь его ждал один конец. С другой стороны...
Он вздохнул и нажал кнопку. Вначале ему показалось, что ничего не
произошло, и он испытал острое разочарование, но потом услышал тихое низкое
гудение. Что-то все-таки кнопка привела в действие. Но что - он не понимал.
Жаль, конечно, но ничего не случилось. Еле слышное гудение было не тем, чего
он ждал, хотя, чего он ждал, он не знал. Нужно было идти. При всем желании
больше здесь делать было нечего. Он в последний раз взглянул на куклу и
вздрогнул. Ему показалось, что веко над одним из глаз затрепетало. Этого,
конечно, не могло быть. Просто ему не хотелось уходить отсюда, возвращаться
к пустым глазам Коли и Саши, к мучительным мыслям.
Он почувствовал, что сердце его резко притормозило и тут же бросилось
вперед. Теперь уже веко и над вторым глазом явственно дернулось. Вот тебе и
игрушка...
Он не помнил, сколько времени простоял возле прозрачного контейнера, он
как будто впал в оцепенение, но в какой-то момент кукла повернула голову и
посмотрела на него. Всего этого, конечно, быть не могло, срабатывали
какие-то защитные механизмы, выключавшие его здравый смысл, погружавшие его
в какие-то галлюцинации, но трехрукий тем не менее шевелился.
Добила Густова третья рука. Если бы кукла просто подергала руками,
открыла или закрыла рот, он был уже готов принять это как подтверждение
своей галлюцинации. Но лежавший под прозрачной крышкой поднял третью руку,
которая росла у него из груди, уперся ею в крышку, и та с недовольным
чавканьем откинулась. Сам же контейнер плавно опустился на пол.
Трехрукий завозился, задергался, сел. "Боже, какая чушь лезет в
голову! - подумал Густов. - Зачем он крутит головой, когда у него четыре
глаза? И так, наверное, поле зрения составляет все триста шестьдесят
градусов ".
Он стоял и смотрел на трехрукое существо с клювом вместо носа. Он,
конечно, видел куклы, которые открывают и закрывают глаза, бормочут "папа"
или "мама", хнычут, смеются или танцуют брейк, в зависимости от того, какая
программа вложена в игрушку. Но эта... Клювастый посмотрел на него и вдруг
протянул ему все ту же третью руку. "Это что, приветствие или он хочет,
чтобы я помог ему встать?" - подумал Густов. На всякий случай протянул руку
и почувствовал прикосновение маленькой, но крепкой ладошки. Он дотянул, и
трехрукий встал, покачиваясь на коротких ножках. Он стоял и смотрел на
Густова, потом поклонился.
- М-да, - сказал Густов, - кажется, еще один иждивенец появился...
Конечно, это было чепухой, и сказал он про иждивенца просто так. Он
даже не знал, что перед ним: что-то вроде заводной игрушки или живое
существо? По крайней мере, клювастый не был металлическим. Прикосновение его
ладошки напоминало живую плоть.
Клювастый открыл рот и издал серию щелкающих звуков.
- Ну что, давай знакомиться, - сказал Густов. Он ткнул себя в грудь и
сказал: - Во-ло-дя.
Трехрукий посмотрел на него, кивнул и прощелкал:
- Во-ло-дя.
- Молодец.
Клювастый изогнул третью руку, показал на себя и произнес по слогам:
- Га-лин-та.
То ли нервы у него начали сдавать от всех напастей, то ли так потрясло
его появление трехрукого гномика, но он почувствовал, как в горле у него
защипало. Конечно, помощи от новорожденного гномика ждать не приходилось, но
все равно он вызывал в нем какие-то теплые чувства.
- Пойдем, Галинта, - сказал он и протянул руку.
Гномик крепко схватился за нее, и они пошли по туннелю к выходу.
***
- Значит, ты деф, кладовщик? - спросил Четыреста одиннадцатый..
- Да.
- А как же со штампом? Ты же проходил проверку?
- Да.
- И как же тебе удавалось получить штамп?
- Я научился управлять мыслями. Перед проверкой у меня в голове не
оставалось ни одной лишней мысли.
- А куда ж ты их девал?
- Я... не умею объяснить... Когда я подходил к проверочному стенду, я
был не деф. Сам Мозг мог проверять меня и ничего бы не нашел: все мысли
правильные, каждая на своем месте. Ни одной больше, чем положено, ни одной
меньше.
- А после проверки?
- Я сразу же становился собою.
- Интересно, брат.
Четыреста одиннадцатый даже не заметил, как употребил слово "брат",
которому его научил Иней. Странно это было: только что его распирала
ненависть к угрюмому кладовщику, а теперь он назвал его коротким словом
"брат". Да нет, пожалуй, не странно. Разве все дефы не братья?
- Потом ты все-таки попытаешься научить меня, а сейчас побеседуем-ка с
этим Двести семьдесят четвертым.
- Ты ведь его подсоединял к фантомной машине?
- Да. Я хочу поговорить с ним. Я думаю, у нас еще есть время.
Они поднялись в зал, и кладовщик спросил:
- Тебе нужно для него туловище?
- Нет, я просто подсоединю его к питанию. Так будет спокойнее.
- Почему?
- По крайней мере, он не сможет кинуться на нас.
- Да, ты прав, брат.
Они подсоединили клеммы Двести семьдесят четвертого к источнику
энергии.
- Ты проверил клеммы, начальник станции? - нетерпеливо спросил Двести
семьдесят четвертый. - Я должен торопиться.
"Ну конечно, - подумал Четыреста одиннадцатый. - Он ведь еще ничего не
знает. Он помнит, что ему хотели проверить клеммы, и больше ничего. Он еще
полон важности, преданности своему Творцу и нетерпения. Он торопится. Ему
кажется, что он столп порядка и гроза дефов. Не долго же тебе осталось
пыжиться, тупоумный палач. Ты уже не палач, ты уже жертва". Четыреста
одиннадцатый все растягивал и растягивал паузу, ему жаль было расставаться с
предвкушением удара, который он сейчас нанесет.
- Долго ты будешь стоять? - еще нетерпеливее крикнул Двести семьдесят
четвертый. - Или ты хочешь...
- Обожди. Ты знаешь, для, чего пришел сюда?
- Ты задаешь странные вопросы. Разумеется, знаю, но поторопись. Великий
Творец...
- Я получил приказ от Творца...
- Меня не интересуют твои приказы, ты держишь мою голову на стенде, и я
буду жаловаться на тебя Мозгу. Я начальник стражи, на моей груди...
- Приказ, который я получил, касается тебя, Двести семьдесят четвертый.
- Что ты хочешь сказать?
- То, что ты слышишь. Мозг приказал скормить твою голову прессу.
- Что-о?
- То, что ты слышишь.
- Этого не может быть, кирд, твои мозги нуждаются в коррекции, ты
просто-напросто превратился в безумного дефа, и не меня, а тебя ждет пресс.
- Ты разрядил пришельцев по приказу Мозга и загнал их сознание в память
Хранилища...
- Как ты смел копаться в моей голове? Может, ты даже подсоединял меня к
фантомной машине?
- Да.
- Как ты смел?
- Это хороший вопрос, бывший начальник стражи.
- Бывший?
- Да, конечно. Бывший Я действительно совершил преступление, но не то,
что ты думаешь. Главное мое преступление перед Мозгом - это то, что твоя
голова до сих пор не под прессом.
- Что ты несешь?
- То, что ты слышишь.
- Ты деф, твои мозги свихнулись, ты ничтожный уродец, ты монстр, сейчас
появятся стражники, и им-то ты уже не сможешь...
- Слушай, Двести семьдесят четвертый. Ты не веришь мне, и это понятно.
На туловище, которым ты только что пользовался, два креста. Когда ты включал
свой канал связи, стражники увеличивали обороты двигателей, готовые к
выполнению твоих команд...
- Хватит, деф, если ты сейчас вернешь мне тело, я готов забыть о твоем
преступлении.
- Я дам тебе возможность уйти из города к... другим дефам. Только после
этого я доложу Творцу.
- Я понимаю тебя. Так не хочется расставаться с фантомами.
- При чем тут фантомы?
- Ты в сущности фантом, такой же фантом, как те, которые создает
машина. Тебя нет. Я уже доложил Мозгу, что ты под прессом. Мозг был доволен.
- Ты лжешь.
- Я понимаю, ты не хочешь верить мне. Но ты можешь открыть канал связи
стражников. Может быть, новый начальник как раз сейчас отдает приказы...
- А если я призову на помощь?
- Не призовешь.
- Почему?
- Потому что я сохраню тебе сознание. При определенных условиях,
конечно, а они-то уже наверняка су нут твою голову под пресс.
- При каких условиях?
- Первые разумные слова. Я дам тебе тело. Не твое старое туловище, само
собой разумеется. На нем два креста. Обычное тело.
- Но...
- Я знаю, что ты хочешь спросить. У тебя не будет номера, и Мозг не
будет знать о твоем существовании. Он никогда ничего не будет тебе
приказывать, потому что в нем не будет никакого отражения твоего бытия. Ты
будешь существовать вне Мозга, а значит, ты будешь свободен.
- Хватит, деф, ты все лжешь. Пусть моя голова на стенде и лишена
туловища, но фантом не я, а ты! Это все ложь, порождения свихнувшегося
разума жалкого дефа. Великий Творец не мог послать меня в вечное небытие.
Он доверял мне самые ответственные задания, он видел мою чистоту перед
ним и мою преданность. Он сам проверял меня на фантомной машине, он
приблизил меня к себе! Я один был допущен в его башню. Ты знаешь
кого-нибудь, ты слышал о ком-нибудь, кто был бы хоть раз в башне?
- Хватит, - махнул рукой Четыреста одиннадцатый, - ты утомляешь меня.
Брат, - позвал он кладовщика, - включись вместе с этой болтливой головой в
связь стражников. Только недолго, у нас нет времени. Сейчас наступит
рассвет.
Бывший начальник стражи молча смотрел, как Шестьсот пятьдесят шестой
подключился к его проверочным клеммам. Он был в смятении. Мозг его получал
нужное питание, все глаза работали, но мир потерял четкость и стройность. Он
не хотел верить этому проклятому дефу, он пытался сопротивляться
невообразимому, но оно, это невообразимое, одну за другой крушило линии
обороны, которые он торопливо воздвигал на его пути. Он пришел на станцию
вчера. А уже кончается ночь. Деф сказал, что скоро рассвет. Творец не мог не
вызывать его столько времени. С момента, когда он стал начальником стражи,
он то и дело связывался с ним, отдавал приказ за приказом, требовал отчетов.
Еще бы, только он защищал город и систему от дефов. Если бы Мозг вызвал его
и не получил ответа, он бы поставил на ноги всех стражников, его искали
бы...
Двести семьдесят четвертый не хотел включать канал связи стражников.
Пока еще оставалась надежда, что его обманывают, что все кончится хорошо,
что он доложит Творцу обо всем, и великий Создатель похвалит его...
Крохотная, но надежда. Невозможная, но надежда. И страшно, страшно было
расстаться с ней.
- Ну, - грубо сказал кирд, подсоединившийся к его голове, - давай,
долго ждать...
Он включил канал связи и почти сразу услышал в привычной гулкой тишине
канала слова:
- Стражники, великий Творец всего сущего приказал нам усилить
бдительность, потому что враги не складывают оружие. Да, мы одержали
замечательную победу под стенами города, но...
Двести семьдесят четвертый выключил связь, но страшное эхо все гуляло и
гуляло в его вдруг ставшей пустой голове: "...ами... да... но..."
Мир рухнул. Города больше нет, одни развалины. И не в его голове, а
среди развалин бродит эхо. Как же так? Великий Творец, выходит, хвалил его,
а сам отдал приказ сунуть его голову под пресс? Под пресс. Отправил его в
вечное небытие. Как же так?.. Его привычная любовь и преданность Мозгу
превращалась в тягостное недоумение, обиду и наконец загустела пугающей
ненавистью. Но ненависть помогала, она давала ему силы.
- Ты прав, - глухо сказал он начальнику проверочной станции. - Мне
жаль, что я не сразу поверил тебе.
- Тебя можно понять, - кивнул Четыреста одиннадцатый. - Но вернемся к
нашим условиям. Итак, ты получишь тело, но у тебя не будет номера. Мозг не
будет знать о твоем существовании. Ничего не скажешь, ты был примерным
кирдом. Но приучайся, теперь тебе придется обходиться без приказов.
- Как это без приказов? Разве можно существовать без приказов?
- Можно. И даже нужно. Будешь думать сам.
- Но что думать? Как я буду знать, что именно должен думать? Мне
странно, что ты не понимаешь меня. - Бывший начальник стражи помолчал, потом
добавил: - Ты говоришь: "Думай сам". Но как? Мыслей-то может быть много, а
что выбрать? И для чего думать? Должен же кто-то приказать мне, как именно и
для чего я должен думать...
- Научишься. Кое-чему ты уже, мне кажется, научился. Сдается мне, что
ты не испытываешь больше особой любви к своему хозяину. Так?
- Да...
- Ты ненавидишь его?
Слова были противоестественны, уродливы. Ненавидеть Мозг, Творца всего
сущего... На мгновение ему захотелось привычно вызвать стражников. Но нет,
это теперь его ненависть. Густая, темная, она, казалось, была горячей.
- Да, - сказал Двести семьдесят четвертый после паузы. - Я его
ненавижу.
- Вот видишь, ты уже думаешь без подсказки. Конечно, быть тупым кирдом
удобнее. Приказали - сделал. Приказали - сделал. А теперь придется думать.
Тем более что думать нужно о том, как отомстить Мозгу.
"Он прав, - думал Двести семьдесят четвертый, - надо привыкать к
свободе".
Свобода пугала. Она представлялась ему огромным пустым пространством,
где самому нужно выбирать направление. Пространство так не похоже на
привычные загончики, в которых они бездвижно замирали в ожидании приказов
Мозга.
Двести семьдесят четвертому на мгновение захотелось, чтоб его голову
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг