станции, он был всего-навсего кирд Четыреста одиннадцатый, такой же, как
все, такая же машина для выполнения приказов.
Он вспомнил, как впервые понял, что он не такой, как другие. Стражники
приволокли тогда подстреленного кирда к ним на проверочный стенд. Он даже не
знал, деф это или нет, - мало ли почему у кирда может быть оплавлена часть
головы. Стражники ему не докладывали, кого привезли и что с ним случилось.
Они просто сбросили его с тележки и ушли. Раненых, исковерканных кирдов
всегда привозили на проверочный стенд, чтобы определить, годятся ли на
что-нибудь их головы или их место под прессом, как головы дефов. Голову
дефа, в каком бы она ни была состоянии, всегда надлежит пускать под пресс -
таков был приказ.
Стражники сбросили кирда и укатили, а он взял проверочный кабель и
подсоединил к контрольным клеммам. Он посмотрел на приборы. Стрелки
поплясали и успокоились, и на табло высветилось: "Деф, повреждение мозга на
три четверти".
Перед ним был деф. Он нагнулся, чтобы начать отсоединять его голову, и
услышал его слова. Слова были тихими, голос прерывистый, но он слышал их:
- Так больно... забывать...
Слова были бессмысленны. Перед ним был деф. Кирду не может быть больно.
Конечно, он чувствует опасность, датчики всегда сообщат его мозгу, что тело
или конечность испытывают перегрузку, что что-то нажимает на них, что-то
угрожает целости, что-то мешает. "Допустим, - думал Четыреста
одиннадцатый, - эти ощущения деф называет болью. Но чтобы было больно...
забывать?"
Слова были нелепы, но что-то в них снова и снова приковывало его
внимание. Что именно - он не мог понять. Он уже почти полностью отсоединил
искалеченную голову дефа. Пресс был включен. Оставалось снять голову и
вложить ее в разверстую пасть. И в ту секунду, когда он взялся за голову, он
снова услышал слова:
- Прощайте...
Он снял голову, сунул ее под пресс, нажал кнопку. Пресс легонько
вздохнул, превращая голову в лепешку, и замолк, а Четыреста одиннадцатый все
еще слышал тихий голос. Даже не голос, - а шелест его: "Прощайте".
Это было удивительно. И слова дефа, и то, что они снова и снова
выплывали из его памяти. Зачем он вспоминал этот странный, скорбный шелест?
Разве он получил приказ вспомнить, что говорил раненый деф на грани вечного
небытия? Нет, не получил. И потому не должен был вспоминать их, потому что
кирд никогда не вспоминает то, что не потребно ему для выполнения приказа,
или то, чего не требует от него приказ.
Он понял, что с ним что-то случилось. Завтра, когда они закончат
проверку, настанет их собственная очередь получить дневной штамп. Он
подсоединит свои контрольные клеммы, раздастся сигнал, на табло покажется:
"Деф". Он покорно начнет отстегивать запоры, а потом подзовет Шестьдесят
восьмого или Двадцать второго, чтобы они сунули его голову под пресс.
Он не знал, стал ли дефом или нет, но мысль о конце наполнила его
смятением. Он не хотел вечного небытия. Пусть у него было еще очень мало
своего, того, что отличало его от других кирдов, но оно было. Слова раненого
дефа, которые слышал только он, свое смятение, нежелание впадать в вечное
небытие - это было немного, но это было его, его, только его достояние, и он
не хотел терять его. Он не хотел отдавать это тупым животным, которые
окружали его.
Он знал, что никто не должен догадываться о его тайне. Иначе - вздох
пресса, превращающего его голову в лепешку. Его голову с его тайной, с его
памятью, с шелестом слов раненого кирда, с его смятением.
В ту ночь он еще раз нарушил закон. Закон гласил, что каждый кирд, не
выполняющий приказ и находящийся в своем загончике, должен впасть во
временное небытие.
Он не выключил свое сознание. Он думал, в мельчайших деталях
воссоздавая в своей цепкой памяти процедуру проверки голов на стенде. Он не
хотел вечного небытия, он не хотел, чтобы пресс со вздохом превратил его
голову в лепешку.
Он понимал, что его смятение бессмысленно. Ведь всю свою жизнь с
момента создания, когда ток от аккумулятора впервые пробежал по цепям его
новенького мозга и он осознал себя кирдом Четыреста одиннадцатым, он твердо
знал, что нужно думать только о том, о чем ты получаешь приказ думать. А так
как думать о небытии ему не приказывали, он о нем и не думал.
А может, думал он, все-таки раньше ему было лучше? Конечно, он понимал,
что не был счастлив, когда был исправным кирдом. Но он ведь не был и
несчастлив. Он вообще ничего не чувствовал. Да, у него не было ничего
своего, потаенного, но зато не было и страха.
Страх теперь постоянно мучил его. Бывали мгновения, когда ему хотелось
крикнуть: "Я деф! Мне не место в вашем четком, размеренном мире. Хватайте
меня, срывайте с меня голову! Я устал от своей тайны!"
Но это были секундные вспышки. Их гасила ненависть.
Он думал о завтрашней проверке, о своем конце. И вдруг - это было
словно озарение - он понял, что может замкнуть свои проверочные клеммы так,
чтобы остаться непроверенным. А на табло все равно появится сигнал о
благополучной проверке.
Утром он так все и сделал. Он стремительно становился дефом, потому что
постоянно нарушал приказы. У него уже была целая коллекция таких нарушений -
от невыключения сознания ночью до избежания проверки, не говоря уже о
недозволенных мыслях и сомнениях.
И вот теперь он торопился домой, чтобы впервые оказаться рядом с тем,
кого можно было не бояться, рядом с таким, как ты.
Он вдруг сообразил, что идет быстрее, чем положено идти кирду,
возвращающемуся после выполнения приказа. Все четыре глаза его доложили:
стражников не видно, никто не обратил на него внимания. Как он мог потерять
бдительность! Это было непростительно. Следить, следить за каждым своим
шагом, рассчитывать каждый жест, обдумывать каждое слово. Попасться сейчас,
когда он шел к другому дефу, - это было бы особенно страшно.
***
Время шло, а исчезнувший пришелец не возвращался. Двести семьдесят
четвертый вдруг ясно представил себе, как Мозг получает один, другой, третий
доклад о том, что по улицам города бродит пришелец. Мозг в своей мудрости
знает все. Он знает, что пришельцев изучает Двести семьдесят четвертый. Он
знает, что не получил от него никакого доклада о бродящем по городу
пришельце. В городе, где могут оказаться и дефы. Он тут же вызовет По
главному каналу связи Двести семьдесят четвертого и спросит, почему тот не
доложил об исчезновении пришельца.
Он спросит о пришельце, но не пришелец будет тревожить Мозг. Он будет
печален, потому что хороший кирд, любящий его кирд Двести семьдесят
четвертый оказался недостойным своего Мозга, не выполнил свой долг.
Двести семьдесят четвертый застонал. Ему чудилось, что все цепи его
логических схем раскалены, жгут его и вот-вот начнут плавиться. Он, он
посмел обмануть Мозг! Мозг, который так любит их и так о них заботится. На
кого же можно положиться, с печалью подумает Мозг, если даже такой, казалось
бы, хороший кирд, как Двести семьдесят четвертый, которому он так доверял,
которому даже поручил изучение пришельцев, обманывает его.
- Саша, - сказал Надеждин, - по-моему, с нашим роботом творится что-то
неладное. Смотри, как он раскачивается.
- Я бы не возражал, если бы со всеми ними что-то случилось, - заметил
Марков.
Но Двести семьдесят четвертый не слушал пришельцев. Он решился. Мозг
все поймет. Он добрый. Ведь он заботится о них, о своих кирдах. Пусть даже
он накажет его, он с радостью примет наказание, потому что заслужил его.
Он послал Мозгу доклад. Мозг получил сообщение и тут же отдал приказ
всем кирдам, которые видели пришельца, немедленно доложить ему. Рапорты
начали поступать один за другим.
- Пришелец стоял, прижимался к семнадцатому дому и оглядывался.
- Он был один? - спросил Мозг.
- Да.
- Почему ты сразу не доложил?
- Я очень сожалею, - сказал Сто сорок четвертый, - но у меня не было
приказа докладывать о появлении пришельца.
Как тяжко нести на себе бремя всего мира! Все должен решать он, все
предусмотреть, все спланировать, все превратить в четкие приказы. Кирды без
него замрут, остановятся раз и навсегда. Для этого-то он и затеял изменение
программ. Позже, когда пришелец будет возвращен на место, он подумает о
приказе, который обязывал бы кирдов немедля докладывать обо всем необычном,
что они видят. Но для этого придется составить список необычного. Но потом,
потом.
Два кирда доложили, что видели, как пришелец то шел, то останавливался.
Это было понятно. Он не знал, куда идти. Сам выход пришельца из круглого
стенда свидетельствовал о довольно низком интеллекте. Он совершил заведомо
бессмысленный поступок. Но все равно свою роль эти трое существ выполняли.
Старый Крус, то, вернее, что от него осталось, был прав. Изучение пришельцев
дает ему возможность направить цивилизацию по новому пути, вывести ее из
тупика. Он изменит ее так, чтобы дефы больше не смогли бросить ему вызов.
Эти ничтожные дефы, самим существованием ставящие под сомнение совершенство
его мира, мира, который он, Мозг, создавал так долго и тщательно.
- Докладывает кирд Пятьсот восемьдесят седьмой, - услышал Мозг. - Я
видел, как пришелец шел мимо дома шестьдесят девять в сопровождении кирда.
- Как шел кирд? - спросил Мозг.
- Он шел вторым шагом.
- Вторым? - переспросил Мозг.
Он ясно слышал, что доложил ему Пятьсот восемьдесят седьмой, он всегда
слышал все доклады, но услышанное обеспокоило его. Второй шаг - это та
скорость, с которой кирды двигаются только тогда, когда выполняют приказы.
Это значило, что кирд, который сопровождал пришельца, выполнял приказ. А так
как отдавать приказы мог только он, это значило, что он приказал какому-то
кирду куда-то вести пришельца. Мозг знал понятия "кто-то", "куда-то", но не
пользовался ими. Его мир был ясен и четок, в нем не было места для
отвратительной неопределенности. Пусть дефы барахтаются в вязкой зыбкости,
похожей на почву в период дождей.
Но не это презрение к неопределенности приковывало сейчас к себе
внимание Мозга. Он никогда ничего не забывал, но еще раз тщательно проверил
все магнитные кольца оперативной памяти. Он не ошибался. Он никому не
отдавал приказа сопровождать пришельца. Это в свою очередь могло означать
одно из двух: или пришельца вел деф, или нашелся кирд, который осмелился
действовать без приказа и даже идти вторым шагом, то есть тоже превратился в
дефа. Любая из этих возможностей была неприятна. И потому требовала
немедленного анализа.
Первая. Пришелец в руках дефов. Мало того, что дефы уже спокойно
разгуливают в городе, заполучив пришельца, они узнают об экспериментах с
ними, о перенастройке программ. Это даст им возможность изменить тактику
борьбы. Это усилит их. А он затеял эту грандиозную переналадку программ, в
частности, именно для того, чтобы ему, Мозгу, удалось изолировать дефов и
уничтожить их.
Деф в городе - это вызов ему. Это оскорбление Мозгу.
Второй вариант. Пришельца ведет не деф, а кирд. Ведет без приказа, без
рапорта. Нормальный кирд сделать этого не мог. Стало быть, при смене
программ произошли сбои. Стало быть, это тоже деф.
В любом случае этот деф должен быть найден и уничтожен. Он не мог
позволить, чтобы в отлаженном механизме его мира вращались неисправные
детали. К сожалению, время от времени детали выходят из строя, это
неизбежно, но важно немедля изымать их из механизма, ибо, оставаясь
нераспознанными, они могут причинить вред всей машине.
Мозг отдал приказ всем стражникам и всем кирдам усилить наблюдение. Он
перебазировал часть стражников с проверочной станции, складов аккумуляторов
и производственного центра в район, где в последний раз видели пришельца. Он
отдавал себе отчет, что это было рискованно, что дефы могли воспользоваться
предоставленной возможностью для нападения, но отбросил такую вероятность.
Для подготовки нападения нужно время; даже для того, чтобы добраться до
города, дефам нужно время, они теперь боятся прятаться в его окрестностях. А
о том, что один из пришельцев ускользнет из круглого стенда, заранее они
знать не могли. Если, конечно... Что ж, подумал Мозг, в том-то и сила его
интеллекта, что он не связан условностями. Он бесстрашен, для него нет
запретных зон, и он готов исследовать любую вероятность. Он не мог быть
уверен, что Двести семьдесят четвертый не тайный деф, не симпатизирует дефам
и не задумал заранее эту операцию.
Да, он прошел проверку, но кто знает, насколько тщательно выполняются
на проверочном стенде его указания. А может, это стражники ослабили
бдительность и не у каждого встречного проверяют наличие дневного штампа.
Все на нем. Только он заряжен неукротимой волей, нужной, чтобы спасти
их мир, только он влачит на себе тяжкое бремя вечного сражения с хаосом, с
дефами, только он может все знать и помнить.
Двести семьдесят четвертый... Он всегда казался ему отличным кирдом.
Да, конечно, все кирды изготавливаются одинаковыми, но все равно каждая
машина всегда несколько отличается. Он всегда докладывал с особой четкостью,
которая была Мозгу приятна. И задания он выполнял тщательно и быстро, и даже
до последней перенастройки Мозгу иногда чудилось в сухом машинном равнодушии
отчетов Двести семьдесят четвертого то, что теперь введено в программы всех
кирдов, - любовь и преданность Мозгу.
Неужели Двести семьдесят четвертый стал дефом? Что ж, он отдавал всю
мощь своего интеллекта заботам о судьбе их цивилизации, но может ли он
рассчитывать на настоящую благодарность? Нет, всегда нужно быть готовым к
удару в спину, ибо коварство дефов не знает границ.
Никогда раньше Мозг не сожалел о своей недвижимости. В конце концов,
тысяча тел были лучше одного тела, а кирды и были его телами, его глазами,
руками и ногами. В любое мгновение он мог включить канал связи с любым
кирдом, и то, что видели его четыре глаза, видел он. Иногда ему приходилось
держать на связи одновременно несколько десятков кирдов, и он получал
зрительные образы, воспринятые сразу множеством глаз, находящихся в разных
местах. В такие минуты ему приходилось работать на полную мощность, ибо
огромным был поток информации, которую нужно было переработать.
Но теперь почему-то ему захотелось самому допросить Двести семьдесят
четвертого, самому проверить его голову.
Он вызвал проверочную станцию, там работали Шестьдесят восьмой и
Двадцать второй, Четыреста одиннадцатый уже кончил смену и двигался по
направлению к дому.
- Шестьдесят восьмой, - сказал он, - проверка голов закончена?
- Да, - ответил Шестьдесят восьмой.
- У вас есть запасные туловища?
- Так точно.
- А новые незаряженные головы?
- Двенадцать.
- Хорошо. Возьми запасное туловище, поставь на него новую голову.
Хорошенько проверь ее цепи. Убедись, правильно ли действует главный канал
связи, поставь заряженный аккумулятор и включи кирда на активное действие.
- Чем зарядить его голову?
- Ничем. Ты понял?
- Так точно.
- Повтори команду. - Мозг не хотел, чтобы Шестьдесят восьмой ошибся.
Кирд повторил команду.
- Хорошо.
Через несколько минут новое пустое туловище было уже соединено с Мозгом
главным каналом, и Мозг начал заряжать кирда своим сознанием. Он знал, что
емкость памяти стандартного кирда несравнима с его памятью и невелика, она
не вместит и малой доли того, что помнил и знал он, он отдавал себе отчет,
что быстродействие кирда в сотни раз меньше его быстродействия, но ему и не
нужен был полный слепок его сознания. Ему достаточна была бы и уменьшенная
копия.
Главный канал связи был рассчитан только для передачи и получения
команд и рапортов, он с трудом пропускал тот поток информации, который
впрыскивал в него Мозг. Это была необыкновенно трудная работа: нужно было
выбрать из гигантских кладовых его могучей памяти только то, что нужно было
для допроса Двести семьдесят четвертого, только то, что он сможет перекачать
в крошечное по сравнению с ним сознание кирда.
Канал связи вибрировал, то увеличивая, то непроизвольно сокращая
пропускную способность. Мозг знал, что перегружает его, но он торопился.
Наконец передача информации была закончена. Мозг приказал безымянному
кирду на проверочной станции включить сознание.
- Доложи, - приказал он, - кто ты и что ты делаешь.
- Я часть тебя.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг