профилакторий, сказав в ответ на ее беспомощное "А как же я?" - "А вы - со
мной", радость, мелькнувшую в ее глазах, тут же затопила волна испуга.
- Это невозможно!
- Почему? Не вечно же вам сидеть в профилактории.
Упоминание о профилактории позволило Лене тут же уцепиться за
подходящий предлог.
- А что скажет доктор Кирсипуу?
- Ничего не скажет. Вернее, одобрит - вот и все.
- Вы уверены?
- Уверен. Честно говоря, я уже советовался с ним, - покаялся Иван. -
Взял этот грех на свою душу!
Теперь, уже грустно, Лена повторила:
- Это невозможно!
- Да почему?
- Неловко. - Лена заглянула Ивану в глаза. - Неловко, понимаете?
- Вы же моя крестница, в конце концов!
- Правда, - с некоторым удивлением припомнила девушка и нерешительно
спросила: - Куда же мы отправимся?
- Куда угодно. - И, помедлив, Лобов пояснил: - Мне ведь скоро в космос,
в очередной патрульный рейд. Надо повидать Землю, потолкаться среди людей,
знакомых и незнакомых, побывать в музеях-полисах и в декорумах. Составьте
компанию!
Видя, что Лена колеблется, Иван уточнил:
- Можно слетать в Сан-Франциско, это рядом. Или в Ленинград, там моя
родина. Можно побывать в Турции на каскадах Памукале или в Африке на
водопаде Виктории. Можно заглянуть на мыс Канаверал, посидеть в кафе
космонавтов. Там вы наверняка встретите кого-нибудь из старых друзей.
- Нет! - вырвалось у девушки. - Только не это!
Она задумалась, словно позабыв о существовании Лобова, потом встряхнула
головой, прогоняя нечаянное раздумье, и подняла теперь уже спокойные карие
глаза.
- Мне надо слетать в Месопотамию, на Двуречье. Проводите меня? - Лена
слабо улыбнулась. - Одна я побаиваюсь.
- Одну вас и доктор не пустит. Со мной - другое дело. Лететь до Багдада
на орбитальном корабле в общей сложности минут сорок, сущие пустяки по
космическим меркам.
Он вопросительно смотрел на девушку, ожидая пояснений.
- До Багдада, - согласилась она. - Там вы и подождете меня. Я отлучусь
ненадолго, на несколько часов. Хочу проститься с Виктором.
- Это дело святое, - одобрил Иван после паузы.
Он решил, что Виктор Антонов родом откуда-то из Двуречья, поэтому Лена
и летит туда. Но оказалось, что дело обстоит гораздо менее прозаично -
трогательно, наивно, а поэтому, может быть, и чуточку смешно. Когда Лена
наводила справки в Йеллоустонском орбитальном порту, Иван понял, что она
собирается посетить развалины древнего Вавилона, и, никак не связывая это
посещение с Виктором, принялся расспрашивать ее об этом историческом месте,
где побывать ему не довелось. А оказалось, что все связано. На берегу ручья,
что протекает через территорию древневавилонских развалин, растет огромное,
очень старое тутовое дерево. Перед первым полетом в дальний космос, который
завершился стажировкой на Орнитерре, Виктор и Лена посетили эти места и
посидели на берегу ручья в тени этой красноягодной шелковицы. Поскольку
объяснений этому поступку от Лены не последовало, Лобов позволил себе
полюбопытствовать:
- Наверное, в этом посещении был не только туристический, но и какой-то
другой, ну, ритуальный, что ли, смысл?
Лена на секунду подняла на него глаза.
- Был. - Поколебавшись, она пояснила: - По одному из преданий именно
под этой шелковицей погибли Пирам и Тисба. Понимаете, ягоды у нее были
белые, а когда они погибли, покраснели. И такими остались уже навсегда.
- К стыду своему, - признался Иван, - я и представления не имею, кто
такие Пирам и Тисба.
- Герои новеллы Овидия.
- По-моему, древнегреческий поэт?
- Древнеримский. Публий Овидий Назон. Его любил Пушкин. Любил и Виктор.
- Тутовые деревья не живут по две с половиной тысячи лет, - практично
заметил Лобов.
- Конечно, не живут. Но разве в этом дело? Дело в легенде.
- А в чем ее суть? - осторожно спросил Иван.
- Суть в том, что даже дерево, даже дерево, ощутило трагедию погибшей
любви.
- Это мне понятно. Я спросил о Пираме и Тисбе.
Лена грустно улыбнулась, разглядывая Лобова.
- А о Ромео и Джульетте вы знаете?
- Конечно.
- Ну вот. Пирам и Тисба - это овидиевы предшественники шекспировских
героев.
И поскольку, явно не удовлетворившись этим, Иван ждал подробностей,
Лена рассказала ему содержание овидиевой новеллы. Пирам и Тисба жили в
Вавилоне в соседних домах, которые разделяла глинобитная стена и давняя
вражда родителей. Но юноша и девушка полюбили друг друга. Каждый вечер они
встречались у глинобитной стены, в которой был пролом, шепотом
разговаривали, а когда наступала ночь, прощались. Их тяга друг к другу была
так сильна, что они решились однажды нарушить запрет родителей и встретиться
ночью далеко за городом у могилы Нина, основателя Ассирийской империи и
покорителя Вавилона, под старой белоягодной шелковицей, росшей на берегу
ручья. Тисба пришла первой, но, испугавшись свирепой львицы, спряталась в
пещере. Убегая, она уронила свое покрывало, и львица разорвала его, испачкав
кровью только что убитого ею быка. Пришедший позже Пирам рассмотрел при
лунном свете следы львицы, пошел по ним и с ужасом обнаружил разодранное в
клочья, забрызганное кровью покрывало Тисбы. Поцеловав остатки покрывала,
Пирам сказал: "Обагрись теперь и моей кровью!" - поразил себя в грудь мечом
и остался лежать под шелковицей. В тумане смерти он еще успел увидеть лицо
Тисбы, живой и невредимой, в ужасе склонившейся над ним. Но того, как Тисба
поднялась на ноги, приставила острие меча к своему сердцу и бросилась на
него. Пирам уже не видел. Влюбленных соединила не жизнь, а смерть. В одной
могиле похоронили их.
Со сложным, противоречивым и переменчивым чувством разглядывал Иван
погрустневшее лицо Лены. Словно некая пелена спала с его глаз. Как-то разом
прозрев, он увидел в ней не женщину и даже не девушку, а девочку. Конечно,
Ян Кирсипуу говорил ему об этом. Но одно дело слушать слова другого и верить
и не верить ему, и совсем другое вдруг самому увидеть эту девочку, еще
живущую частью своей души в придуманном мире туманных грез и до конца не
осознанных желаний, еще не успевшую по-настоящему шагнуть в жестковатый, но
ясный в определенности своих отношений взрослый мир. Кто в детстве не мечтал
о чистой и самоотверженной, вечной любви? История Виктора и Лены трогала
сердце Ивана. Но так же как история Пирама и Тисбы, придуманная Овидием в
укор растлению и распутству римской знати, она была придуманной, слишком
театральной для действительной жизни, ненастоящей. Сердце Ивана было полно
жалости, но была в этом чувстве и доля неловкости. Ему было неловко
представлять себе Лену рядом с Виктором в тени старой шелковицы, растущей на
берегу ручья среди развалин, покрытых пылью минувших тысячелетий. Неловко за
их искренние, но наивные клятвы в вечной любви. Той самой, никем и никогда
до конца не понятой любви между мужчиной и женщиной, о которой они лишь
мечтали, не зная ее сути. Дети! Сущие дети, приблизившиеся к любви как к
красивой, но пугающей игрушке, которую очень хочется и очень страшно взять в
руки. И надо же было случиться такой нелепости, что эта больше выдуманная,
чем настоящая любовь попала в чужом и чуждом земным законам синем мире в
самую настоящую, а не выдуманную трагедию! Где же справедливость? Да и есть
ли она вообще?
- Я думал, - негромко сказал вслух Иван, - Шекспир сам придумал историю
Ромео и Джульетты. А он только повторил ее! И повторил по-своему,
по-другому.
- Все повторяется по-другому! А значит, и не повторяется по-настоящему.
Помедлив, Лобов осторожно спросил, стараясь не обидеть девушку:
- Нужно ли тогда возвращаться в прошлое? Еще и еще раз терзать сердце?
Лена подняла на него карие глаза, и Иван подивился неожиданному
спокойствию ее взгляда.
- Прошлое... Мне кажется, что с тех пор, как мы стояли с Виктором под
старой шелковицей, прошло не полтора года, а целая жизнь. Я уже не та Лена
Зим, что раньше! Иногда мне хочется сменить имя. Прошлое... оно прошло, я
выросла из него, Иван. Поэтому и хочу проститься с Виктором. Но это мое
прошлое! Не слишком ли я легко расстаюсь с ним?
- Не надо бояться солнца, Лена.
Девушка непонимающе смотрела на Ивана.
- Солнца?
- Солнца, - подтвердил Лобов. - Я не большой любитель поэзии. Но
Пушкина я люблю. Я люблю и финал его Ариона. По-моему, это по Овидию,
впрочем, не уверен в этом.
С новым интересом глядя на Лобова, Лена переспросила:
- Арион? - И покачала головой. - Не помню!
Немного смущаясь, он всегда смущался, когда ему случалось декламировать
стихи - непривычным для него было это занятие, Иван прочитал вполголоса:
- Погиб и кормщик, и пловец! Лишь я, таинственный певец, на берег
выброшен грозою. Я гимны прежние пою и ризу влажную мою сушу на солнце под
скалою. - Иван помолчал и улыбнулся девушке. - Так что не надо бояться
солнца, Лена. Всем нам приходится тонуть в бурях! А потом сушиться под
какой-нибудь скалою, распевая прежние гимны.
Поездка в Месопотамию по-новому сблизила Лену и Лобова, но сблизила в
русле все тех же дружеских отношений, может быть, сердечных, но все-таки
только дружеских. Как ни странно, дальнейшему развитию отношений мешала
именно их дружественность. У настоящих людей, у порядочных, искренних в
своих чувствах мужчин и женщин барьер дружбы на пути к любви часто
оказывается гораздо более жестким, чем это может показаться на первый
взгляд. А то и непреодолимым! Чтобы перешагнуть этот незримый барьер, нужна
некая бесшабашность, толика смущающегося самим собою бесстыдства. Характеры
Лобова и Лены были чужды тому и другому, поэтому их отношения, скорее всего,
так и остались бы дружескими, если бы они не хитрили, хитрили довольно
искусно, хотя делали это бессознательно, инстинктивно. Нимало не считая свое
поведение преднамеренной хитростью. Любовь вообще хитра по своей природе и
склонна к самым удивительным превращениям, из-за чего порою не сразу
распознается даже теми, кто ею уже безнадежно болен. В своей неосознанной
хитрости любовь может оборачиваться подчеркнутой холодностью, досадой,
демонстративной вежливостью и непонятной злостью, ученическим восхищением и
пылкой ненавистью. Не отдавая в этом отчета, хитрили между собой и Лена с
Иваном, инстинктивно охраняя неторопливо расцветающую любовь: несмотря на
сердечность и теплоту установившихся отношений, они так и не перешли на ты!
Когда Иван предложил Лене погостить на елшанском биваке, девушка,
расспросив, что представляет собой этот бивак, просто испугалась.
- Это невозможно!
- Почему?
- Неловко, - пояснила она уже мягче. - Там все свои. И вдруг я! Неловко
будет - и всем вам, и мне самой.
- Вы наша крестница, Лена, - напомнил Лобов.
- Понимаю. Но к этому надо привыкнуть.
- Вот и привыкнете.
- Пока привыкну, испорчу вам каникулы. - Она прямо взглянула на
Ивана. - Я же их совсем не знаю - ни Алексея, ни Клима!
- Они мои друзья, - напомнил Лобов. - А стало быть, и ваши друзья.
Лена затрясла головой и, поправляя рассыпавшиеся волосы, призналась:
- Не знаю. Неловко все это!
- В конце концов глайдер всегда стоит на биваке. Не понравится, - по
первому же слову отвезу вас куда угодно: хоть в профилакторий, хоть даже на
Луну!
Лена невольно улыбнулась. Соображение, высказанное Иваном, и решило
вопрос о посещении бивака на Елшанке.
Глава 8
К середине двадцать третьего века человек взял под контроль и
приспособил для своих нужд большую часть планетарной суши. Неконтролируемые
территории, сохранявшие первозданно естественное состояние, располагались
лишь в северном и южном полярных регионах, в труднодоступных высокогорьях и
в некоторых пустынях, вторичное освоение которых до поры до времени
откладывалось. Контролируемая человеком суша, где на удалениях в сотни и
тысячи километров друг от друга были разбросаны громады мегаполисов и
массивы энергетических, сырьевых и транспортных баз, в общем и целом
представляла собой гигантский лесопарк. Лесопарковый массив конечно же
вторгался и внутрь мегаполисов, перекраивая на свой лад пространство между
высотными зданиями-гигантами. Но это вторжение носило скорее декоративный,
нежели утилитарный характер, внутригородские парки были слишком малы по
сравнению с населением мегаполисов. Для отдыха и садово-огородных
любительских занятий предназначались садово-парковые зоны, окаймлявшие
мегаполисы и по площади своей во много раз превосходившие собственно
городскую территорию. Садово-парковые зоны мегаполисов постепенно переходили
в лесопарковый массив с гнездами садово-огородных и полевых участков, с
очагами заповедников, резерватов и планетарных парков. Резерваты по составу
своей фауны и флоры были конечно же богаче лесопарка, но уступали
заповедникам, занимая в этом плане срединное положение. Особенно живописные
участки резерватов, в том числе и бывшие национальные парки, были превращены
в парки планетарные - любимые места для праздничного отдыха и развлечений.
Часть планетарных резерватов, отличавшихся разнообразием ландшафтных
условий, была передана дальнему космофлоту. Отчасти для полноценных
контактов с Землею-матушкой во время каникулярного отдыха, отчасти для
подготовки экспедиций по исследованию и освоению других планет земного типа.
В одном из таких больших космологических резерватов, Оренбуржском,
тянувшемся с востока на запад, по среднему течению Урала, у торнадовцев была
своя постоянная база - елшанский бивак.
Оренбуржский биологический резерват называли еще Евразийским, потому
что правобережная его часть лежала в Европе, а левобережная относительно
Урала - в Азии. Персональный бивак экипажа "Торнадо" располагался в
азиатской зоне резервата, в излучине Елшанки - небольшой, но изобилующей
глубокими заводями с холодной ключевой водой реки. Елшанка текла по степи,
местами переходившей в песчаную полупустыню. Весной эта степь зеленела и
буйно цвела маками и тюльпанами - белыми и всех других теплых расцветок
вплоть до красного, а летнее солнце выжигало ее до серо-коричневого цвета,
до островков серебристой полыни и желтых песочных проплешин. В Елшанке
водились пескари, караси, лещи, судачки и щуки и на удивление крупные раки,
водились не так уж обильно, но вполне достаточно, чтобы обеспечить
натуральный рыбный стол. А степь, несмотря на свое летнее однообразие и
неприглядность, была богата летающей и бегающей живностью, среди которой
наибольшей кулинарной популярностью у торнадовцев пользовались перепела и
стрепеты. Еще дальше на юг, в получасе полета на глайдере, лежали пресные и
соленые озера с массой водоплавающих птиц. Клим, страстный охотник и главный
поставщик степной продукции на бивачный стол, приносил порою вместе с
птицами зайцев и сурков, но ни сайгаков, ни джейранов не трогал - жалел.
Рыбалкой заведовал Алексей, который не то чтобы уж очень увлекался этим
занятием - страсти вообще не были в его натуре, но рыбаком был искусным и
добычливым. Иногда он летал на Урал и привозил оттуда стерлядей - специально
для ухи, налимов, а то и страшноватых своею величиной сомов. Вдоль Урала и
его правобережного притока Сакмары тянулись пойменные леса, а еще дальше по
южным отрогам уральских гор росли уже леса настоящие.
Елшанский бивак, открытый и облюбованный Климом еще в студенческие
годы, пришедшийся по душе Ивану, а потом и Алексею, привлекал торнадовцев
тем, что степь и полупустыня соседствовали здесь со смешанным лесом и лугом
среднерусского типа. Речка делала большую, узкогорлую петлю, окаймляя собой
несколько сот гектаров. Внутри этой петли и размещался локальный лесной
массив - большая роща, приречный колок полурукотворного происхождения; об
этом торнадовцы узнали, раскопав экологическую историю Елшанки. Лес рос в
этой речной петле всегда, но, будучи густым по берегам, он был сильно
изрежен в своем центре - не хватало влаги. И потом лес изначально был беден
древесными породами - ивы, тополя, ольха, вот, пожалуй, и все. В двадцать
втором веке, по ходу преобразования лика Земли, люди подумали и о Елшанке:
речная петля была дополнительно обводнена за счет обильных здесь подземных
вод и засажена самыми разными деревьями, из которых лучше всего прижились
дубы, липы и туи, похуже - березы, черемуха, рябина и сосны, и уж совсем
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг