- Почему?
- Стары, - отрезал Лорка.
Соркин засмеялся, но несколько принужденно, была в этом смехе и дань
уважения за откровенность.
- Да вы и сами знаете об этом, - продолжал Лорка, - уже не та реакция,
не та выносливость, настрой мыслей.
Соркин досадливо поморщился и снова провел ладонями по лицу.
- Федор, - в голосе врача звучали непривычные просительные нотки, -
ведь от вас в конце концов зависит, пойдет Виктор в экспедицию или нет.
- Совершенно верно.
- Так вот, я прошу вас, убедительно прошу - откажите ему.
- Почему? - довольно резко спросил Лорка.
Соркин шумно вздохнул, очевидно подавляя внезапное раздражение.
- Все очень запутано. Просто я никогда не прощу себе, если с Виктором
на Кике случится несчастье.
- Так, - жестко констатировал Лорка. - Стало быть, ради вашего
спокойствия я должен покривить душой. Обеспечить Виктору спокойную жизнь на
Земле, а вместо него на опасное дело взять другого?
Лорка ждал бурной реакции, но ошибся. На крупном лице Соркина появилось
беспомощное, даже жалкое выражение.
- Все так запутано, - безнадежно повторил он. - Вы правы, Федор.
Достаточно того, что я покривил душой, когда так настойчиво рекомендовал
Виктора в экспедицию.
Скосив глаза, Лорка наблюдал за Соркиным. Тот сидел, откинув крупную
голову. Его лицо казалось темным, почти черным.
- И все из-за Эллы? - негромко спросил Лорка.
- Да, - тяжело ответил Соркин, - она совсем смяла меня. Хотя я не устаю
благодарить судьбу за встречу с ней.
Лорка подумал о том, как хитро все запутано в этом чдном и чуднм мире.
Как незаметно крохотная ложь оборачивается недоразумением, а недоразумение -
драмой.
- Не терзайте себя понапрасну, - мягко сказал Лорка. - Если Виктор и не
пойдет сейчас на Кику, он пойдет потом на другую, может быть, еще более
опасную планету. Мир отваги, риска и удачи - его стихия, он рожден для него.
А вот как сделать экспедицию на Кику более безопасной, стоит подумать
всерьез. И тут, Герман Петрович, вы можете сказать очень веское слово.
- Слушаю вас, - без особого воодушевления ответил Соркин.
Лорка понимал, как трудно ему сразу перестроиться, отвлечься от тяжких
мыслей, поэтому вел свой рассказ неторопливо и очень пространно. Соркин
довольно быстро "отошел" - сказывалась многолетняя тренировка - и активно
заинтересовался странной судьбой кикианской экспедиции.
- Меня самого удивляла цепочка несчастий с кандидатами, - признался
он, - но я считал это случайностью.
- На этот счет есть и другое мнение, - дипломатично, не останавливаясь
на земной версии, Лорка со всех сторон обрисовал космическую. Соркин слушал
внимательно, но без особого энтузиазма, отдавая традиционную дань
скептицизму в отношении инопланетного вмешательства. Однако он мгновенно
насторожился, как только Лорка упомянул о таинственном рибонуклеиде,
найденном в вине.
- Я осведомлен о контрольных опытах, но и понятия не имел, откуда
взялся этот странный стимулятор. - Соркин задумчиво поглаживал свой
квадратный подбородок. - Все рибонуклеиды действуют мягко, я бы даже
сказал - деликатно. Они могут обострить память, эмоции, лишить сна или,
наоборот, усыпить, но заставить человека галлюцинировать, а тем более
кинуться в бушующие волны или овраг - это исключено.
Несмотря на безапелляционность заключения, Соркин еще не высказался до
конца.
- Расскажите-ка мне еще раз, как вас угораздило нырнуть в овраг.
Он выслушал не перебивая и глубоко задумался.
- Так-так, - пробормотал он и вдруг спросил: - Вы очень любите летать?
Лорка усмехнулся.
- Если бы не любил, кой бы черт понес меня в космонавты?
Соркин покивал головой, но чувствовалось, что ответ его не
удовлетворил. Он поиграл пальцами в воздухе, точно пытаясь поймать нечто
невидимое.
- Я не о том. Я имею в виду первозданную жажду птичьего полета в
голубом просторе.
- Понимаю, - вздохнул Лорка. - Какими только способами я не пробовал
летать! Прыгал в воду как только мог, прыгал с обрывов на мягкие песчаные
склоны. Но, увы, летать, как птица, мне удавалось лишь во сне.
Лорка покосился на Соркина. Тот слушал внимательно, терпеливо.
- Впечатления от этих полетов во сне были у меня пронзительно яркими.
Наверно, моим дальним предком, архипрабабушкой, была сильная и ловкая
обезьяна, как птица летавшая с дерева на дерево. Иначе откуда все это?
- Вот вам и объяснение, Федор. Рибонуклеид может сыграть роль
превосходной смазки, растормаживающей родовую память. Мощная волна
наследственных впечатлений на короткий срок может полностью затопить
сознание.
- И заставить человека прыгнуть в овраг? - быстро спросил Лорка.
- И в овраг, и в море, и через расщелину, - уверенно ответил Соркин.
- Но почему же, - Лорка размышлял вслух, хмуря брови, - почему же я не
начал взбрыкивать сразу после того, как выпил вина?
Соркин пожал плечами.
- Какое-то время нужно для усвоения. Не исключено, что у рибонуклеида
длинная экспозиция. Кроме того, соединения типа РНК охотно вступают в
реакции. А даже легкие трансформации таких соединений могут менять их
активность в сотни и тысячи раз. Разумеется, это предположение, и только.
- Разумеется, - согласился Лорка, но сразу вспомнил Эллу. И ее рассказ
о том, что ее укусила не то муха, не то пчела. Впрочем, эту проблему можно
было отложить и на потом, чтобы обдумать и рассмотреть ее со всех сторон.
Была другая, откладывать которую Лорка не хотел.
- Герман Петрович, - сказал он негромко, - вы врач, член комиссии по
отбору космонавтов. Вы не можете не знать, что случилось с Тимуром
Корсаковым. Что? Почему из его смерти делают тайну?
Соркин великолепно владел собой. В его лице ничего не изменилось, оно
как было, так и осталось несколько сумрачным, четко вылепленным лицом. Но
Лорка сейчас, когда он начал разговор о Тиме, был похож на тончайший
психологический инструмент. Он сразу понял, что его сомнения имеют под собой
какую-то почву.
- Герман Петрович, - он говорил теперь почти умоляюще, - Тимур был мне
другом. Самым близким другом.
- Я могу сказать вам только одно, - проговорил Соркин, - не торопитесь
с выводами. Подождите.
Лорка повернулся к нему так резко, что шезлонг покачнулся.
- Подождать? Чего?
- Просто подождать. Все разъяснится само собой.
- Вы что-то знаете, - уверенно сказал Лорка.
- Знаю, но это не моя тайна.
- Герман Петрович, я прошу вас!
- Это не моя тайна, - негромко, но твердо повторил он.
Шло время, и слышался шум волн.
- Все, что я могу для вас сделать, - вдруг нарушил затянувшееся
молчание Соркин, - это дать один совет. Вы знаете, кто такой Латышев?
Профессор Николай Петрович Латышев?
- Геронтолог?
- Тот самый, - с легкой улыбкой подтвердил Соркин и, помолчав,
раздельно сказал: - Так вот, мой совет - поговорите с ним о Тимуре.
Это было странное утро и странный разговор, полный неожиданных
поворотов.
- Поговорите, - настойчиво повторил Соркин в ответ на молчаливое
удивление Лорки, - это все, что я могу посоветовать. И поверьте - это много.
Глава 11
Труды и эксперименты Латышева в области геронтологии столь же
оригинальны, сколько и популярны - не знать о них было просто невозможно. В
отличие от классической школы геронтологии, которая видела свою задачу в
своеобразной консервации дряхлеющего организма, Латышев разрабатывал
сложнейшую систему юнизации - систему активного омолаживания, которая
позволила бы самых дряхлых стариков превращать в молодых, полных сил и
здоровья людей. Но какое отношение юнизация могла иметь к погибшему Тиму?
Прямо с пляжа Лорка отправился в фильмотеку, решив просмотреть о
работах Латышева все, что было ему, неспециалисту, по зубам. Лорка шагал
торопливо. В душе его теплился легкий огонек надежды, даже не самой надежды,
а ее предтечи. Велики были возможности реанимационной техники двадцать
третьего века, регенерации и восстановительной хирургии. Конечности, части
лица и скелета, любые внутренние органы - все могло быть создано человеку
заново. Все, за исключением мозга, средоточия человеческого чувства и
разума, этой сложнейшей "машины" - результата миллиардолетней эволюции живой
материи. Треть часа, двадцать минут - вот короткий, предельный срок, который
отпустила врачам слепая природа для ремонта и восстановления этой "машины".
Через двадцать минут, а иногда и раньше в высших отделах мозга, хранилищах
мысли и разума, наступали необратимые изменения, человеческая личность гибла
безвозвратно. Но, робко думал Лорка, ведь юнизация - это не только
восстановление, но и коренная переделка всех живых тканей; может быть, это
открыло перед врачами такие возможности, о которых они и не подозревали?
В фильмотеке Лорку ждало разочарование: гавайский курортный центр не
специализировался на геронтологии, поэтому не удалось найти ни одной
оригинальной работы Латышева. Популярной, общедоступной полемики по
проблемам юнизации было предостаточно. Идеями Латышева и восхищались, и
критиковали их с самых разных позиций. Жизнь и смерть, говорили оппоненты
Латышева, существуют в диалектическом единстве. Смерть является естественным
и необходимым завершающим жизненным этапом. Бороться со смертью как таковой
бессмысленно, ибо это борьба и против самой жизни.
Лорку интересовала не полемика, а сами идеи Латышева. Он было уже почти
совсем отчаялся найти что-либо принадлежащее его перу, когда в отделе,
весьма далеком от геронтологии, в отделе переписки, наткнулся на открытое
письмо Латышева своим оппонентам.
"Я никогда не посягал на полное отрицание смерти, - писал Латышев, - я
работаю над юнизацией организмов, а вовсе не над бессмертием. Любое живое
существо, в том числе и якобы бессмертное, погибает самым вульгарным
образом, если случайно упавшее дерево размозжит ему мозг. Я и не думал
отрицать, что старение и старческая смерть являются естественными
процессами; они столь же естественны, как зачатие, рождение и развитие. Могу
признаться, наконец, я согласен и с тем, что смерть носит необходимый
характер, хотя знаю, что это рассердит тех, кто приписывает мне
противоположные взгляды. Однако в это бесспорное утверждение я вношу
небольшую коррективу: необходимость смерти носит не общий, не философский, а
частный, биологический характер. Естественное старение и смерть не фатальный
процесс, изначально присущий живому, а всего лишь один из способов, с
помощью которых увеличивается видовая жизнестойкость.
Зависимость между видом и особью сложна и противоречива. Известно, что
короткоживущие, слабые, казалось бы, совершенно беззащитные существа могут
образовывать процветающие виды поразительной жизнестойкости, а могучие
гиганты, которым, казалось бы, никто не страшен, бесследно вымирать. Очень
часто видовая жизнестойкость достигается окольными путями: прямого или
косвенного паразитизма, симбиоза и содружества, аномальной интенсификации
размножения. Одним из таких древних, как и сама жизнь, способов является
естественное ограничение продолжительности жизни отдельной особи для
обеспечения процветания вида в целом.
В самом деле, чем короче жизнь отдельной особи, тем быстрее свершается
смена поколений, тем быстрее совершенствуется и приспосабливается к
обстановке и вид в целом. Поразительная жизнестойкость одноклеточных
предопределена именно этим фактором. Однако, прежде чем сойти со сцены,
старое поколение должно породить новое, защитить его в фазе становления, а
иногда и воспитать. Нетрудно показать математически, что каждый вид живых
существ в заданных экологических условиях имеет некоторую оптимальную
продолжительность жизни отдельных особей. Она и закреплена естественным
отбором.
Такова природа естественной смерти. Применимо ли все это к человеку?
Да - к его истории, и нет - к настоящей его действительности. Развитие
человеческой личности в наше время строится на принципах, которые страшно
далеки от тех, что породили фатальную неизбежность смерти. В обновленном
обществе будущего смерть перестала быть необходимой, а поэтому с ней не
только можно, но и должно бороться..."
Лорка снял микроочки, помассировал уставшие глаза и задумался. Все, что
писал Латышев, было интересно, а замыслы юнизации просто фантастичны. Но,
черт возьми, какое отношение имеет это к гибели Тима? Может быть, Латышев с
согласия родных использует тело Тима для некоего эксперимента? Такое
случается, но возможно ли, чтобы родные Тима не посоветовались с ним, с
Лоркой? И вообще непонятна эта завеса молчания и тайны, которой посчитали
нужным окутать смерть его друга.
Покинув фильмотеку, Лорка пошел сквером, чтобы выйти на радиальный
экспресс-эскалатор, ведущий на стоянку аэротакси. В нем росли карликовые
вековые деревья: дубы, сосны, кедры, кипарисы. И все тут было карликовым,
вплоть до мостиков и переходов. Люди, ходившие здесь каждый день, наверное,
привыкли к этому загадочному миру, сделанному по канонам древнего
садоводческого японского искусства. Но Лорка, бывавший здесь редко, всегда
испытывал странное ощущение сказочной двойственности. То он представлялся
ему настоящей рощей, в которой росли высокие раскидистые деревья. Тогда
декоративный ручеек казался ему большой рекой, холмик - горой, а сам он,
Лорка, - могучим былинным великаном. И вдруг из-за бабочки, перепорхнувшей
на вершину дуба, иллюзия мгновенно исчезла. Мир, созданный усилиями
садоводов-искусников, мгновенно приобретал реальные масштабы, и от этой
молниеносной метаморфозы слегка кружилась голова.
- Лорка?
Он обернулся и увидел девушку, сидящую на скамье с альбомом
микроснимков на коленях; очки для их просмотра лежали рядом.
На ней была полуспортивная одежда: легкие туфли, плотно облегавшие
ногу, длинные брюки из мягкой и тяжелой вязаной ткани и почти невесомая
блузка, оставлявшая открытыми руки до самых плеч и шею, которая казалась
особенно стройной из-за короткой стрижки.
Когда Лорка обернулся к ней, девушка медленно поднялась со скамьи и
проговорила уже утвердительно, с ноткой не то боязни, не то растерянности:
- Лорка.
Альбом соскользнул с ее колен и упал на песок. Лорка подошел, поднял
его, положил на скамью и улыбнулся:
- Да, я Лорка. А что?
Она не ответила на улыбку. Просто стояла и смотрела на него большими и
спокойными светло-карими глазами. Это была совсем обыкновенная девушка, но
чем больше Лорка смотрел на нее, тем больше им овладевало если не
беспокойство, то неясное смущение. Девушка казалась не совсем реальной,
двойственной, как сквер, окруживший их, - и маленький и огромный в одно и то
же время.
- Вы меня не узнаете? - спросила она после долгой паузы, как-то трудно,
хотя совсем негромко выговаривая слова.
Вглядываясь в ее лицо, Лорка вдруг отдал себе отчет в том, что девушка
очень красива. И тут же подумал, что, будь он не зрелым мужем, а юнцом, вряд
ли бы он заметил эту неброскую, но законченную, в своем роде совершенную
красоту.
- Знаете, на кого вы похожи? На Афину Лемния.
Ее смугло-золотистые щеки чуть порозовели.
- Не надо придумывать, - с укоризной сказала девушка, но было видно,
что она польщена таким сравнением.
Лорка смотрел на нее с возрастающей симпатией. Во-первых, она была
знакома с древним и вечно юным искусством Эллады, которое любил и сам Лорка.
А во-вторых, она действительно походила на эту юную богиню - олицетворение
мысли и целомудрия.
- Вы меня так и не узнали, - в раздумье сказала она, и к Лорке тут же
вернулось его странное беспокойство, похожее на смущение.
- Кто же вы?
- Я Ника, - сказала она.
[Image005]
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг