- У них сегодня слет...
- А с ними и фашистские молодчики из национал-демократической
партии...
Факелы багровыми всплесками плясали над неистова галдящей толпой. Под
ногами гудела земля.
- Германия, проснись!
Топот и вопли постепенно затихали вдали.
- Что же это, а? - растерянно обратился Петер Андерсен к своим
друзьям.
Для Германа Гросса и Эрики все это было не ново, но норвежец Андерсен
не мог прийти в себя от изумления.
- Это невероятно, - говорил он, - так было при Гитлере... Прошло уже
много лет, вермахт русские разгромили, фюреру пришлось принять крысиный яд,
и вот... Непостижимо!
Гросс, Эрика и Андерсен очутились в этом городишке совсем недавно и
почти случайно. После того как яхта Леграна с Можайцевым на борту покинула
фиорд, друзья стали совещаться: что же делать дальше. Надо признать, об
этом им следовало бы подумать несколько раньше, однако заботы о Можайцеве,
о том, каким образом спасти его от банды Курца, - отняли у них все внимание
и лишь теперь, когда Можайцев, хотя бы временно, но находился вне
опасности, вопрос о ближайших действиях встал сам собой. До сих пор
представлялось очевидным: они немедленно возвратятся домой, каждый к себе.
Однако теперь это показалось несвоевременным - Гюнтер Курц и пославший его
Карл Функ должны быть абсолютно уверены в том, что им удалось наконец
покончить с Можайцевым, если же их ищейки узнают о том, что находившиеся
вместе с ним люди остались живы и благополучно разошлись по домам, то они,
естественно, догадаются, что ничего не случилось и с Можайцевым, и
немедленно бросятся по его следам. Стало быть, с возвращением домой
следовало повременить, этого требовало чувство долга и дружбы. Герман Гросс
предложил Андерсену совершить небольшую поездку с ним и Эрикой - на
лесистых склонах западногерманских приграничных гор имелся уединенный
охотничий домик, в котором он часто бывал, - вот там-то и следовало на
некоторое время притаиться. Эрика могла бы без помех продолжать свою работу
о нацистских преступниках.
На территорию Западной Германии они въехали через голландскую границу.
Здесь Гросс получил немало озадачившее его письмо от матери: Густав Дитц,
муж единственной его сестры, неожиданно решил переменить место жительства.
О Густаве Герман Гросс всегда отзывался тепло, - хороший семьянин,
увлекается разведением цветов, собирает коллекции бабочек, обходительный. У
него была другая жена, первая, но она погибла во время бомбежки. В семью
Гроссов Густав Дитц вошел как близкий человек, с которым можно поделиться и
радостью и горестями, к которому можно обратиться за помощью. Какая же муха
его укусила, почему он срочно перебрался в Бонн? Мать, кажется, и сама не
имела об этом никакого представления, и по тону письма Герман понял: она
обеспокоена. Чем?
Они не собирались задерживаться в пограничном курортном городке и
хотели сегодня выехать в горы, что в двух шагах от массива Арденн и
герцогства Люксембург, однако отъезд не состоялся, к вокзалу не проехать:
повсюду толпы молодчиков с "железными" крестами, гитлеровскими эмблемами.
Издали еще слышался шум "гвардии Гитлера".
Андерсен продолжал ворчать:
- Таких вот прохвостов, а может, и этих самых, видел я на норвежской
земле, когда нас предал Квислинг. Они расползлись по нашей стране и сразу
же принялись хватать .и убивать лучших норвежцев, патриотов. Понастроили у
нас концлагеря, всю землю разделили на районы, во главе которых поставили
гестаповцев. Жизнь и смерть норвежцев зависела от прихоти какого-нибудь
ничтожества из Баварии или Пруссии. Вот когда мы узнали, что такое рабство!
Я и мои друзья ушли в партизаны... - Андерсен насупился, запыхтел трубкой.
После продолжительного молчания он продолжал: - За мою голову была обещана
награда, однако ни предавать, ни продавать меня никто не хотел. Тогда
фашисты пошли на дьявольский трюк... В Норвегию приехал оберфюрер СС Оскар
Шванке, один из руководителей СД - службы безопасности, пес и палач... Вот
он-то и придумал: гестапо предупредило меня, что если я не сдамся, то будут
арестованы все мои родные, близкие. Я понимал, что это значит! На
размышления мне дали час, только один час! За это время я успел спрятать
жену и детей. Срок истек, они схватили моего отца, братьев. Я отдал себя в
руки врага и тогда-то и встретился с этой грязной свиньей Оскаром Шванке
первый раз. Как сейчас вижу его - высокий, тощий, с длинной худой
физиономией, с глубоко ввалившимися глазами... Он подверг меня пыткам. Меня
избивали, подвешивали на крючья, обливали ледяной водой... И все это
делалось не для того, чтобы выведать у меня важную военную тайну, а просто
так - они же садисты - ну и, конечно, попутно в надежде узнать, в каком
тайнике скрываются от них мои дети. Шванке обманул меня - когда я оказался
в его руках, он не только не освободил из-под ареста моего отца, братьев,
но приказал схватить вообще всех моих родственников... Дяди, тети,
двоюродные братья - родственников у меня набралось человек тридцать - были
арестованы. Вместе с грудными младенцами всех нас на пароходе "Донау"
доставили в Штеттин, а оттуда поездом, в наглухо закрытых товарных вагонах,
в Освенцим, в лагерь уничтожения... Мне одному удалось уцелеть.
- Вы не знаете, что с Шванке, какова его судьба? - взволнованный
рассказом друга, спросил Гросс.
- Вскоре после окончания войны мне довелось прочитать в газете: Шванке
погиб у стен Берлина в мае сорок пятого года, погиб за рейх, за фюрера.
- Жаль, такого негодяя следовало бы повесить!
Андерсен пожал плечами:
- Такого и повесить мало!
Долго еще не расходились по своим комнатам, делились воспоминаниями,
снова переживали былое... Эрика Келлер сказала норвежцу:
- Ваш рассказ поможет мне поскорее закончить книгу о военных
преступниках.
- Шванке мертв, но он был не одинок... Те, о которых вы пишете, будьте
уверены - не лучше фашистского зверя Шванке, - возразил Андерсен.
- У Эрики собран большой архив документов и фото, - заметил Гросс.
Эрика задумалась, припоминая.
- Шванке... Шванке... Да, да, конечно же, есть его фото. Фото и очерк
о нем. Книжечка в цветной обложке. Шванке - образец истинно немецкого
патриота. Одна из книжонок, которые издаются в Западной Германии огромными
тиражами, - Эрика уже рылась в своем архиве. - Ага, вот она, эта пакостная
стряпня, а вот и фотография. Посмотрите, он? - Эрика протянула фото
норвежцу.
- Да, это он, - Андерсен дрогнувшей рукой протянул карточку Гроссу. -
Смотрите, Герман, вот он - Оскар Шванке.
Гросс бросил взгляд на фотокарточку и неожиданно побледнел.
- Что, что вы сказали? Это... Кто это?
- Оскар Шванке, - твердо сказал Андерсен, не понимая.
- Что с тобой, Герман? - Эрика бросилась к нему, встревоженная.
Гросс стоял, стиснув зубы, вперив взгляд в изображение оберфюрера СС.
- Эрика, кто это? - переспросил он.
- Оскар Шванке.
Гросс некоторое время молчал.
- Старый трюк, Шванке вовсе не погиб, - прошептал он наконец. - Он
"воскрес" под другим именем.
- Он жив? - изумился норвежец.
- Да, он живет под другим именем, теперь он уже не Оскар Шванке.
- А кто же?
- Густав Дитц.
- Что? - в ужасе Эрика смотрела на Гросса. Она поняла теперь, что
безотчетно волновало мать Германа" она, стало быть, почувствовала неладное
в неожиданном изменении образа жизни ее зятя, "отличного семьянина""
любителя цветов и порхающих бабочек. - Что?
- Да, это так, - с трудом произнес Гросс. - Бедная сестра, бедная
мама.
Кудрявые склоны гор, светлые буковые леса, прозрачный воздух от
зеленой земли до самого неба, недалекого" ласковой голубизны, покрытого
белыми барашками облаков. Кое-где в укромных тенистых местах прячутся
легкие строения - шале.
Гросс и Эрика занимались своими делами. Работа над книгой спорилась.
Оскар Шванке, о котором ни Эрика, ни Андерсен старались не упоминать больше
ни единым словом, как бы незримо присутствовал здесь же, рядом и угрожающе
ухмылялся Эрике: "Не успеешь написать, разоблачить - я возьмусь за старое".
Она писала, не отрываясь от рукописи до поздней ночи, до изнеможения. И все
же, откровенно говоря, не была уверена, что успеет, что Шванке не опередит
ее, - ведь недаром же мать Германа казалась такой обеспокоенной - переезд
бывшего оберфюрера из захолустья в Бонн не мог не насторожить.
Андерсен бродил по окрестностям, скучал по родине, по семье, по своей
ферме, и как-то так получилось, что он как бы принял на себя обязанности
стража, охраняющего обремененных тяжелыми заботами друзей. И однажды, когда
закат малиновым заревом опалил вершины округлых гор, а из долин уже
просачивался еле заметный предвечерний сумрак, Андерсен быстро подошел к
домику и несколько встревоженно сказал Гроссу:
- Поблизости шатается незнакомец. Мне почему-то кажется, что он ищет
нас.
Действительно, на тропинке показался высокого роста мужчина. Шел он
четким размеренным шагом, каким обычно ходят военные, прошедшие "прусскую
школу".
- Если не ошибаюсь, депутат ландтага Герман Гросс? - осведомился
незнакомец.
Гросс кивнул. Он хотел уже спросить имя незнакомца, но не успел
сделать этого, - в дверях появилась Эрика.
- Вы? - она бросилась к пришедшему и крепко пожала его руку. - Как
очутились вы здесь?
- Я искал вас.
Эрика повернулась к Гроссу и Андерсену:
- Наш гость - граф Рихард фон Шулленбург.
- Генерал-полковник фон Шулленбург? - Гросс приветливо улыбнулся.
Эрика много рассказывала ему об этом человеке. Во время второй мировой
войны генерал показал себя незаурядным военачальником, большим специалистом
по танкам, инициативным и храбрым солдатом. Но только солдатом, - идеологию
национал-социализма он не разделял, звериную жестокость осуждал и,
поскольку это было в его силах, по возможности пресекал. Это, естественно,
определило весьма прохладное отношение к нему и в штабе сухопутных войск, и
в главном командовании вермахта. Но заменить Шулленбурга было трудно, -
ведь его имя произносили наряду с именами Роммеля и Гудериана, и потому его
терпели, предоставляя ему возможность делать черную работу на фронте.
Шулленбург неплохо делал эту работу. Его мозг в те годы был занят
исключительно вопросами военной стратегии, разработкой тактики ближних
боев, выполнением приказов. Но когда война кончилась, и кончилась
сокрушительным разгромом гитлеровской армии советскими войсками, когда
война огнем и мечом прошлась по территории самой Германии, пролилась
потоками крови и слез по земле немецкого фатерланда, а с запада, отплевывая
табачную жвачку, пришли оккупанты: янки, англичане, те самые, которых
Шулленбург неизменно бил на фронте и которых теперь из страха перед
возмездием с востока без боя пропускали в сердце Германии, - тогда
Шулленбург, кажется, впервые понял, что думать лишь о том, как бы получше
выполнить приказы командования - мало, что в жизни и действиях он обязан
руководствоваться интересами родины, а не кучки гитлеровцев, захвативших
власть, которых до сих пор он ошибочно отождествлял с Германией. Шулленбург
уединился в своем имении и занялся сельским хозяйством. В отличие от своих
многочисленных коллег, он не писал мемуаров: уведомлять читателей о том,
что лучшие годы жизни были ошибкой, не весьма приятно, да и ни к чему, а
обманывать других не хотел, это значило бы пойти против своих собственных
убеждений. Долго его не трогали, потом предложили высокий пост во вновь
создаваемом вермахте, для маскировки названном бундесвером. Шулленбург
отказался, не побоялся в глаза сказать своим бывшим коллегам, что он -
убежденный противник развязывания третьей мировой войны, что новая война
угрожает уничтожением германской нации. Он надеялся, что все-таки к его
словам, обоснованным и справедливым, прислушаются, и снова ошибся. Он уехал
домой, а бывшие гитлеровские генералы продолжали делать свое грязное дело.
Все это Гросс давно знал со слов Эрики, с которой Шулленбург был в
приятельских отношениях: она установила с ним контакт еще несколько лет
назад, работая над книгой очерков и рассказов о второй мировой войне, -
тогда он просил ее не упоминать о его "победах", забыть даже имя
генерал-полковника фон Шулленбурга.
- Как вы нашли нас здесь? - поинтересовалась Эрика, приглашая гостя к
столу.
Шулленбург грустно улыбнулся, и она поняла, что произошло что-то
крайне важное, иначе он не помчался бы к ним.
- Я обратился к фрау Гросс, - пояснил Шулленбург. - Пришлось заверить
ее, что мы с вами друзья и искать встречи с вами меня заставляют важные
обстоятельства. Так я получил ваши координаты. Вот ее послание вам - моя
верительная грамота, - пошутил он и протянул Гроссу письмо. Шулленбург
помолчал, потом с заметным усилием сказал: - Дело в том, что я возвращаюсь
на военную службу, на этот раз в бундесвер.
Гросс и Эрика растерянно молчали.
- Я так и думал, что вы не поймете меня, - снова заговорил
Шулленбург. - Другие тоже не поймут. Это и хорошо и плохо. Поэтому
необходимо было повидать вас. Именно вас. И потому, что я доверяю вам, и
потому, что мысль о возможности такого свидания никому и в голову не
придет: ведь власти полагают, что вас нет в Германии. Как мне кажется, у
нас имеется возможность побеседовать. Я не хочу оставлять при себе мысли,
выводы, решения... Наверное, вам покажется странным то, что я скажу, но для
меня это вопрос жизни и смерти.
Гросс мягко заметил:
- Мы слишком вас уважаем, чтобы усомниться в ваших намерениях, но
решение добровольно занять командный пост в армии, которую создают, обучают
и воспитывают бывшие гитлеровские генералы и офицеры, естественно, требует
объяснения.
- Вас принуждают? - неуверенно спросила Эрика.
- И да, и нет.
- Говорить уклончиво вам не было свойственно, - насторожилась Эрика.
Шулленбург в нетерпении передернул плечами.
- Прошу внимательно выслушать меня, - заговорил он. - За мной
установлена слежка. Возможность снова повидаться с вами может не
повториться. Я хотел бы воспользоваться сегодняшним вечером.
- Мы слушаем вас, - успокаивающе произнесла Эрика.
Генерал сидел, откинувшись на спинку кресла-качалки, остановив взгляд
на открытом окне, за которым угасал по-осеннему посвежевший летний день.
- Несколько лет назад, - заговорил Шулленбург, - меня пригласили в
Бергтесгаден, и там, в бывшей резиденции Гитлера, произошла моя встреча с
Карлом Функом и генералом Шпейделем - они уговаривали меня вступить в ряды
бундесвера. Я уклонился. Позже, побывав на маневрах в Пфальце, еще раз
продумав положение нашей страны, нашего народа, я решил воздействовать если
не на совесть, то хотя бы на разум и на чувство ответственности моих бывших
коллег... На совещании я произнес, как мне казалось, убедительную речь, -
генерал саркастически усмехнулся, - она никого ни в чем не убедила. С тех
пор положение все ухудшалось. Политиканы, банкиры, бывшие гитлеровские
генералы кричали о реванше, о необходимости нового похода на Восток. Народ
наш сбивали с толку фальшивыми лозунгами защиты "тысячелетнего рейха", хотя
Германия как единое государство просуществовало всего-навсего семьдесят
четыре года. Бисмарк создал Германию из отдельных самостоятельных
королевств и герцогств кровью и железом, однако это насильственное
объединение не пошло нам впрок: империя кайзера - первая мировая война,
империя Адольфа Гитлера - разбойничьи нападения на соседние государства,
вторая мировая война - введение рабства в центре древней Европы. И все это
под вопли о границах, о рейхе. Нас все время не устраивали границы, ни в
тридцать седьмом году, ни в тридцать девятом, ни в сороковом. Все знают, к
чему это привело... Кончилось тем, что наши армии были разгромлены, а
страна оккупирована. Но наших политиканов и генералов это ничему не
научило, и как только возникла Федеративная Республика Германии, они
объявили ее наследницей пресловутого гитлеровского рейха и - смешно, но
факт! - предъявили территориальные претензии к соседним государствам, к тем
самым, которые совсем недавно подверглись нападению наших, немецких армий,
были силой захвачены нами, упразднены как государства и превращены в
колонии нацистской Германии. И вот теперь, после того как Советский Союз
разбил немецкие армии на поле боя и принес освобождение порабощенным нами
странам Европы, лидеры некоторых политических партий выступили в роли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг