кому же она приходила? Сам Рахитов вместе с женой находился на даче и в
городе последний месяц почти не появлялся, с Егоровым она незнакома и
сидеть с ним, неизвестным ей человеком, по крайней мере двадцать минут, она
никак не могла. Следовательно, она приходила к Тимуру. Пылкое воображение
девушки мгновенно нарисовало ей картины, от которых у нее заныло сердце, но
в этот самый миг она увидела Тимура, стремглав соскочившего с подножки
троллейбуса. Как же так?
- Марина, что случилось? - спросил юноша.
Она безмолвно протянула руку вперед, туда, где по тротуару быстро
удалялась стройная молодая женщина. Тимур узнал ее.
- Ирина Петровна... - с недоумением протянул Тимур. - Ты поссорилась с
ней?
- Нет, просто мне на миг, ну на самую чуточку показалось, что ты уже
давно дома, - неохотно призналась девушка. - С кем же еще она могла
провести там столько времени?
Выслушав ее, юноша задумался: "В самом деле - к кому же она приходила?
С кем была все то время, пока Марина ждала меня у подъезда? В квартире,
наверное, один Егоров... Но в таком случае - они знают друг друга? Однако
почему же, как только появился Егоров, Ирина Петровна куда-то исчезла и ни
разу больше не показывалась в нашей квартире? А что, если Егоров - ее друг
и она-то и рекомендовала его отцу? Но к чему же такая скрытность, почему
отец ни разу не проговорился об этом? Почему он упорно выдает Егорова за
своего друга детства, хотя на протяжении всей жизни Тимур ранее ни разу не
слышал от него об этом друге? Да и мать как-то призналась, что Егоров и ей
абсолютно неизвестен. Что же все это может значить?" Итак, прежде всего
следовало удостовериться, дома ли Егоров. И затем - скажет ли он о приходе
этой женщины? Если увидеться с инженером, к примеру, вечером или на
следующий день и он промолчит о ее визите, это можно объяснить
забывчивостью, но если он ничего не скажет сейчас, через несколько минут
после ее ухода, тогда придется думать о чем-то серьезном. Юношу оглушила
неосознанная еще тревога, его охватило беспокойство, причины которого он
пока что не мог бы объяснить.
- Пошли, - сказал он Марине, взяв ее под руку. - О том, что мы видели
сейчас Ирину Петровну, - ни слова. Так надо.
Они поднялись в квартиру. Инженер Егоров был дома, со скучающим видом
просматривал журналы. О посещении Ирины Петровны он не обмолвился ни одним
словом. Это была вторая ошибка, допущенная им за последние дни.
Волей-неволей приходилось ехать к Джиму. Поздно вечером Годдарт занял
место в вагоне электрички и отправился на станцию Кратово.
За окном пламенел закат, над полями, вдоль самой кромки горизонта
нависла малиновая дымка. Деревья по обеим сторонам железнодорожного полотна
стояли, не шелестя ни одним листочком, умиротворенные. По дорогам, кое-где
пересекавшим путь электропоезду, шли машины, за ними еле заметно
курчавилась пыль. Массивы колхозных полей влажной зеленью стлались и слева
и справа, скрывались вдали, сливались с вечерним небом. Годдарта не влекла
к себе красота природы, его мысли сейчас были заняты исключительно
предстоящей встречей. Интуицией старого шпиона он чувствовал, что эта
встреча представляет собой начало нового этапа в его жизни, важного и
крайне опасного, полного риска не сегодня так завтра быть схваченным
чекистами, разоблаченным кем-либо из советских людей, разоблаченным,
несмотря на тщательную маскировку и все предосторожности.
После свидания с Ирэн Грант Годдарт отчетливо себе представлял, что за
человек агент, к которому ему пришлось-таки ехать. Джим обрел в его
представлении зримые формы, плоть и кровь, и, еще не видя его, лже-Егоров,
казалось ему, мог бы описать внешность и повадки этого страшного человека.
Теперь он немало знал о нем... Но, в сущности, биографию Джима - если
верить Ирэн - можно пересказать в нескольких словах. Родился и рос в семье
служащего в районном городишке. Были у него братья, сестры, работали,
учились. Он не хотел ни учиться, ни трудиться... Пьянство, буйство,
озорство были его стихией. Сначала подружился с ножом, а потом раздобыл
где-то наган. Старшие в семье его боялись - еще убьет!
Милиция никак не могла поймать с поличным. Наконец поймали. Увещевали:
ведь из трудовой семьи, и паренек способный, мог бы учиться... Все
бесполезно. А "дело по обвинению" все росло и росло. Осудили. Лето тысяча
девятьсот сорок первого года встретил в тюрьме. Другой от стыда сгорел бы,
испугался - он нет, чувствовал себя в тюрьме, как рыба в воде: характеры
новых дружков близки и понятны. А о совести теперь можно было и не
вспоминать: отныне у него появились личные счеты с Советской властью, с
советскими людьми - они же упрятали его в тюрьму! Посадили за решетку!
Когда началась война, заключенных стали эвакуировать на восток - он сумел в
дороге сбежать и пробрался в родные места. Прятался в огородах, ждал
прихода гитлеровцев. Дождался. Немцы зачислили его в зондеркоманду, и он
принялся расстреливать попавших в лапы оккупантов партизан, уничтожать
советских людей, заподозренных в симпатии к своей родине. Потом, когда
гитлеровцев разбили, подался на Запад и очутился в лагере для перемещенных.
Там его подобрали американцы. У них прошел курс обучения шпионским наукам.
Удачно выполнил несколько заданий американской разведки. Хозяева убедились:
этот не подведет, хитер, коварен, жесток, человека убить для него пустячное
дело. Кончилось тем, что после очередной переброски на советскую территорию
его тут и оставили, "в резерве", прикрыв новой легендой, под новой
фамилией. Он осел на станции Кратово, обзавелся семьей. Замаскировался
надежно - как уверяла Грант. Но Годдарта это ее заверение мало утешало.
Глава девятнадцатая
Как обычно, гостей в этот день на даче артиста Александра
Лучепольского было много. Человек блестяще одаренный, прекрасный певец,
хозяин к тому же умел мило острить и хорошо рассказывать забавные истории.
Происшествия, о которых он мог говорить увлекательно и подолгу, всегда
выдавались за истинные и главным образом из жизни самого прославленного
артиста. Друзей Лучепольский имел великое множество, и покоя они ему не
давали. По воскресеньям, особенно в погожие дни, они приезжали к нему
целыми компаниями, и не только артисты, коллеги, так сказать, но и люди
самых различных профессий, склада ума, наклонностей и характеров.
Полковник государственной безопасности Соколов, старый приятель
хозяина, любил бывать здесь. У Лучепольского можно было часами сидеть в
стороне, с книгой в руках, без опасения быть потревоженным: тут всегда
толпилось много людей, отлично знавших друг друга, а партии для игры в
преферанс прибывали из Москвы уже укомплектованными. Соколов любил отдыхать
здесь и чувствовал себя уютно и непринужденно среди друзей и знакомых
Лучепольского, людей в большинстве незаурядных, интересных.
А машины все подходили и подходили к даче. Сегодня день у Лучепольских
особенный: сын прославленного артиста Андрей всего несколько дней назад
получил ученую степень доктора физико-математических наук, а его научная
работа о естественных спутниках планет - Государственную премию. Поздравить
молодого ученого приехали его друзья, товарищи по работе. Андрей, такой же,
как отец худощавый, с тонким лицом, с которого не сходила несколько
сконфуженная улыбка человека, попавшего в переплет, приветливо смотрел на
гостей из-под по-девичьи пушистых ресниц, пожимал руки. Соколов понимал его
состояние сейчас: присвоение ученого звания доктора наук дает ему
возможность осуществить заветную мечту - принять участие в изучении космоса
непосредственно с борта межпланетной орбитальной станции. Ландышев -
главный инженер проекта такой станции - привлек Андрея Лучепольского к
практической подготовке будущей экспедиции "в окрестности Земли". Но это
обстоятельство, так же как и само существование "проекта Ландышева",
хранилось в глубокой тайне. Соколов знал, что пройдет не так уж много лет,
и с поверхности Земли на точно рассчитанную орбиту будут выведены
специальные ракеты - контейнеры... Там, в безвоздушном пространстве, где
небо не голубое, а черное и откуда планета наша видится как окутанный
зеленовато-розовой дымкой шар, под руководством Ландышева будет собрано
невиданных размеров сооружение с обсерваторией, лабораториями... К причалу
межпланетной станции станут швартоваться ракеты с людьми. Оттуда
специальной конструкции космические корабли отправятся к планетам солнечной
системы. Возможность старта космических кораблей не с Земли, а
непосредственно с межпланетной станция откроет перед учеными колоссальные
перспективы, а возможность такая вполне реальна, ведь там не будет нужна
при старте вторая космическая скорость в 11,2 километра в секунду для того,
чтобы преодолеть силу притяжения Земли, а раз так, то и космонавты не будут
испытывать чрезмерных перегрузок, и горючего потребуется неизмеримо меньше.
Артист Лучепольский так и не сумел привыкнуть к тому, что Андрей пошел
в жизни другой дорогой, ему это до сих пор казалось невероятным. Еще когда
Андрюша учился делать первые шаги по квартире - отец пытался пробудить в
нем интерес к пению. Он был уверен - его сын будет певцом. Но получилось
по-другому, вместо музыки Андрюша пристрастился к алгебре, логарифмам, а
потом и к изучению звезд, галактик... Отец терпеливо ждал, когда пройдет
его "детская блажь", однако увлечение оказалось не блажью, а призванием -
надежду видеть сына на сцене, преемником своей славы, пришлось оставить.
Андрей оказался талантливым ученым - это и примирило отца с его выбором и
породило искреннее уважение к нему, к его упорному труду.
Гости все прибывали. Приехал профессор Свиридов - председатель
Комитета по космонавтике, вслед за ним появились физик Ясный, геолог
Лучинин, редактор журнала "Космос" профессор Желтовский... Стало тесно и
шумно, как за театральными кулисами в часы удачной постановки. Александр
Лучепольский был в восторге, он и не подозревал о сокровенной тайне сына, о
его мечта покинуть Землю, прекрасную, обжитую, хотя и не очень спокойную, и
поселиться в безвоздушной бездне. Отец и сын в этот час были счастливы, но
каждый по-своему.
Профессор Желтовский, близорукий, всегда несколько растерянный, и сюда
приехал, не расставшись с портфелем. Уединившись на садовой скамейке,
принялся вычитывать и править гранки очередной статьи для журнала.
- Не успеваю, - вздыхал он, посматривая в сторону друзей. Он говорил
правду: служебных и общественных обязанностей, "нагрузок" у него было
больше, чем у кого-либо другого, как говорили, главным образом потому, что
он не умел от поручений отказываться, был слишком податлив.
Постепенно возле Желтовского образовалась группа, начались споры по
различным проблемам. Обрывки разговора долетали до расположившегося
неподалеку полковника Соколова. Лучепольский-младший говорил о загадках так
называемых "стационарных звезд". Известно, что в этих звездах время от
времени происходит мгновенное высвобождение энергии, или, попросту говоря,
взрывы, по мощности превосходящие иногда взрывы водородных бомб в миллиарды
раз! Лучепольский говорил о технике сверхскоростного фотографирования
происходящих во Вселенной явлений: в Советском Союзе создана растровая
камера, которая дает сто миллионов кадров в секунду. Скорость съемки этой
камерой настолько велика, что за время экспозиции одного кадра космическая
ракета сместится всего лишь на две десятых миллиметра. Такую камеру следует
включать на чрезвычайно короткое время: пленку, снятую всего за одну
секунду, пришлось бы просматривать целую неделю.
Соколов вышел за ограду. День обещал быть превосходным. Хотя шло к
осени, солнце продолжало греть вполне добросовестно, по-прежнему ласково,
там и сям виднелись спешащие от станции группы москвичей со свертками,
корзиночками.
Соколов прислонился к изгороди и задумался. Мысли соскользнули на
темы, близкие ему по службе... До каких пор Харвуд будет держать маршрут
"Дрисса" в резерве? Значение маршрута "Дрисса" с каждым днем вырисовывалось
все отчетливее. Теперь, когда усилиями капитана Пчелина "окно" на нашей
западной границе было обнаружено, с него не спускали глаз чекисты в
Пореченске, пограничники и с застав вдоль Буга и с контрольно-пропускного
пункта. Однако сколько они ни следили - ничего нового не заметили. Вывод
напрашивался сам собой - маршрутом "Дрисса" разведка Харвуда пользуется
редко, в особых случаях. Проход этим маршрутом агента, убившего женщину,
которая его сопровождала из-за кордона, и тяжело ранившего
лейтенанта-пограничника, свидетельствовал, по-видимому, о том, что лазутчик
этот не был рядовым и прибыл к нам для выполнения какого-то серьезного
задания.
Ксендз Чонка после отъезда Ванды в Минск первое время был очень
обеспокоен, - должно быть, боялся, что девушка много знает и захочет выдать
его, но, не обнаружив за собой слежки, "пришел в норму". Одинокую часовню в
глубине парка он не посещал, и новых его встреч с "пани Марией" не
отмечено.
Соколов ее заметил, как подошла жена.
- Посмотри-ка, кто там едет в "Волге"? Никак твой Ландышев? Я давно
хотела хоть краешком глаза взглянуть на его жену.
Соколов хорошо знал инженера, поскольку они встречались в разное
время; помнит еще Ландышева ведущим специалистом научно-экспериментальных
мастерских, а теперь Ландышев главный инженер "космического проекта".
Высокий, с несколько замкнутым выражением сурового лица, он на первый
взгляд не особенно располагал к себе. В научном мире его знали как широко
образованного инженера, внесшего немало нового в то дело, которым ему
довелось заниматься. В журналах печатались его статьи, где наряду с
заманчивыми проблемами он развивал весьма интересные мысли. Вместе с тем
его выступления в печати оставляли у читателей чувство
неудовлетворенности - автор всегда как бы чего-то недоговаривал. Ландышева
упрекали за это, он отмалчивался, и Соколов знал почему - инженер работал в
сфере, не подлежащей гласности, и именно это обстоятельство обязывало его
быть сдержанным.
До сравнительно недавнего времени знакомые считали Ландышева
убежденным холостяком, чуть ли не женоненавистником - таким он сделался
после неудачной попытки создать семью лет десять назад. Однако с некоторых
пор Ландышев изменился и часто бывал на людях с женщиной, с которой
познакомил его вот здесь же артист Александр Лучепольский. Поженились они
совсем недавно.
Оксана Орленко выступала в концертах, пела по радио. Голос ее, мягкий,
задушевный, принес ей популярность, известность. Оксана Орленко - это имя в
мире искусства кое-что значило. Нет, не зря ей покровительствовал сам
Александр Лучепольский - пела она поистине чудесна Много говорили и о
красоте артистки.
Соколов отошел в сторону, хотел без помех рассмотреть жену инженера,
но Ландышев заметил его.
- Не прячьтесь, полковник, - произнес он, широко улыбаясь. - Ксана,
разреши представить тебе моего старого друга Ивана Ивановича, я тебе много
раз говорил о нем...
Орленко улыбнулась и протянула Соколову руку. Она ничего не сказала.
Полковник Соколов ответил ей крепким рукопожатием и поднял на нее глаза.
Вот в этот, кажется, миг он и разглядел Оксану Орленко! Прежде всего его
поразили ее глаза, - таких он ранее не видел: зеленые, с широкими темными
зрачками, в глубине которых, казалось, билось пламя то ли страсти, то ли
невысказанного желания... Зеленые, как уральские самоцветы, глаза женщины
сверкали на мраморной белизны лице, обрамленном гладко причесанными
огненно-красными волосами.
При всем том Соколов никак не мог отделаться от непонятного, ранее
незнакомого ему ощущения: во взгляде Оксаны Орленко, устремленном на него,
он почувствовал вопрос. О чем?
Орленко взяла его под руку, и полковник еле расслышал, как она
задумчиво прошептала, точно выдохнула: "друга"... - в ее голосе ему
почудилось сомнение. Почему? Он вспомнил все, что говорили о ней, а знать о
человеке близком Ландышеву ему было не безразлично. Соколову хотелось лучше
понять эту молодую женщину. Но, к сожалению, он просто растерялся - его
ошеломила ее непривычная красота и озадачило волнение. Лучепольские
выскочили встречать гостей: в их доме Оксана была почти дочерью, здесь ее
приласкали, оценили, помогли стать на ноги, тут она подружилась с
Ландышевым...
Соколов на какую-то минуту остался один и попытался разобраться в
нахлынувших на него мыслях, ответить себе на назойливо возникавшие
вопросы... Да, так что же все-таки он знал о ней?
Отец и мать были актерами. Жили в Киеве. В сорок первом гитлеровцы
угнали их в Германию. Оксане было тогда всего несколько годочков. В
Германии супругов Орленко пригнали на рынок, - это был своеобразный рынок:
на нем торговали рабами. Орленко тоже были рабами, и их продали тому, кто
больше дал. На глазах ребенка угасла ее мать. Немцы не хотели тратиться -
зарыли без гроба. А отца вскоре загрызли специально натренированные
хозяйские собаки за то, что он попытался повеситься, - такое своеволие
жестоко каралось: ведь немец-хозяин заплатил за него сколько-то там марок и
потому он был властен над жизнью попавшего к нему в рабство советского
человека. Вспомнить, подумать об этом спокойно нельзя: полно, да могло ли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг