- Можно, Вера Аркадьевна? - спросила Лина Львовна.
- Входи, Линочка, - сказала Вера Аркадьевна. - Входи и садись.
Привела?
- Нет, - ответила Лина Львовна. - Он сам пришел.
- Ну, ученик Шмель, - сказала Вера Аркадьевна, - ты знаешь, зачем я
тебя вызвала?
- Не знаю.
- Тогда давай считать. - Вера Аркадьевна вздохнула. - Будем считать
только за последние две недели. Выгнан из класса - три раза. Чуть ли не
сорвал пионерское собрание...
Лина Львовна шевельнулась на стуле.
- Ты хочешь что-то сказать, Лина?
- Нет, Вера Аркадьевна, я потом.
- Чуть не сорвал пионерское собрание, - повторила Вера Аркадьевна.
- Я не срывал, - сказал Костя. Он покосился на Липу Львовну. Ведь Лина
Львовна знает, что не срывал, почему же она молчит? Они всегда заодно -
взрослые!
- Хорошо, мы выясним. Сначала давай досчитаем. Итак, пионерское
собрание...
- Я не срывал, - сказал Костя.
- Ты мне дашь договорить? - Голос у Веры Аркадьевны был противный,
квакающий. - Итак, собрание. И вот уже сегодня, вместе со всем классом, ты
не вышел на сбор аптекарской посуды.
- Мы договорились... - сказал Костя.
- Это еще хуже, - сказала Вера Аркадьевна. - Выходит, вы сознательно
не пошли! Что значит "договорились"? А если вы договоритесь не ходить на
уроки?
- Мы про это не договаривались.
Костя с тоской смотрел на портрет горниста. При чем тут уроки? И зачем
все спрашивать и спрашивать? Почему нельзя просто сказать: "Ученик Шмель,
мы исключаем тебя из школы"? Разве обязательно сначала помучить, а потом
исключить?
А Вера Аркадьевна смотрела на Костю. Она думала: "Вот стоит ученик
Шмель. Я научила его читать и писать. Как быстро он вырос. У него уже -
характер. Он уже обо всем имеет собственное мнение. Интересно, что он о нас
думает? Например, обо мне. Наверное, что я противная старуха, что мне очень
приятно мучить его вопросами. Может быть, он ненавидит меня в эту минуту. И
от этого нам обоим трудно. Мне трудно помочь, а ему - понять. Конечно,
можно пригрозить. Можно заставить его бояться. Но человек, научившийся
бояться о детства, вырастает злым. А злоба - плохой спутник в жизни..."
Вера Аркадьевна задумалась. На какое-то время она забыла о Косте и
Лине Львовне. Она смотрела на них, но не видела, погруженная в свои мысли.
И только когда Лина Львовна снова шевельнулась на стуле, Вера Аркадьевна
спохватилась. Исчезли тысячи лиц, только что проплывшие перед ее глазами.
Остались Лина Львовна и Костя.
"Я слишком много вспоминаю, - подумала Вера Аркадьевна. - Слишком
много. Наверное, это уже старость".
- Так почему же вы не пошли на сбор аптекарской посуды? Почему не
пошел ты, Шмель? - сказала Вера Аркадьевна.
- Мы ходили на завод.
- На какой завод?
- Откуда нам станки привезли.
- При чем здесь станки?
- Они для школы.
- Теперь понимаю, - сказала Вера Аркадьевна уже не таким противным
голосом. - Вы ходили на завод обменять станки? Так?
Костя молчал, наклонив голову. Он знал, что будет дальше. Сейчас Вера
Аркадьевна спросит: "Разве вы не могли пойти в другое время?"
- А вы не могли выбрать другое время? - спросила Вера Аркадьевна.
- Мы с вечера договорились, - сказал Костя. - А потом нам объявили про
пузырьки. А мы уже договорились...
Вера Аркадьевна внимательно взглянула на Костю. А Костя подумал:
"Сейчас она спросит: "Значит, раз вы договорились, то для вас уже не
обязательно подчиняться?"
- Вам дали станки? - спросила Вера Аркадьевна.
- Дали. И еще панели дадут, - оживился Костя, радуясь, что разговор
уходит в сторону.
- Вы все ходили? - с удивлением спросила Лина Львовна.
- Весь класс! - с гордостью сказал Костя.
- А что ты натворил на собрании? - скучным голосом спросила Вера
Аркадьевна.
"Про пузырьки спрашивать больше не будет", - промелькнуло в голове у
Кости. И вдруг - на какую-то секунду - у него появилась надежда, что его
сегодня не исключат. Ведь уже спрашивает про собрание, а не про пузырьки.
Может быть, удастся объяснить Вере Аркадьевне и про собрание?
- Я ничего не натворил, Вера Аркадьевна. Честное слово!
- Почему же на тебя жалуются?
- Кто жалуется?
- Это неважно, - сказала Вера Аркадьевна. - Важно, что жалуются. Будь
любезен, отвечай на вопросы.
- Я говорил, что не надо выбирать Дутова, а она говорит - надо.
- Кто "она"?
- Елизавета Максимовна.
- Значит, не "она", а Елизавета Максимовна. Тебе, Шмель, понятна
разница?
"Исключит", - подумал Костя. И внезапно все стало ему безразлично. Ему
больше не хотелось отвечать. Все они заодно.
- Куда хотели выбирать Дутова?
Молчание. Счастливый горнист с картины победно смотрел на Костю. Дать
бы ему, чтобы не трубил!
- Костя, я тебя спрашиваю. - Голос Веры Аркадьевны уже не такой
скучный.
- Звеньевым.
- Дутова? - с удивлением спросила Вера Аркадьевна.
- Дутова! - воскликнула Лина Львовна. - Вера Аркадьевна, ведь Дутов...
- Хорошо, Линочка, хорошо... - проговорила Вера Аркадь евна. - Дутова
я знаю.
"Может, не исключат?" - подумал Костя.
- Костя, а с уроков тебя тоже напрасно выгоняли?
"Все-таки исключит", - подумал Костя. Ему было очень жалко себя. Он
стоял - одинокий и беспомощный. Он отвечал на один вопрос, а ему задавали
другой. И весь этот разговор не имел смысла - все равно исключат.
- Я жду, Костя.
- Не напрасно.
- Хорошо, что ты хоть это понимаешь, - сказала Вера Аркадьевна. - Но
разве нельзя сделать так, чтобы не выгоняли? Ты думаешь, учителю приятно
тебя выгонять? Ты ведь способный мальчик, Шмель...
Голос у Веры Аркадьевны уже совсем не противный. Она смотрит на Костю
так, будто ей очень обидно, что есть на свете человек Константин Шмель,
который способен сделать много хорошего и не делает этого. А Костя в этот
момент думает, что сейчас самое время сказать про ракету и тогда еще можно
на что-то надеяться. Ведь Вера Аркадьевна очень любит, когда говорят про
ракету.
Но в этот момент Костя замечает, что Вера Аркадьевна бледнеет. Она
наклоняет голову, и лицо ее становится беспомощным. Она как будто хочет
проглотить что-то и не может. Руки ее шарят по карманам кофты. Она достает
стеклянный пузырек. Она делает все это очень спокойно, но в спокойствии
этом есть что-то страшное.
- Вера Аркадьевна! - Лина Львовна вскакивает со стула. Вера Аркадьевна
открывает пузырек и лижет пробку.
- Вера Аркадьевна, я позову кого-нибудь! - взволнованно говорит Лина
Львовна.
- Что с тобой, Лина? - спрашивает Вера Аркадьевна. - Ничего не
случилось. Мне просто нужно принимать это время от времени... Так что же,
Костя?
А Костя, который не знает, что у Веры Аркадьевны больное сердце, все
же понимает - чуть не случилось что-то ужасное. Такое, когда звонят
телефонные звонки и приезжает машина "скорой помощи". И люди тогда толпятся
у этих машин, как будто это очень важно - заглянуть в лицо тому, на
носилках. Костя не знает, что у Веры Аркадьевны бывает так и дома, когда
она проверяет тетради, и в трамвае, когда она едет в школу с другого конца
города. Косте кажется, что это он виноват во всем. Приготовленные слова
вылетают из его головы, и он торопливо говорит. Не для себя - для Веры
Аркадьевны, чтобы ей было лучше, чтобы вокруг стало светлее, чтобы все
быстрее кончилось.
- Я обещаю, Вера Аркадьевна. Честное слово!
В эту минуту он верит в свои слова. Он верит, что будет собирать
пузырьки, дружить с Викой Даниловой, перестанет строить рожи на уроках и
дразнить Дутова.
А Вере Аркадьевне уже лучше. Это прошло. Когда э т о не проходит
быстро, пузырьки уже бесполезны. И Вера Аркадьевна верит Косте. Ей всегда
легче поверить хорошему, чем плохому.
- Иди на урок, Костя, - говорит она. - Только на урок, а не слоняйся
по коридору. Скажи, что я тебя задержала.
Дверь открывается и закрывается.
- Вера Аркадьевна, вам плохо? - спрашивает Лина Львовна.
Вместо ответа Вера Аркадьевна достает из стола бумажку. Она показывает
ее Лине Львовне. Там написано: "Вера Аркадьевна, зайдите срочно в
пионерскую комнату. Неизвестный".
- Помнишь, Лина, - говорит Вера Аркадьевна, - я к тебе заходила... Ну,
тогда... Это ведь он написал. У него с первого класса буква "д" с
закорючкой. Никак я не могла отучить его от этой закорючки.
Но Лина Львовна все еще не может опомниться.
- Ой, Вера Аркадьевна, как я испугалась! Вы такая бледная стали.
- Ты знаешь, зачем он это написал? - спросила Вера Аркадьевна.
- Не знаю, - говорит Лина Львовна.
- Он ведь тебя пожалел. Они очень теряются, когда плачут взрослые. Им
кажется, что весь мир рушится.
- Я больше не буду плакать, - смущенно говорит Лина Львовна. - Я
постараюсь никогда не плакать, Вера Аркадьевна.
- Так уж и обещаешь, - улыбается Вера Аркадьевна. - Не обещай. Никогда
не плачут только равнодушные люди. Я думаю, ученик Шмель тоже умеет
плакать. Только он уходит плакать в уборную. Ты пойди, Линочка, разыщи его.
Он сейчас, наверное, стоит в коридоре и думает - исключу я его или нет? А с
Елизаветой Максимовной я о нем поговорю.
- Ой, Вера Аркадьевна! - восклицает Лина Львовна, вдруг снова
почувствовавшая себя ученицей.
Вера Аркадьевна засмеялась.
- Иди, иди, Линочка.
Тем временем Костя шел по коридору третьего этажа. Он так и не понял,
исключили его или нет. Скорее всего, нет. А может быть, исключили... Костя
представил себе, как от станции к станции летит на папину льдину
радиограмма. И везде - на Диксоне, на Вайгаче, на Земле Франца-Иосифа -
полярники хмурятся и переживают за папу, потому что его знают на всем
Севере.
Задумавшись, Костя опустил голову, а когда поднял ее, услышав шаги,
прятаться было уже поздно. Рядом с ним стояла Елизавета Максимовна.
- Почему ты не на уроке?
- Вы же сами...
- Я знаю, что сама, - спокойно сказала Елизавета Максимовна. - Почему
ты не торопишься?
Костя стоял, переминаясь с ноги на ногу. И вдруг он ощутил короткие и
злые толчки пульса, будто невидимка стучал по его голове маленьким
молоточком. Костя понимал, что лучше не связываться, лучше молчать, но и на
этот раз невидимка оказался сильнее его.
- А я что, бежать должен?
- Должен, - твердо сказала Елизавета Максимовна. - Если тебе
приказывает учитель, будешь бегать - и все, что угодно.
- Я не буду бегать, - ответил Костя.
Елизавета Максимовна смотрела на Костю очень холодно и спокойно. Она
смотрела так, будто за его спиной стоял другой человек, к которому она и
обращалась. Костя потупился.
- Почему ты боишься смотреть мне в глаза?
- Нипочему, - сказал Костя.
"Нет, это невозможно, - подумала Елизавета Максимовна. - Или я, или
этот мальчишка. Неужели я не могу сломить его? Да, да, именно так. Ибо
воспитывать - значит ломать, неумолимо отсекать все гнилое. Пусть сейчас
ему больно, но потом он сам будет мне благодарен. Пусть сейчас смотрит на
меня зверем - детские обиды проходят быстро... Но если я сегодня разрешу
ему со мной спорить, то завтра... Кто знает, что будет завтра! Они не любят
меня, - думала Елизавета Максимовна. - Но это не имеет значения. Я выполняю
свой долг, и нужно быть твердой".
Мысль о том, что она всегда была решительна и справедлива, наполнила
гордостью душу Елизаветы Максимовны. Прошедшие годы казались ей подвигом,
который никогда и никто не оценит. Это было немного грустно, но во всякой
грусти есть что-то приятное. Вспоминая о своей жизни, человек всегда
становится немного добрее, и сейчас Елизавета Максимовна, пожалуй, могла бы
простить Костю.
- Если ты, Шмель, дашь мне честное слово...
- Я не дам слова.
- Тогда, Шмель, кончено.
Елизавета Максимовна повернулась и медленно пошла прочь.
А из кабинета завуча, навстречу ей, вышла Лина Львовна. Они
встретились на середине коридора, и Лина Львовна посторонилась, пожалуй,
слишком поспешно.
"Вот Лине я сумела внушить уважение, - подумала Елизавета
Максимовна. - Это уже на всю жизнь". И внезапно, повинуясь какому-то
неожиданному для нее порыву, быть может все еще продолжая спор с учеником
Шмелем, она спросила:
- Линочка, скажи мне... Вот ты у меня училась... Как относился ко мне
твой класс?
Лина Львовна широко открыла глаза: не в обычае Елизаветы Максимовны
было задавать такие вопросы.
- Только говори честно.
- Мы... к вам?
- Ну, ну, смелее.
- Мы вас боялись, - тихо сказала Лина Львовна. - Мы всегда вас
боялись.
И теперь уже Лине Львовне показалось, что за ее спиной стоит человек,
на которого смотрит Елизавета Максимовна.
- Мне нужно идти, - еще тише сказала Лина Львовна.
- Иди.
Елизавета Максимовна твердым шагом подошла к двери с сине-белой
табличкой и взялась за ручку.
Только теперь Лина Львовна увидела Костю.
- Что же ты не идешь в класс?
- А меня исключили? - спросил Костя.
- Пока нет.
- А на льдину она все равно напишет, - уныло сказал Костя.
- Не "она", а Елизавета Максимовна.
- Ну да, Елизавета Максимовна...
- Не напишет, - сказала Лина Львовна. - Я тебе обещаю. Если, конечно,
ты еще чего-нибудь не выкинешь.
- Правда? - спросил Костя.
- Правда, - ответила Лина Львовна.
- Тогда я вам про ПеЗе расскажу. Вы ведь про ПеЗе еще не знаете.
- Знаю, - сказала Лина Львовна. - Мне уже рассказали. По секрету.
Очень вы хорошо придумали.
- Кто рассказал? Орловская?
- Так ведь по секрету же, Костя.
- Конечно, Орловская! - возмутился Костя. - Ну, она еще у меня
получит!
- А обещание? - спросила Лина Львовна.
- А она не сейчас получит. Летом. Когда в седьмой класс перейдем. А я
вам тогда про школу расскажу! Вы знаете, в нашей школе Петр Первый учился,
царь. Все ребята говорят.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг