В полночь поднял бобыль голову и видит - валит из квашни дым.
Надувшись, слетела покрышка, и поползло через края проклятое тесто,
рассыпалось на полу землей...
Смекнул бобыль, что с мукой-то не ладно, повез мешки в город к
старому пекарю...
Пекарю муку эту продал, деньги зашил в шапку; потом шапку распорол и
деньги все пропил, и, когда домой собрался, не было у него ни денег и ни
подводы, - один нос разбитый.
Пекарь в то же время замесил из бобылевой муки кренделя, поставил в
печь и когда пришло время, - вытащил на лопате не подрумяненные кренделя,
а такие завитуши и шевырюшки, что тут же обеспамятел и послал жену к
дворянину продать муку за сколько даст.
Дворянин сидел в саду, одной рукой держал наливное яблочко, другой
писал записки.
- Что тебе, милая? - сказал дворянин тонким голосом и прищурился.
- Насчет пшеничной муки, - сказала пекарева жена, - старик-то мой
больно плох...
Купил дворянин в долг проклятую муку и пригласил детей дворянских
пирожки с вареньем кушать.
Под сиреневым кустом сели дворянские дети, взяли каждый по пирожку и
откусили, а в пирожке лапти - крошеные, старые онучи, щепки, - всякая
дрянь.
Побросали дворянские дети пирожки и подали на дворянина в суд.
Прослышал про все это дело король и сказал:
- Я их всех сам буду судить.
И встали перед светлые его очи: дворянин, пекарь и бобыль... Бобыль
как встал, так и глаза разинул и босой ногой почесал ногу.
Король велел объявить все, как было. Выслушал. Державой и скипетром
потряс и говорит:
- Проклял ты, бобыль, родную землю, и за то тебе будет наказание
великое.
И приказал мужика отвести вместе с мукой на проклятую десятину, чтобы
всю муку приел... Так и сделали... Посадили бобыля посреди его земли и
ковшом в рот стали муку сыпать. Три раза попросил бобыль водицы, целую
меру приел.
Приел, и распучило. Руки растопырились и одеревенели, через колени на
землю поплыл живот, и полезли из бобыля шипы, а волосы стали дыбом, как
репей.
Кругом бобыля порос густой и непролазный бурьян по всей десятине.
И долго спустя слышали в колючих порослях - жевало и ухало: то, сидя
на земле, ел и проесть не мог проклятую муку проклятый бобыль.
ЗВЕРИНЫЙ ЦАРЬ
У соседа за печкой жил мужичок с локоток.
Помогал соседу кое-чем, понемножку. Плохое житье на чужих хлебах.
Взяла мужика тоска, пошел в клеть; сидит, плачет. Вдруг видит - из
норы в углу высунулась мордочка и повела поросячьим носом.
"Анчутка беспятый", - подумал мужичок и обмер.
Вылез анчутка, ухо наставил и говорит:
- Здравствуй, кум!
"Какой я ему кум", - подумал мужичок и на случай поклонился.
- Окажи, кум, услугу, - говорит анчутка, - достань золы из-под печки;
мне через порог перейти нельзя, а золы надо - тещу лечить, - плоха,
объелась мышами.
Мужичок сбегал, принес золы, анчутка его благодарит:
- За службу всыплю я тебе казны, сколько в шапку влезет.
- На что мне казна, - отвечает мужичок, - вот бы силой поправиться!
- Это дело пустое, попроси звериного царя...
И научил анчутка, как к звериному царю попасть и что говорить нужно.
Мужичок подумал - все равно так-то пропадать, и полез в крысиную
нору, как его учили.
Там темно, сыро, мышами пахнет. Полз, полз - конца не видно, и вдруг
полетел вниз, в тартарары. Встал, почесался и видит: вода бежит, и
привязана у берега лодочка, - с малое корытце.
Сел мужичок в лодочку, отпихнулся, и завертелся, помчался - держи
шапку.
Над головой совы и мыши летают, из воды высовываются такие хари - во
сне не увидишь.
Наконец загорелся свет, мужичок пригреб к берегу, выпрыгнул на траву
и пошел на ясное место. Видит - высоченное дерево шумит, и под ним, на
семи шкурах, сидит звериный царь.
Вместо рук у царя - лопухи, ноги вросли в землю, на красной морде -
тысяча глаз.
А кругом - звери, птицы и все, что есть на земле живого - сидят и на
царя посматривают. Увидал мужичка звериный царь и закричал:
- Ты кто такой? Тебе чего надо?
Подошел мужичок, кланяется:
- Силешки бы мне, батюшка, звериный царь...
- Силу или половину?
- Осьмухи хватит.
- Полезай ко мне в брюхо!
И разинул царь рот, без малого - с лукошко.
Влез мужичок в звериный живот, притулился, пуповину нашел,
посасывает.
Три дня сосал.
- Теперь вылезай, - зовет зверь, - чай, уж насосался.
Вылез мужичок, да уж не с локоток, а косая сажень в плечах, собольи
брови, черная борода.
- Доволен? - спрашивает царь. - Выйдешь на волю, поклонись чистому
полю, солнцу красному, всякому жуку и скотине.
И дунул. И подхватили мужика четыре ветра, вынесли к мосту, что у
родного села.
Солнце за горку садится, стадо гонят, идут девки...
Подбоченился мужик и крикнул:
- Эй, Дунька, Акулина, Марья, Василиса, аль не признали?
Девки переглядываются.
А мужик тряхнул кудрями.
- Теперь, - говорит, - пир горой, посылай за свахой. Я теперь самого
звериного царя меньшой сын.
Девки так и сели. А мужик выбрал из них самую румяную да на ней и
женился.
ХОЗЯИН
В конюшне темно и тепло, жуют сено лошади, стукнет по дереву подкова,
цепь недоуздка зазвенит или скрипнет перегородка - караковый почесался.
В узкое окно влезает круглый месяц.
Лошади беспокоятся.
- Опять подглядывает месяц-то, - ржет негромко вороной, - хоть бы
козел пришел, - все не так страшно.
- Козла "хозяин" боится, - сказал караковый, - а месяц сам по себе,
его не напугаешь.
- Куда это козел ушел? - спросила рыжая кобыла.
- На плотину, в воду глядеть.
Кобыла храпнула:
- К чему в воду глядеть? Одни страсти.
- Страшно мне, - зашептал вороной, - месяц в окно лезет. Схватить его
разве зубами?
- Не трогай, - ответил караковый, - захромаешь.
Кобыла жалобно заржала.
В конюшне - опять тихо. На сеновале возятся мыши.
Захрапел вдруг, шарахнулся вороной, копытами затопал.
- Смотрите, смотрите, месяц-то, - зашептал он, - и рога у него, и
глаза.
Дрогнул караковый.
- А борода есть?
- И борода веником.
Караковый захрапел:
- "Хозяин" это, берегись.
Вдруг клубком из окошка скатился в стойло вороному старичок и
засмеялся, заскрипел.
Вороной стал как вкопанный, мелкой дрожью дрожит.
Рыжая кобыла легла со страха, вытянула шею.
Караковый забился в угол.
- Вороненький, соколик, - заскрипел "хозяин", - гривку тебе
заплету, - боишься меня? А зачем козла звал?.. Не зови козла, не пугай
меня... - и, с вывертом, с выщипом, ухватил вороного.
Вороной застонал.
- Стонешь? Не нравится? А мне козлиный дух нравится!.. Идем за мной.
Старичок отворил дверь и вывел за гриву вороного на двор.
- Голову-то не прячь, - скрипнул он и ущипнул за губу.
Вспрыгнул на холку, и помчались в поле.
Караковый подбежал к окну.
- Ну и лупят... пыль столбом... под горку закатились. Смотри-ка. На
горку вскакнули, стали; "хозяин" шею ему грызет; лягается вороной;
поскакали к пруду.
В конюшню вошел козел и почесался.
- Гуляешь, - крикнул козлу караковый, - а вороного "хозяин" гоняет.
- Где? - спросил козел басом.
- У пруда.
Опустил козел рога и помчался...
Перебежал плотину, стал - кудластый, и пошел от козла смрад - в пруду
вода зашевелилась, и отовсюду, из камышей, из-под ветел, повылезла вся
нечисть болотная, поползла по полю, где вороной под "хозяином" бился.
Заблеял козел.
И от этого "хозяин" на лошади, как лист, забился, ноги поджал.
Подползает нечисть, блеет козел.
Побился, покружился "хозяин" и завял, свалился с коня. Ухватили его
лапы, потащили в пруд. А вороной, оттопырив хвост, помчался в конюшню.
Прибежал в мыле, захрапел, ухватил сено зубами, бросил и заржал на всю
конюшню:
- И как только я жив остался!
А спустя время пришел козел и лег в сено.
- Ноги у меня отнялись, - стонала рыжая кобыла.
Караковый положил морду на шею вороному, а козел чесался - донимали
его блохи.
СИНИЦА
Утром рано, на заре, до птиц, пробудилась княгиня Наталья. Не
прибираясь, - только накинула белый опашень, - отомкнула дверь из светлицы
и вышла на мокрое от росы крыльцо.
Ничего не жалел для Натальи, для милой своей хоти, князь Чурил:
выстроил терем посреди городища, на бугре между старых кленов; поставил на
витых столбах высокое крыльцо, где сидеть было не скучно, украсил его
золотой маковкой, чтобы издалека горела она, как звезда, над княгининой
светлицей.
В тереме зачала Наталья и родила хозяину сына Заряслава. Было ему
ныне три зимы и три лунных месяца. Любил князь жену и сына и шумного слова
им не сказал во всю бытность.
Городище стояло на речном берегу, обнесенное тыном, рвом и раскатами.
Внутри, дым к дыму - срублены высокие избы. И выше всех - восьмишатровый
красный княгинин терем. Бывало, плывут по реке в дубах торговые люди, или
так - молодцы пограбить, завалятся у гребцов колпаки, глядят: город не
город - диво, - пестро и красно, и терем, и шатры, и башни отражаются в
зеленой воде днепровской, - и начнут пригребаться поближе, покуда не
выйдет на раскат князь Чурил, погрозит кулаком. Ему кричат:
- Ты, рвана шкура, слезай с раската, давай биться!
И пошлют смеха ради стрелу или две.
Далеко шла слава про князя: сорок воинов стоит у его стремени; одни -
сивые, в рубцах, вислоусые руссы, северные наемники, побывавшие не раз и
под Цареградом; другие - свои, поднепровские, молодец к молодцу, охотники
и зверобои. Богат, хорошо нагорожен город его Крутояр.
Ныне князь отъехал по зверя. В городище бабы остались с ребятами да
старики. Шуму нет, тихо. Княгиня Наталья прислонилась непокрытой головой к
столбу, сидит и слушает. Внизу журавель заскрипел - сонная девка тянет из
колодца воду; собрались воробьи на огороде, зачирикали - собираются по
ягоду; идет поперек улицы собака с мочалой на шее, стала и давай зевать;
птицы и птички пробуждаются, не смеют еще петь до солнца, голоса пробуют,
голос подают; заиграл рожок у северных ворот, замычали коровы, потянуло
дымком. И заря за речкой обозначилась сквозь речные туманы бледными,
алыми, водянистыми полосами. Сильная сегодня роса! А уж кукушка из лесу -
ку-ку.
Княгине охоты нет пошевельнуться, точно сон оковал ее. Поднялась
рано, сама не знает зачем, и все ей грустно - и глядеть и слушать. Так бы
вот и заплакала. А с чего? Князя ли заждалась? Третий день по лесам
скачет. Сына ли жалко - уж очень беленький мальчик. Мило ей все и жалко.
Княгиня в углу крыльца нагнула каменный рукомойник, омыла лицо,
взглянула еще раз на кровли и башенки Крутояра, на реку, проступающую
синей, синей водой из-под тумана, и вошла назад в сонную, теплую светелку.
В колыбели спал княжич, выпростал руки поверх одеяла, дышал ровно,
хорошо, так весь и заливался румянцем.
Княгиня присела на лавку, опустила голову, на колыбель, и слезы
полились у нее. Плачет, и сама шепчет:
- Вот уж с большого-то ума.
И такою жалостью залюбила сына, что душа ее поднялась, окутала
колыбель, прильнула к спящему, а тело оцепенело. На молодую княгиню напал
глубокий, непробудный сон.
И не услышала она, как вдруг начали кричать птицы, садясь на крышу:
"Проснись, проснись", как завыли, заскулили собаки по всему городищу,
захлопали ставни, побежал куда-то народ, как у всех четырех ворот забили в
медные доски, и пошла тревога: "На стены, на стены!"
Большое тусклое, красное солнце поднялось в клубах тумана, и народ со
стен, дети, старики, - увидали великую силу людей, малых ростом, с рыжими
космами, в шкурах: Чудь белоглазую. Пробиралась Чудь от дерева к дереву,
окружала городище, махала дубинками и с того берега плыла через реку, как
собаки.
- На стены, на стены! - звали старики, тащили на раскаты бревна,
камни, в колодах горячую воду.
- Чудь идет, Чудь идет! - выли бабы, мечась, хороня ребят в клети, в
погреба, зарывали в солому.
А Чудь уже лезла через тын, карабкалась на раскаты, визжала. В
замковую башню-детинец кидала стрелы, камни, паклю горящую. И задымился
угол у башни, и закричали:
- Огонь! Лихо нам!
Били с раскатов Чудь, долбили по башкам, порошили песком в глаза,
обливали варом, пыряли шестами. А те только орали шибче. Лезли, падали,
опять лезли, как черви. Да и где было справиться с белоглазыми одним
старикам да малолеткам. Одолел враг, добрался до раскатов. Покидали
защитников, и разбежалась Чудь по городу, и начался другой клич - бабий и
детский.
Потоптали в ту пору побили много народа, остальных погнали за стены
на луг. Рвали на бабах рубахи. Было горе.
С четырех концов пылал Крутояр, брошенный на поток. Из огня тащили
одежду, птиц, поросят, малых детей. Ярилась Чудь. Многие сами погорели,
волоса попалили. И добрались до княжьего терема.
Но высок был тын кругом и ворота крепки. Ударили в них бревном - не
поддались. А головни, искры, солому так и крутило, обдавало жарким дымом.
И занялся терем, задымил.
Тогда с долгим стоном пробудилась княгиня Наталья, повела очами, дико
ей стало, кинулась к окну - дым в лицо пахнул, глаза выел. Схватила
княжича, прикрыла его платком: "Заряслав, сын милый, спи, спи, батюшка", -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг