Владимир Владимирович Шкаликов
БЕСПОРЯДОК
фантастический роман
Книга I. КОЛЫМСКИЙ ТОННЕЛЬ
Что ты, милый, ходишь мимо?
Я ж не мужняя жена.
Если есть необходимость,
То свобода не нужна.
(Лабирийская частушка).
Часть I. ПОБЕГ
1. Лишнего - за борт!
Капитан Краснов поднялся на каменную лысину сопки и осмотрелся... Во
все стороны, если не замечать лагеря в распадке и дороги к нему, пейзаж был
единообразен, но не удручал: желтый сентябрьский пушок, наброшенный на
черные столбики лиственничных стволов, создавал настроение праздничной
задумчивости. Нежная хвоя малорослых северных деревьев отработала свой срок
и готовилась опасть под первыми ударами мороза. Знание этой краткости
природного торжества и вызывало у Краснова грусть, которая, однако, вместе с
паутинками "бабьего лета" уносилась последним теплым ветерком в безмятежно
безоблачное небо. И парила над суетой мира.
- Страна маленьких палок, - сказал Краснов громко. - Воздух чист,
прозрачен и свеж.
Он поправил на правом плече ППШ, висящий вниз стволом, и всмотрелся в
распадок. Еще не слышная из-за расстояния, по дороге от лагеря двигалась
машина.
- "Старателя" увозят, - сказал Краснов. И усмехнулся странному свойству
своей психики: на работе у него никогда не проявлялась эта привычка -
разговаривать с собой вслух. - Видно, воздух разный, - он снова
усмехнулся, - в лагере и здесь.
Невидимый с дороги, он проследил, как полуторка проследовала по
распадку на север. В кузове дрожали пустые бочки из-под горючего, а спиной к
кабине на лавке сидели трое - "старатель" и два автоматчика по бокам.
- На всю дорогу работы хватит, замерзнуть не дадут.
Конечно, если бы зек сумел их разоружить, то с двумя стволами да в их
одежде он мог бы на что-то рассчитывать. Но и это сомнительно, потому что
харчей они с собой не взяли нисколько, а голодным да после лагерного питания
ему далеко не уйти и долго не продержаться.
- Ничего, - сказал Краснов, - десятка не четвертак, авось не сдохнешь.
Он знал, что кривить душой перед собою - напрасный труд, но не мог не
позволить себе этой небольшой слабости.
Все объяснялось просто, как патрон: двум капитанам, да еще
однофамильцам, в одном лагере не ужиться.
... "Старатель" прибыл в "Ближний" с небольшим этапом в конце августа
и, несмотря на то, что все в этапе, кроме него, были настоящие урки, держал
у них полную мазу. По этой причине его и следовало назначить бригадиром да
отправить на заготовку дров - все же фронтовик. Начальник лагеря сказал об
этом своему заму, лейтенанту Давыдову, но тот с сомнением покачал головой:
- А вы знаете, какая у этого номера фамилия?
- Да какая мне, хрен, разница? Хоть Гитлер...
Давыдов раскрыл свою папку и молча подал Краснову.
"Краснов Александр Васильевич, - прочел Краснов. - Воинское звание -
капитан... Десант... Фронтовая разведка... Старая Русса, Сталинград, Курская
дуга... Бухенвальд... Побег из поезда". М-да... Пусть придет.
Однофамилец явился, хлопнул шапкой по бедру и бесцветно, шепеляво
доложил:
- Герр лагерфюрер, дарф ман... Гражданин капитан, зека Краснов по
вашему вызову...
- Ладно, - прервал его Краснов. - Ты чего это со мной по-немецки?
- Обстановочка похожая, - разведчик отвечал тем же низким и бесцветным
тоном, только глаза смотрели так, что Краснову захотелось кликнуть для
компании тяжеловесного лейтенанта Давыдова.
- А ты не путай, - сказал Краснов спокойно. - Там был враг, а тут все
свои.
- Понял, - этот наглец сразу расслабился, шагнул к столу Краснова,
уселся, как равный, на место Давыдова, бросил шапку на соседний стул и
потянулся к папиросам.
Такое в кабинете начальника лагеря не позволял себе даже лейтенант
Давыдов.
- Встать! - тихо скомандовал Краснов. - Два шага назад! Смирно!
Зек не спеша поднял на него светлые глаза, посмотрел в упор, и Краснов
не выдержал, вскочил первым, потому что ему почудилось, будто в следующую
секунду будет прыжок. Зек усмехнулся, убрал тяжелую руку от папирос,
поднялся тоже, но шагать назад не стал.
- Цу бефель, герр гауптман, - тон прежний. - Я же говорю, обстановка...
- Молчать! - Краснов говорил тихо, ибо кричать было нельзя, это значило
бы окончательно потерять лицо. - Только вопросы и ответы. Ясно?
- Ферштендлихь.
- И только по-русски, без этого... Понял?
- Яволь.
Краснов помолчал, глотая оскорбление, потом спросил по-прежнему
спокойно:
- Капитан?
- Да.
- Фронтовик?
- Да.
- Как попал в плен?
- Не знаю.
- Ну не надо! Как это - "не знаю"?
- Без памяти был.
Зек смотрел все так же холодно и безразлично, даже без издевки, которую
Краснов всегда замечал в глазах фронтовиков. Этот, конечно, не спросит: "А
на каком фронте вы, начальник, воевали"? Он и без вопросов видит Краснова до
потрохов.
- Как же они тебя, разведчика, за просто так отпустили?
- Ответа не будет.
- Что? Что? Ну?
- Отвечал уже.
- Вот и мне ответь.
Страшная улыбка вдруг раскрыла зеку рот. Она, вероятно, разила баб
наповал, когда во рту были зубы. Мягким, задушевным голосом этот артист
прошепелявил:
- А что, славянин, отпустишь, если поверишь?
Сдержаться было трудно. Но Краснов и тут сдержался. Он закурил, два
раза сильно затянулся и лишь потом медленно сказал:
- А я тебя собирался бригадиром назначить.
- Не пойдет, - сказал наглец. - Меньше батальона не приму.
- Война кончилась, - объяснил Краснов. - Разведки фронтовой больше нет.
- Значит, не сработаемся, - оценил разведчик.
- Кругом, шагом марш, - велел Краснов.
Фронтовик влепил ему еще один долгий взгляд, забрал со стула шапку и не
спеша удалился.
- Позови мне лейтенанта Давыдова! - крикнул вслед Краснов.
Когда дверь закрылась, он шагнул в угол, к музыкальной этажерке,
собранной из тонких лиственничных стволиков. Любимая пластинка всегда стояла
на патефоне, новая иголка всегда была заправлена - оставалось только поднять
крышку да завести пружину заранее вставленной ручкой.
В горячие довоенные времена, еще городским лейтенантом, он любил
опускать иголку так, чтобы сразу, без малейшего шипения, услышать музыку.
Теперь же находил особую прелесть как раз в этом загадочном шипении, похожем
на голос пара в зимнем чайнике, на стремительный бег поземки по дощатой
стене, на треск полозьев по наледи, на шуршанье приводных ремней, на дальний
шум двуручных пил в промороженном лесу. Эти звуки, смешавшись под патефонной
иглой, пели ему прелюдию к наслаждению прекрасным, под них он вспоминал свое
первое психологическое открытие, сделанное еще в детском доме: "Предвкушение
обеда, когда идешь в столовую, вкуснее самого обеда". Эти звуки мирили
Краснова с неприятностями жизни.
К шипению присоединилась "Элегия" Глинки.
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей.
Разочарованному чужды...
Да-да-да, разочарованному чужды... Тридцать лет таких усилий, столько
жертв, столько лишений, на горло собственной песне, сапогами по обнаженной
душе - и где же результат? Прекрасное будущее дразнит из-за горизонта, поет
с киноэкрана голосом Любови Орловой, летает с нею над Москвой в открытом
автомобиле... Когда-то еще долетит оно сюда, где незаметные герои
всенародной борьбы тратят жизнь на переделку вот таких, как этот разведчик,
который полтора года пробыл в немецком плену, но так и не понял, что не в
плен надо попадать, а драться, пока не погибнет враг или пока не погибнешь
ты. Но ведь, погибнув, приблизишь будущее... Смертью храбрых и во имя...
Кстати, что стал бы делать в плену он, капитан Краснов Василий
Александрович? Едва придя в себя (вполне возможно допустить, что чем-то
оглушило, и взяли без сознания), он выбрал бы момент и убил бы хоть одного
фашиста. Все не зря бы пропал. А если еще захватить автомат... Небось не
сложнее нашего, разобрался бы... Но ведь не работать же на них!
Это сколько же герой-фронтовик успел за полтора года принести пользы
врагу?! На сколько дней, пусть часов, пусть даже минут, но отодвинул победу?
Сколько наших - честных! - из-за него погибло?! И теперь: "Поверишь и
отпустишь"! Хам, наглец! Ты сперва отработай за всех, кого погубил,
сотрудничая с врагом! Ты не дрова пилить, ты на прииск поедешь, в открытой
машине, как Любовь Орлова! Кайлушкой - золото - Родине - в поте лица!..
"Элегия" кончилась, а Давыдов не появился. "Может быть, с
самодеятельностью мается", - подумал Краснов. Он знал, что втайне от
начальника Давыдов пытается сделать ему сюрприз: заставить хор исполнить эту
самую "Элегию". Однако зеки, уже с половины фронтовики, предпочитали
издевательски орать:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек,
а едва доходило до Глинки, устраивали разнобой.
Краснов перевернул пластинку, послушал, как Обухова поет: "Матушка моя,
что во поле пыльно", закрыл патефон и уже с раздражением крикнул в окно
часовому, чтобы поискали там лейтенанта Давыдова.
Вскоре Давыдов пришел.
- Что так долго? - спросил Краснов.
Оказалось, герой-фронтовик ничего ему не передал, молча прошел мимо.
- Ну что же, - Краснов рукой в воздухе подвел черту. - На прииск. Не
хочет бригадиром, будет старателем. Завтра пойдет машина за горючкой, пусть
и его захватит.
- С побегом? - уточнил Давыдов.
- Нет. До места.
- Крюк большой, - возразил было Давыдов.
- Ничего, - сказал Краснов. - За горючкой же едут. А ему надо мно-ого
поработать: он перед Родиной в ба-альшом долгу...
И вот машина увезла "старателя" на прииск "Ударный" - если честно, по
условиям труда и быта, то на верную смерть задолго до истечения срока: там
мужики и покрепче гасли за две-три зимы. Краснов проводил полуторку взглядом
и сказал:
- Двум капитанам на одном корабле тесно. Лишнего - за борт!
После этого капитан В.А. Краснов двинулся дальше в сопки, на охоту.
Ремень у автомата он нарочно отпустил подлиннее, чтоб было удобнее при
необходимости стрелять навскид. Тяжелый дисковый магазин неудобно толкал в
бедро, напоминая, что надо неустанно требовать плоские судаевские магазины,
а еще лучше - легкие судаевские автоматы. Для всего личного состава.
Охранники - тоже люди, ничем не хуже всех остальных солдат. Между прочим,
война кончилась повсюду, а здесь она продолжается. Если на то пошло, так
передний край теперь здесь, притом во всех смыслах - ив боевом, и в
трудовом: восстанови-ка разруху без валюты, а валюта - вот здесь, под
ногами. Потому и относиться надо к людям по-человечески.
Он поправил автомат так, чтобы диск упирался хотя бы в ягодицу, и
подумал, как хорошо было когда-то бродить по лиственным лесам с обыкновенной
тулкой. Зарядом дроби легче попасть в зайца или в косача. И скорострельность
там не требовалась, потому что беглые зеки в местах его юности не водились.
Путь его лежал вон за ту сопку, ничем не приметную среди других. С
обратной стороны ее, у подножья - довольно широкий золотоносный ручеек, а на
нем - заимка Иннокентия Коеркова. Опасное место, если разобраться. Беглые
вполне могли бродить в этих местах, поэтому правая рука Краснова каждую
секунду готова была подбросить вперед автоматный ствол. С началом холодов
беглые зеки, не хуже диких зверей, начинали жаться к человеческому жилью,
будь это хоть заимка, хоть лагерь - авось чего перепадет из еды. В этом
отношении заимка вызывала наибольшую тревогу Краснова. Сейчас уже не было
смысла туда идти ради того, чтобы побаловаться промывкой, потому что руки,
обожженные ледяной водой, не спрячешь от подчиненных, тот же Давыдов первым
накатает телегу. Да и самого Иннокентия дома теперь не застать: гуси на юг
только-только начали лететь, он теперь на озерах, на своей дальней заимке,
запасает продукты для зимнего промысла. Но как раз в том, что Иннокентия нет
дома, и состоял интерес Краснова.
Он добрался до ручья без приключений, но сразу к дому подходить не
стал. С полчаса наблюдал издали и бродил вокруг, изучая обстановку. Задней
стеной домик был приставлен вплотную к скале, поэтому подход к нему имелся
только с двух направлений или напрямую через ручей. Все три пути Краснов
исследовал и, не найдя ничьих следов, двинулся к дому.
Не успел он постучать, дверь сразу распахнулась.
- Вас-ся... Ты, как всегда, вовремя!
- Ты что же так неосторожно? - спросил Краснов.
- Да я уже целый час слежу, как ты кругами ходишь.
Горячие руки, горячие губы, горячее тело.
- Погоди, автомат сниму.
- Все снимай, - стала помогать. - Скорее. Из-ве-лась.
- Кешка давно ушел?
- Молчи. Ну его. - Метнулась, набросила на дверь кованый крючок,
сорвала с себя халат и сказала: - Ва-ас-с-ся! Побеседуй со мной!
Беседа длилась долго. Им было что сказать друг другу.
Когда все сказали, за окном совсем стемнело.
- Останешься?
Он молча прижал ее к себе. Потом спросил:
- Свет, Кешка-то давно ушел?
- Утром. Рано.
- Я думал, дня уж два.
- И не шел?
- Это я думал. А чувствовал, что он еще дома.
- М-м-м, хитрый. А что ты еще чувствовал?
Краснов помолчал, ненасытно гладя мягкое тело, потом сказал:
- Я ведь здесь не навечно. Когда-нибудь переведут. Уедешь со мной?
- Не-а.
- Почему?
- Кешка застрелится. Жалко.
- Да что я, хуже этого якута?
Она потерлась об него, как кошка, всем телом.
- Нет, Вася, ты лучше... Но и он бывает ничего... Особенно после охоты.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг