- Послушай меня. Ящер!..
- Все, прием окончен. Целую, дорогая! - я с размаху швырнул
радиотелефон в мраморную стену. Брызнули какие-то деталюшки, отросток пружинной
антенны весело запрыгал подле ног. Жаль, утащили восвояси Хромого. Сейчас бы я
нашел, что ему сказать!
До крови прокусив губу, я сорвал с себя халат и двинул в парную.
Главное - поменьше думать о том, что неприятно. Только за дверью, когда жаркий
аркан Фиминых рук обвил шею, я вдруг сообразил, что жена тоже назвала меня
Ящером! Не Павлом, не Павлушей, а Ящером, как все окружающие! Кажется, это
случилось впервые, и я даже забыл на секунду, где нахожусь и что делаю.
Испуганно пискнула Фима. Я чересчур сильно сдавил ей спину.
- Прости, - я ослабил хватку. Открытие следовало переварить, а подобное
враз не происходит.
- Что-нибудь не так, милый?
Я растянул губы, изображая улыбку. Получилось несколько фальшиво.
- Все путем, Фимочка! Железнодорожно-асфальтовым...
Воспоминание костью стояло поперек горла, но я шевельнул кадыком и
проглотил его. Как горькую таблетку аспирина. И на пару секунд нахлынула тьма -
промозглая, липкая, до жути знакомая. И хлопало в этой тьме что-то тяжелое по
земле, и трепыхалось в горле проглоченное. Острые шипы, темная чешуя - что это?
Хвост дракона из сновидений?.. Черт подери! Но ощущения! Какие отчетливые
ощущения! Словно все это было наяву и вчера...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Высокий хор поет с улыбкой,
Земля от выстрелов дрожит,
Сержант Петров, поджав коленки,
Как новорожденный лежит.
Булат Окуджава
В тогда-то собственную жизнь я вынужден был расписывать по минутам.
Настолько поджимало со всех сторон. Те исчерканные красными чернилами
календарные листки до сих пор приходят в кошмарных снах.
"..12:00 собеседование с козлами-бухгалтерами, 12:30 подарки налоговым
комиссарам, 13:00 цветы и торт первой фифочке мэра, парфюмерию - второй, 15:30
стрелка с казанцами..."
И так далее, и тому подобное. Я был почти богат, я был почти всемогущ,
но я совершенно не принадлежал самому себе. Мое время выпивала работа, она же
закусывала моим здоровьем, а пучки нервов, словно перышки лука, макала в
кровавое желе моего мозга. С тех пор многое изменилось, и беспощадную полосу
препятствий я умудрился преодолеть. Это оказалось чертовски нелегко - склепать
корабль, который шел бы своим ходом, не зарываясь ежеминутно носом в волны, не
заваливаясь на борт. Однако в конце концов что-то остойчивое и водоплавающее у
меня все же слепилось. Разумеется, конструкция трещала по швам и рыскала по
курсу, однако, подчиняясь румпелю, сноровисто, капризно, но она двигалась в
нужном направлении. Из согбенного и напряженного жокея я превратился в ленивого
кучера, время от времени подергивающего вожжи. Пара банков и дюжина фирм делали
свое дело, исправно пополняя казну Ящера. Приносила барыш и черная торговля,
частники платили дань, высоколобые бухгалтеры вели двойную и тройную
документацию, отмазывая конторы от налогового маразма, майоры и полковники в
силовых ведомствах получали от моих парней премиальные, кладя под сукно
неприятные бумажки, приструнивая особо ретивых выпускников юридического. Все,
что от меня требовалось, сводилось к сущей мелочи: в критические моменты
подавать голос и наводить шорох среди вольнодумцев. Судя по всему, с этим я
тоже выучился справляться блестяще. Империя Ящера ширилась и процветала, шесть
замов вовсю наушничали друг на дружку, голодными крысоедами хавали зазевавшихся
коллег. Кто-то рос, кто-то буксовал, кого-то выпинывали из конторы, кого-то
выносили вперед ногами. Такая уж у нас наблюдалась жизнь. Вождю нации было все
до фонаря, до фени и по барабану, страну прибирали к рукам джигиты с юга и
востока. Особо тщеславные, не прошедшие в свое время по конкурсу во ВГИК,
выныривали на телеэкранах с депутатской эмалью на груди. Иные шли дальше,
становясь советниками первых лиц страны, отчего последняя все более кренилась,
угрожая хрустнуть первозданным позвоночником и подобно "Титанику" малым ходом
отправиться в царство Тартара. Глядя на весь этот балабонящий с высоких трибун
кодлан, хотелось либо катить из страны куда глаза глядят, либо стрелять и
стрелять. Из "Гюрзы", из "Иглы", из всемирно признанного "Калашникова", из чего
угодно! Исплевать было - в кого. От мишеней рябило в глазах, зудящие пальцы
приходилось стискивать в кулаки. И фокусы с сигаретками проделывались легче
легкого. Злость питала загадочную силу, и, запираясь в кабинете, я гонял по
столу бумажные шарики, заставлял враскачку шагать спичечные коробки. Но это
мало развлекало. Швейная машинка времени с монотонностью прошивала строку, дни
вытягивались в серенький пунктир. От скуки порой начинало выворачивать
наизнанку. Потому что отчетливо понимал: карьера - такой же обман, как все
остальное, и этажом выше последует то же самое. Снова придется кого-то топить,
кого-то улещивать, кому-то тонко намекать, а кого-то брать грубовато на калган,
стряхивая с пути, как стряхивают с плеча докучливую мошку. И нового, увы, не
получится. Не забрезжат розовые горизонты, стройные женщины не станут любить
слаще, а число врагов наверняка удвоится и утроится. И тем же разбитым корытом
будут маячить перед глазами опухшие рожи замов, будут улыбаться и щебетать
девочки из кордебалета, и никуда не деться от собственной зубастой армии,
готовой порвать глотку любому по одному твоему слову. И главный вопрос - зачем
и на хрена - с повестки дня никто не снимет. Ни я сам, ни кто другой.
Конечно, можно было двинуть в президенты, благо сепаратизм сейчас в
моде, а то и посадить на трон кого-нибудь из своих, но вопросительные интонации
оставались. Для чего, на фига и зачем?.. Не столь уж приятно вместо дюжины
душить тысячи, а вместо банкиров трясти города и целые народы. Ящера по крайней
мере боятся и уважают, а кто нынче уважает президентов с министрами?
Отменив встречу с металлоторговцем из Новосиба и раздумав ехать к
пьяной женушке, я бездумно колесил с Фимой по вечернему городу, болтая о
чепухе, на которую эта юная девчушка после двух рюмок стремного "Амаретто" с
готовностью отвечала. Мы заехали на заснеженную дачу, по двору которой бродил
пушистый кавказец размером с доброго теленка. Щенок не накопил еще злости и
запросто позволял чесать себя за ухом. Однако уже сейчас в медовых его глазках
читалось: а не съесть ли вас, друзья мои? Так сказать, на всякий пожарный?..
Сторож с гладкоствольным семизарядным чешским автоматом стоял тут же рядышком,
подробно докладывая о малых и больших происшествиях. Где-то что-то опять
спалили, в третий раз взломали домик соседей. Сторож даже видел, кто именно
ломал, не поленился даже долбануть из своего автоматика, однако милицию
вызывать не стал. Может, и правильно, что не стал, но мы его не слушали. Будни
нас не интересовали. Предпочтение отдавалась нюансам, и Фима до слез
ухохатывалась над котенком, который бродил за кавказской овчаркой, как
привязанный. Друзья-антиподы явно ладили, и когда котенок проваливался в
-сугробы по самые уши, кавказец терпеливо его отрывал. Делать на даче было
больше нечего. Выпив со сторожем по стопарику и заставив моряков Ганса слепить
под руководством Фимы приличных габаритов снеговика, мы расселись по машинам и
вновь понеслись в город.
Уже на въезде какой-то коршун на "Линкольне" умудрился меня подрезать,
но я и не думал притормаживать - треснул его бампером, а когда он попытался
остановиться, добавил в борт так, что его длиннотелая черная калоша юзом
пропахала с добрый десяток метров.
- Вот, паразиты! - Ганс выскочил из машины. Фима испуганно ойкнула, а
я, закурив, принялся наблюдать, как из "Линкольна" вылазит какой-то прыщ в
двубортном бизнес-мундире. Еще пара шкафчиков полезла следом, но рядом уже
стоял Ганс с "морячками". Их "Тойота" подоспела к месту событий, притормозив
таким образом, что нос черной калоши оказался зажатым между поребриком и
бронированными дверцами джипа. Вопли чуток поутихли. Мои парни на децибеллы не
нажимали, демонстрируя более весомые аргументы. Что-то объясняя, Ганс
добродушно тыкал стволом старенького коллекционного "Вальтера" в сторону вмятин
на бампере "Ниссана", и прыщ, похоже, все более проникался ощущением вины.
Кажется, Ганс намекал на возмещение убытков, но я сомневался, что наличность
прыща удовлетворит его непомерное честолюбие, а потому, опустив стекло,
великодушно помахал рукой.
- Что, без претензий? - не поверив, уточнил Ганс.
- Пусть валят, - я кивнул.
Один из героев в "Списке Шиндлера", помнится, говорил, что более
величественно - прощать, нежели наказывать. Дескать, наказать и плебей сумеет,
а ты попробуй прости!
Вроде чепуха, а ведь задело это меня тогда прямо до не могу. Словно не
к концлагерному чугунку была обращена фраза, а ко мне. В общем Ганс, кривясь и
кхакая, поплелся обратно к джипу, его "морячки", разочарованно поплевывая себе
под ноги, двинулись к "Тойоте". Снова взревели моторы, мы кое-как разъехались.
На прощание я все-таки шоркнул по "Линкольну" боковой скулой бампера. Решеточка
у моего бронехода навроде кастета, и борозда получилась что надо!
- Кто такие? - поинтересовался я у начальника охраны.
- Рыбари, - доложил Ганс. - Из "Севдальрыбы". Директор и цуцики. Я им
сказал, будут по гроб расплачиваться кетой. Между прочим, почти согласились.
Если б не вы...
- Не жадничай, Гансик! - я зевнул. - Кета до наших краев свежей не
доплывает. Потравили бы всю контору.
- Я бы им потравил!.. - Ганс еще что-то там ворчал но мне было уже не
до него.
Я сладко зевал. То есть кета, конечно, рыбка неплохая, особенно свежего
копчения, только крысятничать - скверная штука. Стоит только привыкнуть, век
потом не отучишься.
- Ой, кинотеатр! - Фима крутанулась на сидении с такой резвостью, что
на миг мне показалось, ее прелестная головка отвинтится вовсе, скатившись к
моим ногам. Но все обошлось. Мы как раз проезжали мимо зачуханного строения, с
цветастой афишей, и, впившись в нее глазами, Фима умоляюще затеребила мой
локоть.
- Давай остановимся! Ну, пожалуйста!
- Чего ради? - я послушно притормозил.
- Я ведь раньше здесь жила. Вон за теми двумя домами. А в этот
кинотеатр ходила смотреть фильмы. Еще совсем маленькой девочкой.
Юная Фима была девочкой! Смехота! А кем, интересно, она была сейчас? Я
фыркнул. Можно ли Ганса представить школяром в наглаженной рубашке, в галстучке
и с портфелем? Можно, конечно. Если предварительно крепко напиться. Тем не
менее, машину я остановил, снисходительным взглядом прошелся по
непритязательному фасаду здания. Кинотеатр скорее походил на кино-забегаловку,
но назывался, разумеется, "Родиной", что должно было по идее обижать, но
отчего-то совсем не обижало. Национальное самосознание тесно срослось с
национальным самооплевыванием. Хронически унижаемые в собственных глазах мы - о
чудо! - постепенно перестали быть таковыми.
- Хочешь зайти?
- А можно? - глаза Фимы загорелись.
Вероятно, ворохнулось под грудью октябрятское прошлое, запалило
ностальгическую свечечку. Эта самая свечка, должно быть, и зажглась в ее карих
глазках. Я улыбнулся. Ощущение было таким, словно заглядываешь в дверную щелку
дядиной спальни.
- Конечно, можно. Сегодня, я - царь и бог, исполняю любые желания.
Припарковав машину к наполовину раскуроченной чугунной оградке (явно
трудились молодцы перед очередным организационным слетом), отворил дверцу.
- Ну что, зайдем? Рискнем, как говорится, здоровьем.
- Почему - здоровьем? - удивилась она.
- Примерно в таком же кинотеатрике, - объяснил я, - в дни моей светлой
юности мне вышибли первый зуб.
Она засмеялась и тут же, спохватившись, зажала себе рот.
- Можно, - разрешил я. - Можно смеяться, можно даже заказывать
мороженое в вафельных плевательницах. Уж нырять в детство, так плашмя и пузом!
Как мартовский кот в водосточную трубу.
Озабоченно почесывая макушку, Ганс обогнал нас и скрылся в вестибюле.
За ним протопала парочка "моряков".
- Они тебе не помешают? - я кивнул в сторону охраны.
Фима пожала плечиками.
- Сама не знаю. Странное состояние! Что-то помню, а что-то нет. И
непонятно, что мне здесь нужно?
- Но что-то, видимо, нужно?
- Представь себе - да! Иду, будто кто-то тянет. В этот самый кинотеатр
и именно на этот сеанс.
- Вот Гансик и поглядит, кто это тебя туда завлекает. - Я взглянул на
афишу, нараспев прочитал: - Ковбои нашего времени... Забавно. И действительно
что-то напоминает.
- Тебе тоже? То есть... Я хотела сказать "вам".
- Что хотела, то и сказала. Не надо лгать, Фимочка. Пусть будет "тебе",
я не против.
Мы зашли в фойе, контролерша у входа старательно отвернулась, будто и
не видела нас. Разумеется, Гансик успел наплести ей пугающих небылиц. Он это
умеет. Я щелкнул пальцами и вынырнувшему кудеснику сурово выговорил:
- Без фокусов, Ганс. Два билета, как положено. Ганс ломанулся к кассе,
но я уже передумал. Протянул ему пару зеленых купюр.
- Заплати за весь зал. Всех лишних выпроводи. Только интеллигентно!
Никого не обижать. Деньги за билеты вернуть.
- Понял, босс! - Ганс плотоядно уставился на ободранную, толпящуюся у
батареи центрального отопления компанию. Кроме этой команды в фойе
прогуливалось еще три-четыре парочки, а больше зрителей не наблюдалось. Я
покрутил головой. Не слишком кучеряво живут нынешние кинотеатры! С такой-то
публики!
Предложив Фимочке согнутую руку, я галантно шагнул вперед. Она цопнула
ее с какой-то пугливой поспешностью. По сию пору боялась чего-то дурочка.
Некоторые штришки в ее поведении меня явно настораживали, но задумываться над
этим было лень. Один из "морячков" торжественно распахнул перед нами двери,
раздвинул бархатные шторы, и мы степенно вступили в пустой зал.
Дощатый пол, украшенные пилястрами колонны, стандартная лепнина под
потолком. Справа, слева и сверху цветастые гербы некогда дружественных
республик, пшеничные колосья и знамена, знамена, знамена... Но более всего
поражала люстра. Огромная из тысяч граненых стекляшек, она гасла на глазах,
напоминая заходящее, солнце. Мы поспешили занять места, и эхо шагов гулко
загуляло под сводами.
Никто не сорил семечками, никто не блажил в первых рядах, и подобно
Фимочке я все более проникался мыслью, что не зря оказался в этом месте.
Казалось, что-то проникло в позвоночник, стальной пружиной выпрямило тело,
пропитав напряженным ожиданием чуда. И чудо действительно свершилось. Едва мы
устроились на фанерных холодных сидениях, как застрекотал кинопроектор. Мутный
от золотистой пыли луч оживил полотно экрана, высветив на нем название фильма и
профиль человека в широкополой шляпе. Заиграла мрачная мелодия далеких прерий,
и камера потихоньку стала наезжать на скрытое дымкой лицо ковбоя. А потом Фима
вскрикнула, больно стиснув мою руку ноготками. Где-то под темечком у меня
звонко перещелкнуло, как бывало порой при демонстрации наиболее сложных
фокусов. Холодные мурашки стайкой засеменили по спине. Дымка, скрывающая героя
окончательно рассеялась. С экрана на нас цепко глядели глаза Ящера.
Да, да! Я сам, непонятным образом перенесшийся на экран, взирал на двух
съежившихся в пустом зале зрителей. Взирал, надо заметить, очень и очень
нехорошо. Фильм занялся, подобно лесному пожару. Замерев на своих местах, мы
молча смотрели и слушали.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В ковбои нынешнего века
Мне, вероятно, не пролезть,
Хребет иного человека
Пусть оседлает эта честь...
Олег Раин
Фима дрожала, как осиновый лист, а я... Я скрежетал зубами и мысленно
клокотал. Черт подери! Да меня словно током пронзило! Жутковатый, знакомый по
снам паралич приковал к месту, а в один из моментов вдруг показалось, что
впереди сидят еще люди - десятка два или три зрителей. Они располагались ко мне
спиной, однако взгляды их я невообразимым образом чувствовал. Бывает так, когда
затылком ощущаешь чей-то ствол, чей-то прищуренный глаз, - сам не раз испытывал
подобное. Здесь наблюдалось нечто похожее. Хотя... При чем тут стволы и
взгляды! Все эти псевдозрители были, разумеется, обычным наваждением, более
страшным казалось другое - то, что мы сейчас видели. Ощущая внутреннюю дрожь, я
сидел и пальцами стискивал обгрызенные подлокотники. Я был не в силах оторвать
взор от экрана. Нам демонстрировали вещи, о которых не знал никто, кроме меня!
Меня и тех отошедших в мир иной, что не могли уже поведать никому о своих
последних минутах. Впрочем, черт с ними, с последними минутами! Необъяснимое
заключалось в том, что это не было фильмом! На белом полотне под музыку
техасских вестернов планомерно прокручивалась моя собственная жизнь! И на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг