Огненные черви ползали и шевелились меж чернеющих дров. Точно
брачующиеся змеи, они сплетались и танцевали под треск невидимого бубна, игрой
своих тел перетирая в золу жухнущие поленья. Где-то среди них всплескивали
искристыми всполохами зверьки поменьше - должно быть, мифические саламандры.
Эти существа пламени и жару только радовались, - грелись, пострелята, зная, что
огненные забавы недолги. А я глядел на камин и видел лицо собственной супруги.
Будто она, а не Надюха сидела у меня на коленях, и ее рука, а не рука этой
соплюшки, гладила меня сейчас по голове. И убил старушку, и преступил... О,
женщины чужих мужчин! Лакомство из разряда запретных, а потому вдвойне
притягательное! Зачем вы есть, когда вы чужие?..
Я вспоминал Елену той поры, когда она еще дружила с другим парнем. Вот
были деньки настоящего безумства! Во всяком случае - более сильного и чистого
вожделения я никогда не испытывал. Потому и смял соперника, словно дырявый
абонемент. Потому и двинул в атаку с преогромным букетом роз. Паренек оказался
понятливым, сам отступил в сторону, не стал дожидаться, пока отшвырнут. А
Елена, чуточку понедоумевав, легко и просто свыклась с изменившимися
обстоятельствами. Возможно, это был момент, когда женщины распахиваются
цветочными бутонами, давая согласие приютить любую пчелку, любого шмеля. А
сядет муха, не отвергнут и ее. Подобное бывает, вероятно, у всех, хотя и крайне
непродолжительное время. Жизнь быстро учит смыкать лепестки, перед грозой и
холодом запирать окна и форточки. Закутываясь точно в шерстяной плед, женщина
создает кокон настороженного целомудрия. Появляется скептический прищур, а
бронированное состояние постепенно становится привычным. С Еленой, впрочем,
вышел иной расклад. Ее я, думаю, покорил именно в те предгрозовые дни. Вдохнув
сладкого бремени тюменской красавицы, еще не испортившись и не обжегшись, она
находилась в состоянии улыбчивого ожидания. Уверен, с тем парнем она запросто
могла бы создать семью. Но не вышло. Только потому, что на горизонте возник
Ящер.
И убил старушку, и преступил...
Наверное, я ее не любил, и все же абсолютной пустоты не было. Не было,
поскольку имело место ослепление, помноженное на ревность. Какое-то время она
была чьей-то, и это подхлестывало мой интерес. А потом я, вероятно, научился
болеть ее любовью, сопереживать ее чувствами, зеркально отражая то состояние, в
котором пребывала она, и оттого казалось, что я тоже как будто влюблен. Я
оставался у нее ночами, а на утро, опухшие и помятые после бессонных часов мы
выходили из дома, держась за руки, как дети. Прохожие провожали нас понимающими
ухмылками, и удивительно!,- мне не хотелось набрасываться на них с кулаками, -
я все прощал, потому что пребывал в наркотическом опьянении. И конечно, в конце
концов последовало похмелье, а позднее - и трезвое осознание того, что женатая
жизнь - вовсе не рай и не ад, - просто еще одна из возможных форм прозябания
наших телесных оболочек. И скверно, когда прозябание тяготит, а оно откровенно
тяготило, ибо все нехитрые секреты своей супруги я очень скоро выведал,, все
клеточки немудреных ребусов успел заполнить положенными ответами. Наступила
пора охлаждения.
И убил старушку, и преступил... Была ли она красива? Да, безусловно. Но
красота женская - блеф. Всего-навсего пестрота бабочки, эффект, смазываемый
каждым совместно прожитым днем. Белокожая и рыжая, она от рождения завидовала
всем смуглым и черноволосым, героически вылезая на пляжи в июньские дни,
сгорала до кровавых пузырей. Это было глупо, это было смешно, но это не злило.
Просто к женщинам быстро привыкаешь. Как к квартире, как к собственному
лимузину. Таких же, чтоб радовали и удивляли вечно, - мало. Впрочем, надо
отдать должное Елене, крылась и в ней некая неподконтрольная энергия,
выливающаяся порой в приступы буйного веселья или столь же буйной ярости. Но и
это меня уже не забавляло. Мы были одновременно похожи и непохожи. Так же, как
и я, она одно время посещала музыкальную школу, так же, как и я, знала, что
такое вуз. Она была умной и начитанной, но, странно, всего этого оказалось
недостаточно, чтобы быть другом и собеседником Ящеру. Она так и не стала моей,
хотя и страстно желала в таковую превратиться. Я и сам не понимал, какого рожна
мне еще нужно. Все вроде было при ней, но от всего этого я с легкостью мог
отказаться в любой день и час. Появись тогда сколь-нибудь серьезная
альтернатива - даже в образе той же вульгарно прямодушной Надюхи, я не
размышлял бы ни секунды. Но девочки вроде Сильвы в подруги жизни не годились, и
гнать от себя Елену казалось не слишком разумным. По крайней мере - тогда.
Сейчас обстоятельства изменились. Время хозяйски расставило все по своим
местам. Елена исчезла, уступив место другой, а я прислушивался к себе, не
находя сколь-нибудь ясного ответа, что же все-таки приключилось в моей жизни -
зло или благо.
В сущности, я сдал жену, скормил кровавому Молоху. И те, кто знал об
этом, тоже исчезли. Всех сжевала черная и холодная Пустота. Глупо, что я этим
терзался, тем более что действо представлялось самым обычным. Елизавета
Алексеевна, супруга Александра Первого, забеременев от красавца
штабс-ротмистра, честно призналась во всем царю. Решила, дурочка, отомстить за
связь муженька с Марией Нарышкиной. Властитель "слабый и лукавый", в прошлом
запросто переступивший труп отца, отреагировал должным образом. Внебрачная
дочка умерла при странных обстоятельствах, а вскоре зарезали и красавца
штабс-ротмистра. Действительно, дело-то житейское!.. По-житейски действовали и
герои революции - те, на кого еще совсем недавно равнялась вся страна. Жены
Поскребышева и Калинина ушли с этапами в зоны, а Молотов проглотил арест
красавицы Полины. И в дни следствия, и позднее продолжал служить верой и
правдой человеку, отдавшему приказ об аресте. Бдительный Ежов собственную
супружницу отравил самолично, вовремя заподозрив в шпионаже. Легендарный
Буденный, узнав о готовящемся аресте, посадил свою половину в автомобиль и, не
мешкая, отвез на Лубянку. Так сказать, оформил сдачу с повинной. Что и
говорить, дисциплинированный был командарм! Да и вожди, надо признать, не
отставали от своих подчиненных, подавали достойный пример. Отдал на съедение
свою жену хозяин Югославии Броз Тито, а грозный Иосиф Виссарионович подвел под
расстрел влюбленную в него Машу Сванидзе. Железное было племя! Не нам чета! С
друзьями и родными расставались, не моргнув глазом. А вот я что-то расклеился,
таращился на камин и чувствовал несомненную грусть. Надюха жалела меня, а я
понятия не имел, стоило ли меня жалеть. Если рассуждать логически, все вышло
как нельзя лучше, и возможно, следовало не плакаться в жилетку, а водружать на
стол шампанское и расстреливать потолок пластмассовыми пробками. То есть,
наверное, так было бы честнее. Но Надюхе хотелось меня жалеть, и я позволял ей
это делать. Обывателю не все полагается знать. Жизнь президентов должна
откладываться в народных умах героическим эпосом, красивыми сказками и
легендами. В противном случае президентами они просто перестанут быть...
Это тоже было данью окружающим, своего рода обманом. Классическое
определение свободы, как осознанной необходимости. Я осознал и подчинился.
В полдень от Серафима переслали сочувственную записку, клянущую убийц
жены, а часом позже поспешил лично засвидетельствовать гнев и скорбь полковник
Сережа. Знаки внимания я принимал с печальной благосклонностью, однако империя
сжалась и притихла в ожидании бури. Они были правы. Я не мог промолчать и
отсидеться. Иначе Ящер не был бы Ящером. Я просто не мог их разочаровывать. А
потоку уже к вечеру, вылакав бутыль коньяка и нокаутировав бедного Каротина, в
лице коего хотелось наказать всех адвокатов разом, я натянул на себя
широкополую шляпу и объявил о начале крестового похода. Обойтись без рейда
возмездия было просто невозможно. Дин проголосовал за, утюг - против, Гонтарь
по долгу службы осторожно воздержался. Но вылазке войск, так или иначе, суждено
было состояться. Я дал отмашку, и экипажи бросились занимать места по
расписанию. Рассевшись по машинам и образовав подобие правительственной колонны
(только что без облаченных в кожу мотоциклистов), мы двинули по злачным местам
нашей каменной урбанизированной цивилизации.
Город был крут и многозуб, как старая акула. Говорят, у морских хищниц
зубы растут из глубины пасти, рядами смещаясь к краю, выворачиваясь на губах
наружу, по морде сползая до самого хвоста. Потому такая и жесткая у них шкура.
Да и как иначе, если вместо чешуи - натуральные зубы! Вывернутая наизнанку
пасть - куда как удобнее! Почти как вывернутый наизнанку желудок. И сколь умно!
Из малого последний враз превращается в необъятный, угрожая всему миру и этот
самый мир в принципе имея внутри себя. В зависимости от того - как смотреть и
откуда. Бот и город у меня вызывал аналогичные ассоциации. Уличные кишочки,
желчные загаженные протоки автострад - все вместе это парило, дышало и
беспрестанно испражнялось. Прогорклый туман над крышами внушал отвращение,
журчание под люками канализационных тоннелей вызывало рвотные спазмы. Город был
мерзок и город был страшен. Его сложно было брать приступом, - проще было
разрушить.
Кое-какой план намеченной операции у меня, конечно же, имелся. Лучше
многих других я знал, какие из городских проспектов отданы на попечение
нарко-торговцев, а на каких правит ее величество проституция. В катранах и
казино, барах и ресторанах ежевечерне сидели сотни и тысячи существ, коих
называть горожанами и гражданами представлялось абсолютной ересью. Этих людей я
и собирался сегодня обидеть. Не уничтожить - нет, попросту немного покусать. И
если не всех, то хотя бы малую толику.
"Белые жилетки" за роскошными столами в окружении загорелых дам лениво
посасывали французские вина, лучась превосходством, свысока толковали о
последней политике премьеров. Крутые парни с воловьими загривками толклись в
прокуренных бильярдных, с азартом просчитывая очередное кидалово, на
калькуляторах сбрасывая проценты на общак и друзей. В евросаунах и массажных
салонах, похрюкивая в ваннах-джакузи, с русалками в обнимку возлежали пузатые
генералы. Скрытные камеры снимали их в профиль и в фас, лежа и стоя, однако
пузатых вояк это нимало не беспокоило. Резвились сытыми жеребчиками,
наверстывали упущенное в молодые офицерские годы. Эти ребята вообще не желали
ничего просчитывать, потому как нельзя объять необъятное, а войной, их
первейшим хлебом, мир не переставал жить ни на мгновение. Кто хотел, имел все,
- и счастье, что убогонькие их претензии не простирались выше известных
пределов. Они пили, ели и похмелялись, глотали кубометрами никотин и
ежесекундно совокуплялись. Каждый считал себя князьком и феодалом, у каждого
имелась своя уютная вотчина. В богатых ресторанах пыжились над тарелками клерки
и юристы, по соседству надирались вельможные слуги гордумы, горсовета и прочих
"горов". Их было до головокружения много, и множество это яснее ясного
объясняло, отчего трещат по швам всевозможные бюджеты. Воровали всегда и с
размахом, но сейчас не воровали, а хапали, распахнув ручищи, забрасывая не
сачки, а целые неводы. Аналогичным образом хапали, должно быть, только в войну
четырнадцатого года под носом у горе-царя, под крылышком милейшего Распутина.
Так или иначе, но обидеть хотелось многих, и потому парни Дина-Гамбургера
вооружились вполне серьезными машинками, охрана, набранная Гонтарем, запаслась
бамбуковыми палочками, битами и клюшками. Растягивая жирные губы в вульгарной
улыбке, город дышал мне в лицо, я собирался ответить пощечиной.
Начали же мы с центрального дансинга. Нет, разумеется, помешанные на
африканских ритмах тинэйджеры нас не интересовали. Никто не собирался их-и без
того тронутых - трогать. Однако в фойе дансинга постоянно околачивались
несколько петушков, торгующих порошками "экстази". Первая ступень в никуда,
решающий шажочек в пропасть. Помогали шагнуть и прыгнуть, беря за руку,
подбадривая дешевыми словесами, именно эти ублюдки. Они и приняли пробный удар
моей разгоняющейся конницы. Торгашей прижали к стеночке и в пару минут сделали
калеками. Разумеется, примчались битюги из охраны дансинг-клуба, но только для
того, чтобы улечься рядышком с продавцами. Орлы Дина работали свирепо и от
души. Что называется - за себя и за тех парней, что остались в мясорубке возле
"Южного". Каждый из них стоил троих, и мы прошли сквозь высланный заслон, как
нож сквозь масло. Богему, попыхивающую коноплей и опием в коридоpax, словно
повымело. Оцепив все выходы, мы рванули прямиком к распорядителю.
В кабинете дирекции, уложенной, само собой, рылом в пол, был устроен
форменный шмон. Искали ширево, искали оружие. Я от души надеялся что-нибудь
найти. Для расправ - даже самых беспредельных - нужен повод. То, что
теоретически повод есть, я, конечно, знал, но знание следовало подкрепить
уликами. увы, ни стволов, ни героина с гашишом мы не нашли. Зато визжащий и
прячущийся под стол от моих пинков директор колонулся, как гнилой орех.
Признаюсь, мне доставляло прямо-таки жесточайшее наслаждение долбить его
гипсом. Нога зудела и разгоралась от ударов. Не в силах остановиться, я
спрашивал и бил. Он верещал и рассказывал. Все без утайки, с именами и датами -
по полной программе. Оставалось только сожалеть, что нет поблизости господина
Костикова. Оформили бы как добровольное признание. Проще простого! Тем более,
что набиралось признаний - преогромный воз с телегой, на вполне приличный
американский срок - лет этак на сто или двести. И было вдвойне горько, что
никого из работяг дансинга не посадят. Скорее всего - никогда. Потому как
скользкие твари. До жути живучие...
Оставив распорядителя с разбитым лицом, выбитыми зубами и качающимися
ребрами, мы двинулись дальше. Дел было много, исполнить все задуманное нам
могли и не позволить. Печально, но факт. По моим прикидкам, нас должны были
арестовать часика через полтора-два, и до печальных минут следовало успеть
навести в городе шороху - настоящего шороху, если вы понимаете, о чем я говорю!
Шороху, какой наводили бериевские воронки, отправляясь на ночные улицы за
уловом всевозможных врагов и шпионов. Но, увы, возможностями Лаврентия
Павловича я не располагал, и потому имперским бойцам следовало торопиться.
Красивое продолжение удалось сделать в "Техасе" - казино, лишь самую
малость уступающем по роскоши и крутости "Харбину". С этими группировками я,
можно сказать, дружил, но сегодня отменялась всяческая дружба. Этот вечер
целиком и полностью принадлежал Ящеру. Я клепал сочинение на вольнейшую из всех
возможных тем: "Что бы я натворил, будь я Ящером..." Но я не писал, я проводил
в явь мечты и фантазии, позволив себе полностью раскрыться и распоясаться.
Армия Ящера закусила удила.
Банкиров из юбилейного зала, справляющих трехлетие своего финансового
благополучия, мы выпороли ремнями, растянув прямо на столах. Зрелище оказалось
не для слабонервных. Древние знали, что делали, предпочитая батоги иным
каторжным срокам. И шариат, кстати, тоже частенько наказывает теми же палками.
Просто и эффективно. И никаких судебных заморочек, никакого дефицита камерной
площади. А тем, кто твердит, что способ этот негуманный, даю совет: пусть
прогуляются в КПЗ и посидят в душном клоповнике суточек семь или восемь. Ума
прибавится, гарантирую!..
Вот и эти "белые жилетки" мудрели прямо на глазах. Дин, собственно, и
не спрашивал ни о чем, но компра лилась потоком - на себя, на весь белый и не
слишком белый свет. Ох, сидеть бы этим орлам, не пересидеть, будь я прокурором!
Разумеется, дамы визжали, хотя никто их не трогал, а парочку импортных менов -
не то мормонов, не то ханарцев, словом, из тех, что по мере сил вживляют в
российские головушки идеи о многоженстве и излишней суровости христианства,
парни Дина вытряхнули из навороченных костюмчиков, раздели догола и пинками
выпроводили на улицу. Следовало бы и ремешками проучить, но все ж таки чужое
гражданство, неудобно. Как ни крути, гости есть гости, пусть и незваные.
Дирекция "Техаса" не стала дожидаться своей очереди и через черный ход
слиняла восвояси. Но кто-то должен был пострадать, и пострадала местная
"крыша", некий обабок, перекрасившийся пару лет назад из ментов в урки. Его
меднолобая охрана отважно обнажила "помповики", и пришлось вспомнить о
"серьезных машинках". Пасовать перед помповиками мы не собирались, и ковбои
Дина-Гамбургера изящно раздолбали в щепу буфет, за которым обабок со стрелками
пытался укрыться. На войне, как войне, а тут еще и сопротивление властям при
исполнении святых обязанностей. А мы и впрямь были властью. По крайней мере на
эти час-полтора. И тройка джипов, под завязку набитых бритоголовой, посланной
на усмирение Ящера гвардией, после первой же прицельной очереди проворно
развернулась и задала стрекача. Умельцы забивать стрелочки и прижимать утюжки к
чужим спинам на этот раз малость сплоховали. К войне в открытую эти биндюжники
и мясоеды оказались непривычными. Другое дело - птенчики Дина-Гамбургера. Парни
двигалось по городу, как русские солдатики по какому-нибудь Берлину в сорок
пятом. Гонтарь и тот поглядывал на них с опаской. Никаких предупредительных
окриков и выстрелов в воздух. Нормальные граждане разбегались, а ненормальные
без промедления получали по пятой точке. Тот же Гоша-Кракен, вооружившись
мощным краскопультом, поганил по пути вездесущую рекламу западных сигарет. Мир
"Мальборо" белозубо щерился с подсвеченных витрин, и загорелые ковбои получали
в физии несмываемую эмаль. Знай наших, мены заморские! Курите сами свою
погань!..
Гонтарь не отходил от меня ни на шаг, одной рукой стискивая "Гюрзу",
второй придерживая хозяина, когда его излишне тянуло прилечь. Алкоголь все
более разбавлял кровь, но в целом я себя еще контролировал. И даже когда на
одном из телеэкранов, выставленных в холл какой-то забегаловки, я разглядел
некстати принарядившегося мэра, умудренно вещавшего о кондоминиумах и
сбережении электроэнергии, о том, сколь много самого разного он совершил для
города и области, я не стал биться головой о стену, драть на себе рубаху и
расшвыривать гранаты. Ложь всегда была неотъемлемой частью нашей жизни. Все,
что я сделал, это попросту запустил в ресторанный экран случайной бутылкой.
Японское чудо с двухметровой диагональю бабахнуло не громче отечественного
"Горизонта". Кто-то из парней презрительно помочился на осколки. И правильно!
Уж я-то знал, чего стоят все эти байки про энергосбережение и славные дела
героической администрации, знал, как лихо жгут гуманитарную помощь на
растаможке - жгут только по той простой причине, что некому платить за все эти
кипы капельниц и дефицитных лекарств. Взятки - двигатель прогресса! Взятки, а
не какая-то там реклама! И никто не ожидал, что у нас, как выяснилось, болеть
любят и бедные, что, разумеется, горько и накладно! Богатые плачут, а бедные
болеют. Экая несуразица!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг