Тщательнейшим образом дыры залатаны, чистое все, из-под утюга. Посадка
головы княжеская. Ваганетов лицом попроще был, но в смысле одежды не то что
пожилому казаху, иному банкиру мог фору дать. И поди ж ты, этот случайный
баловень рыночной экономики непонятно по каким причинам безоговорочно
принимал верховенство малоимущего Кожамкулова, даже перед ним стелился.
Ваганетов извлек из портфеля стопку каталогов и положил их перед
носителем казахского языка. За годы советской власти кириллица далеко
шагнула на восток, вышла аж к китайской границе. Особенно она полюбилась
кочевым народам, думаю, за букву "ы". И все ж таки это было для меня
сюрпризом, что казахские письмена оказались напечатаны по-нашему, я ожидал
чего-то более иероглифического. Казах тоном, каким стряпчий читает семье
усопшего завещание, начал:
- Эпилятор ножной, щипковый... - На плоское суровое лицо Кожамкулова
выбежала улыбка и сразу же спряталась. - Знаете, как они на казахский
перевели слово "эпилятор"? Артык шаштарды жулгыш - выдергива тель женских
волос.
Подождав, пока я запишу первую фразу, Талгат Ниматович продолжил:
- Эффективно удаляет волосы с поверхности голени. Производитель ность
(при средней волосистости) двенадцать квадратных сантиметров в минуту,
мощность сто ватт. Внимание! Не применять для выщипывания бровей и
лобкового волоса...
- А как по-казахски "лобок"? - прервал вдруг Ваганетов ровное течение
перевода. Лицо его светилось нутряным подростковым любопытством,
удовлетворить которое - долг каждого взрослого мужчины. Но Кожамкулов не то
что ответом - взглядом не удостоил приятеля.
- Автомат татуировочный, трехкрасочный, с анестезирующей насадкой...
На удивление споро у нас продвигалось дело. Казах обладал
феноменальным даром прямо с листа выдавать правильно построенные фразы, так
что с ними ничего и делать не надо было - знай записывай. Приходилось даже
его останавливать - рука не поспевала. Управились мы со всеми героями
будущего ролика в какие-нибудь полчаса.
- Может, чаю? - Было немного совестно, что я поначалу сухо принял
столь полезного человека, а то бы я их, конечно, задерживать не стал и
сразу сел творить. Кожамкулов как будто читал мои мысли. Он отрицательно
повел головой и поднялся со стула. Ваганетов же, напротив, идеей чая
вдохновился:
- Талгат Ниматович, куда спешим-то? На чай мы с вами, чай, заработали.
Нельзя было не восхититься его лексической виртуозностью, однако
намек, высунувший мордочку из этой фразы, меня слегка напугал. Можно было и
так его понять, что с переводчиком должен расплачиваться я, а не Эльвира.
Сразу в голове завертелась разная шкурная арифметика, и чуткий казах,
понятное дело, вскипел. Полоснув нас из своих смотровых щелей узким пучком
ненависти, он, не разжимая зубов, прохрипел:
- Не мы, ты заработал! Ты, Ваганетов! Кожамкулова здесь не было!
В сухих и маленьких всегда много страсти. Метнув молнию в Ваганетова,
переводчик не прямо, а по какой-то яростной ломаной ринулся к двери, но
покинуть комнату не смог. Его остановила хозяйка дома, которая в этот
момент, открыв из коридора ногой дверь, вплыла в комнату с подносом,
украшенным бутылкой водки и еще чем-то сопутствующим.
- Направо вторая дверь, верхний выключатель, - проинструктирова ла она
Кожамкулова чисто автоматически, потому что у нас в квартире по типу двери
нельзя определить тип помещения.
Гость застыл, не зная, как реагировать, и гнев, который промедления не
терпит, от него отлетел.
- Хи-хи, - запел кто-то тенорком внутри его сухонькой фигурки, -
хи-хи-хи.
Звук быстро достиг такого уровня, что увлек за собой все тело.
Последним к общему веселью присоединилось лицо - оно вдруг, как река, разом
вскрылось, обнаружив замечательную искристость. Особенно много света
разбрасывали зубы - ровнехонькие, какие только у тех бывают, кто рос рядом
с лошадьми.
- Талгат Ниматович, ты теперь все тут знаешь, свой человек, - натужно
пошутил Ваганетов. Он ужас как напугался, когда Кожамкулов вспылил. - Счас
хозяйке поможем. - И стал сгребать бумаги со стола. Множественное число
сделало казаха участником уборки, хотя сам он ничего не делал, а продолжал
по инерции смеяться. Даже специально смех продлевал, потому что еще не
решил: дальше обижаться или смилостивиться и сесть за стол. Жена на детях
научилась такие вещи тонко чувствовать.
- Если нетрудно, откройте, пожалуйста, шпроты.
Она подала гостю консервный нож. Тот взял не сразу, а предваритель но
убедившись, что на наших лицах нет и тени улыбки. Зато уж когда взял, то
действовать стал по-хозяйски. Положил под банку салфетку, наш консервный
нож забраковал, вынул из кармана свой, перочинный, в чехольчике, с
богатейшим набором лезвий, и в два счета справился с толстенной, еще
советской раскатки жестью.
- Спасибо вам большое, а то для меня это такое всегда мучение, -
скокетничала жена. - Саша нас даже не познакомил.
И, назвавшись, протянула Кожамкулову руку. Однако этот человек так к
миру настороженно относился, что почти не делал автоматических движений,
обязательно мгновение думал. У него даже пластика была какая-то странная -
кукольная, прерывистая. Но, взявшись все-таки за руку, он не просто ее
пожал, а торжественно поцеловал, и так галантно, как это уже никто, кроме
пожилых театральных администраторов, делать не умеет.
Ваганетов следом подошел знакомиться. Хотел было взять ту же высоту,
но побоялся осрамиться и просто трясанул всю конструкцию от кисти до плеча.
- Садитесь, пожалуйста, сейчас приборы принесу, - пригласила жена.
Еда на столе и бутылка уже стали забирать над гостями власть, отчего в
их облике и движениях появилась некоторая лунатичность. Уселись, руки оба
положили на ширину тарелки, воцарили тишину. Словно голову жертвенной
птице, я свернул винтовую пробку. Спины выпрямились. Бутылка, не желая
расставаться с содержимым, выпускала ледяную струю гулкими сердечными
толчками.
- Чего это вы половините? - неприязненно осведомился Ваганетов,
заметив, что я себя несколько обделил.
В таких случаях на что ни ссылайся, все равно есть большая вероятность
остаться непонятым, но я все ж таки сделал попытку:
- Мне ночью работать.
- Так тут вроде все не бездельники. - Ваганетов обвел рукой стол,
словно за ним, кроме Кожамкулова, еще человек десять сидело.
- Ему и половинки много, - вмешалась жена, очень вовремя вернувшаяся с
тарелками. - Сейчас такой мужик пошел, от одной рюмки с копыт валится.
Ваганетов посветлел лицом.
- Нет, мы пока еще пару-тройку... - он сделал ударную паузу и взялся
за рюмку, - десятков... - опять пауза, - таких малышек держим. Правда,
Талгат Ниматович?
- Сергей, еще раз прошу, говори только за себя, - ответил казах, но
уже без всякой злости. - Предлагаю за хозяйку дома.
Выпили. Жена, хоть я и смотрел на нее умоляюще, отправилась якобы
укладывать ребенка. Мы же налили по следующей.
И вот после нее Кожамкулов стал быстро терять резкость очертаний.
Жесткости в скелете поубавилось, суровость, которая очень шла к его
азиатскому лицу, расползлась в какую-то, наоборот, отчаянную улыбку - что
вот он себя уронил и теперь все секрет узнают, какой он пьяница горький,
будут смеяться над его беспамятной оболочкой. Я даже кивнул ему: мол,
погружайся спокойно. Но уже приглашать не нужно было: Кожамкулов, словно
ребенок, который прячется за ладошками, тихонечко налил одному себе полную
рюмку и, выждав секунд десять, изобразил на лице удивление: как же так, все
выпили, а он пропустил? Отставание было ликвидировано, и какое-то время,
пока жидкость двигалась по пищеводу, переводчик ее внутренним взором
сопровождал. Но, как только она достигла желудка, перевел фокус на меня:
- Думаете, казахский мой родной?
В тоне появились пузырьки агрессии.
- Думаю, да. - Я ответил вполне искренне, но наползающую тучу это не
остановило.
- Хочу заметить, что в моем вопросе ответ уже содержится, и вы
напрасно делаете вид, что он вам неизвестен.
- А какой ответ? - заинтересованно вставил Ваганетов. Его простодушие
несколько смягчило Кожамкулова.
- До одиннадцати лет я в русском детдоме воспитывался. Сестра меня
забрала, только когда работать пошла.
Воцарилось молчание. Физически чувствовалось, как оно заползает в
зияющий провал между сиротством Кожамкулова и моим теплым, домашним
детством.
- Александр, чего не наливаешь, прокиснет! - Ваганетов шахматным
манером двинул ко мне рюмку. - Давай за вас, Талгат Ниматович. За вашу
докторскую. - И, отвернув голову в мою сторону, театральным шепотом
объявил: - По моторам в стране первый человек.
- Был! - отрезал Кожамкулов. - Теперь все первые.
Выпили.
- Половинишь, Александр.
- Половиню, Сергей.
Полминуты ушло на закусывание, и тут Кожамкулов вдруг резко поднялся
из-за стола. Я перепугался, что опять его на скандал повело, но,
вглядевшись, обнаружил полное отсутствие в глазах злобы и вообще всего.
- Готов, - громко констатировал Ваганетов, как будто казах не мог его
услышать.
Он и не услышал - постоял, покачался и вдруг, словно догоняя свой
центр тяжести, кинулся вон из комнаты.
- Не суетись, Александр, - пресек мою попытку последовать за гостем
Ваганетов, - очухается через полчасика.
Все же было интересно, как пойдет процесс очухивания. Выглянул в
коридор. Кожамкулов стоял перед зеркалом, опершись рукой о раму, и давил
взглядом на точку, помещавшуюся вне пределов материального мира. Надежды,
что он быстрее чем за полчаса совместит ее с плоскостью зеркала, и впрямь
не было. Успокоенный, я вернулся в комнату.
- Вглядывается? - осведомился Ваганетов.
Я кивнул.
- Потом грустить будет и все раздавать. Мужик святой. Захотел бы,
любые бабки мог сшибать: какой хошь двигатель - хоть с иномарки, хоть какой
- послушает и сразу говорит, где что. Я, когда гараж покупал,
расплачиваюсь, а дед, хозяин, мне вдруг лепит: "По-хорошему с вас надо бы
лишнюю тысячу взять". "Счас, - говорю, - с какой радости?" "С такой, что у
вас с автомобилем теперь никаких забот не будет. Соседний с вами бокс
занимает, можно сказать, лучший в Москве механик". Точно, забот никаких,
делаю-то я сам, но гайки вертеть ума не надо, главное - знать чего.
- Как-то он для такого мастера больно нище одет.
- А потому что дурак. Кандидат, а дурак. Денег не берет! - Ваганетов
ретроспективно рассердился на товарища, но не столько за непрактич ность,
сколько за нарушение рыночных основ жизни. - А что в институте получает,
все сестре в Кокчетав шлет. Да еще пьет, как лошадь.
Телефонный звонок вклинился в разговор с обычной своей
бесцеремонностью.
- Сережа, как ваши дела, привез Ваганетов материалы?
- Привез. Уже все перевели, спасибо Талгату Ниматовичу.
- Как перевели?! - взревела Эльвира. - Зачем?
Странное это удовольствие: притопить ближнего, - ведь сидело же внутри
меня знание, что Ваганетову влетит за казаха, - а потом тянуть к нему
спасительную руку.
- Затем, что на вашем "Крекекексе" проспекты имеются только на
казахском. Без Сергея я бы вообще не знал, что делать.
- Ну да, а теперь узнали, когда он с этим алкашом к вам заявился.
Гоните обоих в шею!
Приказ был явно невыполним, и я застыл с трубкой в руке, ожидая, пока
течение времени отнесет его от меня подальше.
- Дайте-ка этого умника сюда! - угли в голосе Эльвиры дышали жаром.
Тезка мой по бизнесу не сразу смирился с неизбежностью, заключенной в
протянутой к нему трубке. Он целиком сосредоточился на тыканье вилкой в
папиросный кусок ветчины, который без наматывания не подцепишь. Тыкал,
тыкал, я стоял с телефоном - долго это продолжаться не могло.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг