МИХАИЛ ХАРИТОНОВ
ЗИНА
-----------------------------------------------------------------------
Андрей Валентинович со вздохом отложил в сторону томик "Поэзии
вагантов": пора было садиться за стол и вытаскивать из себя первую фразу для
аннотации.
Он так и сделал - выпил, зажмурясь, водки "Русский Бриллиант Премиум",
потом открыл глаза и написал: "В одно отнюдь не прекрасное летнее утро на
голову Зине Вагиной свалился целый ушат неприятностей".
В былые времена, когда профессор Андрей Валентинович Пенсов мог
позволить себе не читать ничего, кроме классической литературы (не считая,
конечно, свежих выпусков "Цитологии и гистологии" и иностранных научных
журналов), он счёл бы такое начало текста относительно приемлемым. Однако,
времена изменились. Литературному негру Пенсову необходимо было заботиться о
потребностях аудитории - широкой, но привередливой. Поэтому, внимательно
осмотрев со всех сторон проклюнувшуюся фразочку, он покачал головой, всё
похерил и начал снова: "Ну и денёк! Невероятные события просто падают на
голову простой русской женщине Зине Вагиной!" Вышло гораздо гаже, но
всё-таки ещё недостаточно блевотно, а значит - не вполне форматно. Пенсов же
отлично знал, что регулярно получает свой корм именно за точное попадание в
издательский формат. Засим Андрей Валентинович вымарал маркером "денёк" и
прочее, а поверху залепил: "Простая домохозяйка Зина Вагина затевает новое
частное расследование: украден ридикюль, в котором - важнейшая улика,
удостоверяющая отцовство сына её лучшей подруги. Ведомая женским чутьём, а
также советами духовного наставника, старца Нектария, она выходит на след
похитителей:"
Дальше покатило само, гелевая ручка таракашечкой побежала по бумаге,
исправно оставляя на ней свои выделения. Три абзаца нахуярились сами, а на
закусняк слепилась стопудово форматная концовочка: ":но держитесь, враги,
наша крутая Зинулька вас всех ещё отымеет! Вот только с кого начать?"
За время писательской практики у Андрея Валентиновича образовалось
сколько-то полезных делу привычек. Например: начинать всегда с аннотации,
как можно более хамской - она задавала тон и ориентир всему остальному.
Дальше надо было родить название книжки, и сразу же, пока оно ещё живое
булькает - замутить начало второй главы. Название хорошо рождалось под
лафитничек с беленькой, на закусон - мятная конфетка. Вообще-то Пенсов
водовку не жаловал, предпочитая коньяки и арманьяки, но вот рожать заголовок
новой книжки без жёсткой алкогольной анестезии не мог. Иногда, впрочем, он с
ужасом думал о том дне, когда он сядет за стол и спокойно, без мучений, даже
не повернув головы кочан, возьмёт и напачкует какую-нибудь развесистую
сюсявость. Типа - "Буря огненных стрел", славянское фэнтези. Или "Отвези
меня за седьмое море", любовный роман. Или: - а вот сейчас как раз пора,
ёпрст, оппаньки! - и конфеткой следом кусь-кусь, - м-м-м: м-м-м: "Цыплёнок в
табакерке", иронический детектив для дам-с. А что, классное названьице: и
форматно, и на хихик пробивает. Ах да, надо ещё добавить "Зину". "Зина с
цыплёнком в табакерке?" "Зина против Цыплёнка в табакерке?" А вот нефиг.
Сделаем просто. "Зина: Цыплёнок в табакерке". Автор - Дарий Попсов. Буээээ!
Уффф.
Теперь надо было начинать вторую главу, пока не остыло.
"Глава вторая" - черкнул профессор на свежем листке. И не давая себе
времени опомниться и продышаться, продолжил чирюкать: "Зина устроилась на
унитазе и пригорюнилась. После вчерашней бурной ночи отчаянно ныла
растревоженная женская снасть. С головы вместо элегантной причёски свисало
какое-то сено, на шее красовался огромный засос. Рыжая шмара, похоже,
удрапала с Толяном, а платок со следами спермы старого сквайра:" - Пенсов
вовремя поймал незаметно прокравшееся в текст учёное словцо, прихлопнул,
вписал на его место "старого англичанина" - и продолжил: ": можно было
считать навсегда потерянным вместе с ридикюлем. В соседней квартире
полупьяные молдаване, матерясь по-румынски, штробили стены под евроремонт.
Короче, неделя начиналась неудачно во всех отношениях".
Не перечитывая, не останавливаясь, не давая себе передыху - истребив
только слово "растревоженная", слишком сложное для массового сознания - он
высадил на бумагу второй, третий, четвёртый абзац. Главная фичёра была
именно в безостановочности процесса: думать приходила пора впоследствии,
когда бред, сочинённый во второй главе, надо было как-то объяснить - для
чего, собственно, и писалась глава первая. Потом сбоку присобачивалась
третья, и дальше всё шло по накатанной колее без остановок. В какой-то
момент Пенсов чувствовал, что пора бы уже и пересаживаться за комп. Тут он
уже разгонялся по полной - только клавиши трещали, как сырые дрова в
буржуйке. На десятом-одиннадцатом листе он обычно врубал музон: что-нибудь
из Джо Дассена или "Томбе ля неже", которую мог слушать бесконечно.
Сегодня ему случилось посидеть за компом дольше обычного. Правда,
сперва пришлось всё-таки на пару минуточек включить голову: надо было
придумать какую-нибудь душещипательную интригу с обспусканным платочком.
Это, положим, взяло не пару минуточек, а где-то с полчасика чистого времени,
зато потом дубинушка таки ухнула, зелёная сама пошла: настенные часы пробили
восемь, когда Андрей Валентинович, наконец, утомлённо отвалился от
компьютерного столика. Посмотрел в окно: там было пусто и сумрачно. В
середине неба была луна, прищемлённая тучами сверху и снизу, как гамбургер.
В голове всплыло: была какая-то сказочка про то, как Луну делают немцы в
Гамбурге. Братья Гримм? Непохоже что-то. Он хмыкнул, накапал пол-лафитничка
водовки. Потом, рассудив обстоятельства, добулькал доверху. Выпил.
Отмороженные мозги чуть согрелись, и Пенсов, наконец, вспомнил, что про
Луну - это Гоголь, "Записки сумасшедшего".
Ему иной раз приходило на ум, что грязное занятие, которым он
пробавляется, и высокая культура, которую он почитает, различаются не как
вода и масло, которые не смешиваются по своей природе, а, скорее, как белок
и желток в яйце: достаточно чуть повредить тонкую оболочку желтка, чтобы
жёлтая вкусняшка вытекла в неопрятную белую слизь. Поэтому он старался не
соприкасать две сферы жизни даже мысленно. Иногда, впрочем, случались
проколы. Как, например, в начале года, когда ему заказали допереводить
"Психологию личностного роста", сочинение некоего Джорджа Козловичи,
профессора то ли из Бостона, то ли из Принстона - в общем, из тех краёв, где
учёные занимаются наукой, а не проституцией. Зачем Хапузов купил права на
эту самую "Психологию", профессор так и не узнал. Видимо, по ошибке. Чтобы
получить с паршивой овцы хоть клок зелёной шерсти, шеф решил опустить текст
до уровня гламура. Андрей Валентинович вместо этого увлёкся, начал делать
какие-то выписки, перепроверять ссылки, добавлять академической ясности - и
охолонился, когда до сдачи осталось четыре дня, а первые главы Жорик
завернул со словами: "Это чего такое ваще? Я же ясно, сказал, сто раз,
блядь, повторил: текст надо бодяжить, а не грузить, бодяжить, блядь, а не
грузить, нах:" Он произнёс ещё много слов, от которых даже у привычного ко
всему Пенсова затряслись губы и покраснела шея. В тот же день он сел и
разбодяжил эти несчастные три главы до полных тошнотиков, а за оставшиеся
дни успел сбацать, помимо остатков "Психологии", ещё и книжицу "Худеем без
диеты".
С тех пор он чётко делил попадающееся ему на жизненном пути сущее на
две половины. В одной была водка, компьютер, Зина Вагина и прочая свинцовая
мерзость постсоветской жизни. В другой - коньяк "Croizet VSOP", хорошие
книги, редкие встречи с оставшимися в Москве друзьями. Кроме науки, к
сожалению. Последний раз он просматривал "Цитологию и гистологию" пять лет
назад, и убедился - никакой цитологии, да и биологии вообще в России больше
не существует, тема закрыта с концами.
Он выключил комп, встал, запахнул шёлковый домашний халат и отправился
на кухню, где его ждали два сырых яйца, тефлоновая сковородка и сын.
*
Дементий сидел на подоконнике и смотрел на улицу. На улице бестолково
цвели раскоряченные липы, под ними коротала время иномарка военного цвета.
Люди в белых рубашках с короткими рукавами, заинтересованно засунув хрюсла в
жёлтую прессу, неспешно стекались к бульвару. Пенсов-младший смотрел на всё
это с обычной отсутствующей улыбочкой, задумчиво накручивая на палец длинную
белую прядь.
Сын у Пенсова образовался, можно сказать, случайно. Андрей Валентинович
женоненавистником не был, но полудённый бес посещал его редко. Женился он,
так сказать, в зрелом расцвете, на дочке академика Кушелевича. Дочка,
Настенька Кушелевич, интеллигентная женщина ахматовского склада, имела два
образования и английский, была начитана и остра на язык, знала толк в
дорогом куреве, и, как всякая уважающая себя интеллигентная женщина,
страдала мигренями, резко обостряющимися при виде брачного ложа. Дементий
стал плодом совместного посещения семидесятилетнего юбилея настиного
дорогого папочки, где Настя как-то особенно удачно нарезалась, да и Андрея
охватило несвойственное ему игривое настроение. В результате ими был зачат
Дёма. Произошло это в персональной "Волге" академика Кушелевича. О каковм
обстоятельстве Анастасия Натановна - будучи, опять же, женщиной
интеллигентной - охотно рассказывала в обществе.
Это был единственный момент, когда она вспоминала о сыне. После
тошнотной беременности (родов ей удалось избежать - кесарево избавило её от
мук) все заботы о маленьком Дёмке были благоразумно свалены на супруга. В
конце концов, Настеньке было просто некогда заниматься ребёнком: как раз в
это время она открывала для себя поэзию Фроста, живопись Чурлёниса и
ароматизированные сигариллы.
Зато Пенсов открыл для себя молочные смеси и ночные кормления, научился
готовить укропную водичку и часами держать ребёнка на плече в ожидании
отрыжечки, потом приобрёл опыт общения с приходящими нянями и детсадовскими
воспитательницами, освежил в памяти правила русской грамматики и теорему
Пифагора, а также узнал много нового о детской сексуальности и
противопожарной безопасности.
В девяносто первом семья академика - к тому времени уже покойного -
вспомнила о своих корнях и стала готовиться к отъезду на историческую
родину. Пенсов, неожиданно для себя самого, эмигрировать отказался наотрез -
и, более того, оставил себе малолетнего сына. Настя - к тому времени
успевшая стать Малкой - легко нашла в себе силы это пережить.
Впоследствии профессор частенько проклинал себя за то, что остался,
пока не понял, что дело было не в приступе патриотизма, а в
благоприобретённом отвращении к супружеской жизни. Увы, с точки зрения чисто
практической, то была ошибка: работы по специальности в России в ближайшие
сто лет не предвиделось. Пришлось заниматься чёрт-те чем, включая
унизительное стояние за прилавком с турецкими куртками и польской
косметикой. Однажды к его точке подошла его бывшая аспирантка, выгуливаемая
бритоголовым толстошеим выблядком с торцом вместо лица. Они узнали друг
друга, но сделали вид, что незнакомы. Через два дня профессор рассчитался по
товару и с рынка ушёл навсегда: он дал себе клятву найти хоть какую-нибудь
нормальную работу, в четырёх стенах и за столом:
Дёмка тем временем вырос - и превратился в странноватого, но вполне
удобного для совместного проживания подростка, или даже уже "молодого
человека". Большую часть времени он проводил в своей комнате: там у него был
смонтирован домашний кинотеатр. На приобретение аппаратуры папа выбросил
восемь штук грина - практически все свои накопления. За эти деньги он купил
себе абсолютное спокойствие по поводу сына и его занятий. Оставалось только
своевременно подбрасывать ему новые дивидишки, а также книги про кино.
Вот и сейчас рядом с Дёмкой на подоконничке прикорнула растрёпаная
"Трюффо о Трюффо".
Профессор раскалил сковородочку, разбил в неё яйца и вопросительно
посмотрел на Дёмку. Тот слез, зарядил тостер хлебцами из пакетика, достал
две тарелки, сел на пол и уткнулся в "Трюффо".
Они поели яичницу с тостами. Папа свой желток густо посолил, сын -
слегка поперчил. Тарелки свалили в раковину: Дементий любил мыть посуду, это
помогало ему сосредоточиться. На нём же лежали обязанности по стирке: он
хорошо управлялся со стиральной машиной, а в случае чего и сам мог
простирнуть и выжать бельишко. Этому он научился, когда жил в деревне: два
года назад он зачем-то поехал в Камышёвку, пристроился там у какой-то
маминой родственницы, адрес которой разыскал в старой записной книжке. То ли
отдыхал от неудачно сданных экзаменов (Пенсов-старший, понадеявшись на
старые университетские связи, недоложил бабла репетиторам и оказался
неправ), то ли искал смысл жизни. Пенсову тогда было не до него: он тогда
только-только входил в рынок и работал практически круглосуточно, с
небольшими перерывами на еду и сон.
- Ну как у тебя дела? - первым нарушил молчание сын.
- Полторы нормы сделал. Считай, ударник, - профессор встал, чтобы
достать из шкафа бутылку "Croizet VSOP". - Будешь? - он показал на пузатую
коньячную рюмку.
Дементий немного подумал, потом мотнул головой:
- Лучше херес. Папа, достань "Матусалем Олоросо". И мой бокал.
- Бокал сам достань, - закряхтел Пенсов-старший, - к тебе ближе.
- Извини, папа, - кротко сказал Пенсов-младший, приподнимаясь и
доставая с полочки любимую посудинку.
Они выпили.
- Кофейку бы хорошо, - почти просительным тоном сказал отец.
- Если помелешь, - заявил сынуля.
- Эх, старые мои кости, - привычно проворчал профессор, доставая
древнюю ручную мельницу с пожелтевшей костяной рукояткой.
Андрей Валентинович, при всех своих многочисленных достоинствах,
совершенно не умел варить кофе. А вот сын где-то намастырился управляться с
туркой как настоящий турок.
- Я тут недавно пробовал интересную штуку, - сказал сын, роясь в
кухонном столе в поисках баночки с корицей. - "Копи лувак". Или "кофе
виверры".
- Виверра - это вроде бы такая дикая кошка? - наморщил лоб
Пенсов-старший, продолжая крутить ручку. Мельница лениво похрустывала
зёрнами.
- Ну да, - Дементий аккуратно отрывал краешек пакетика с гвоздикой. -
Она самая. Её выпускают на кофейную плантацию, она находит самые лучшие
плоды кофе и ест. В кишечнике зёрна ферментируются. Потом её помёт
процеживают, зёрна отмывают и жарят. У них уникальный аромат.
- Короче, срань кошачья, - подвёл итог профессор. - Ну и как аромат?
- Ничего, - сын сделал длинную паузу, - особенного. Пахнет хорошо. Но
цена:
- И кто же это тебя угощал? - поинтересовался профессор, передавая сыну
плошку со свежесмолотым коричневым порошком.
- Заказчики, - сказал сын. - На переговорах насчёт съёмок.
- Каких съёмок? - заинтересовался профессор. - Ты вообще где сейчас
работаешь?
- У себя. Я тебе не говорил разве? - удивился сын. - У нас с ребятами
небольшая студия, делаем клипы: Конечно, всё это пока очень
непрофессионально, - самокритично добавил он. - Но уже есть клиенты: в
общем, стараемся, - он сделал неопределённый жест рукой.
- Ну, если к вам ходят с такими подношениями, - вздохнул профессор, -
глядишь, и денег отсыплют.
- Деньги предлагали неплохие, - из турки повалила коричневая пена, и
Дёма ловко подбросил её над огнём, - но заказ неинтересный. Хотя, если найти
нестандартные ходы: будем думать.
- Неинтересный, - пробурчал отец, не слишком-то поверивший рассказу
младшего, - всё лучше, чем Зину Вагину писать.
- Знаешь, - осторожно сказал сын, - я тут почитал эту вашу Зину Вагину.
С определённой точки зрения это интересно. Кстати, "Зина против
Резус-Фактора" - твоя работа?
- Я же тебя просил как человека: не читай треш, испортишь вкус, - на
этот раз Пенсов и в самом деле рассердился. - Зину особенно не читай. Та ещё
отрава. Я-то знаю.
*
Зина Вагина вызывала у профессора сложные чувства - смесь стыда и
извращённой гордости. Сейчас, правда, Зину писал не только он, а человек
десять литературных негров. И, разумеется, на управление проектом Жора
посадил педоватого мальчика из рекламного отдела, а не заслуженного Пенсова.
Тем не менее, идея культового сериала принадлежала именно ему.
Всё началось тривиально. После расставания с кожаными куртками и
польской помадой профессора помотало по всяким разным местам, пока не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг