прибило к издательству "Арго-Речь", в ту пору претендовавшее на
интеллектуальность. Сначала Андрей Валентинович процвёл на ниве мелкого
интеллигентского штукарничества - всякого там копания в умных книжках,
сверки латинских цитат и так далее. Платили за это немного и часто
обманывали, но это всё-таки была относительно пристойная работа, а не
промораживание мозгов.
Ситуация переменилась, когда издательство, в полном соответствии со
своим двусмысленным названием, поставило на стапеля одновременно "Словарь
античной мифологии" и "Словарь блатной фени". Профессору предложили заняться
"Мифологией": было важно прошлёпать на супере слова "под редакцией проф.
такого-то". На "Блатную феню" нашли какого-то ушлого мужичка со смешной
фамилией Хапузов, который предъявил диплом филфака МГУ и наколки на грудях,
что вроде бы свидетельствовало о достаточном знании предмета. Пенсов же от
предложенной чести курировать мифологию отказался: он всё-таки был биологом,
а не филологом и не антиковедом, к тому же считал себя честным человеком и
торговать профессорством не хотел. Тогдашний главред несколько удивился,
после чего послал Андрея Валентиновича в жопу. Профессор принял это с
достоинством, хотя и потирая ушибленный карман: к тому времени аргошные
гонорары стали для него одним из основных источников дохода. Напоследок он
предупредил бывшего кормильца, что мужик с дипломом и наколками кажется ему
подозрительным, особенно в части диплома.
Через полгода оба словаря вышли. Античный был ужасен: Агамемнон там был
перепутан с Агесилаем, Гомер с Гектором, а смазанная фотка развалин Форума
была почему-то поименована "раннехтонической базиликой Артемиды Блаженной".
"Блатная феня", судя по всему, тоже не блистала достоинствами. Во всяком
случае, как убедился въедливый Пенсов, не побрезговавший взять том в руки,
орфографических ошибок избежали только матные слова, да и то не все - во
всяком случае, глагол "пиздеть" там писался то через "е", то через "и", что
бросало густую тень и на всё прочее содержание, могущее быть
охарактеризованным производным существительным от означенного глагола. В
выходных данных вместо "Арго" было набрано "Агро".
Пенсов не знал, что к тому моменту мужичок с наколками уже вскарабкался
на место главредактора, каким-то образом избавившись от пенсовского
обидчика. Осмотревшись на новом месте, он устроил среди подчинённых чистку,
после чего начал подбирать кадры под себя.
Профессорский телефончик Хапузову подсунул кто-то из старых
корректоров: срочно понадобился вменяемый и недорогой интель для перевода
немецкой книжонки "Античная гомоэротика".
К тому моменту профессор поддерживал штаны в основном благодаря
техническим переводам, которые он уже успел возненавидеть до крайности.
Однако, помня старую обиду, возвращаться на птичьи права он не пожелал.
"Возьмёте меня в штат, тогда будет о чём разговаривать", - гордо закончил он
и повесил трубку. Хапузов, однако, через три дня позвонил снова и предложил
профессору работу на окладе - опять же по переводам. Деньги были небольшие,
но Пенсов согласился.
Когда он пришёл в издательство подписывать контракт, то узнал много
нового. В частности, то, что Хапузова зовут Гремислав Олегович, что ударение
в его фамилии делается на последнюю букву и никак иначе, и что у него
великие планы по развитию и разрастанию издательского бизнеса. Как
выяснилось несколько позже, в издательстве Хапузова звали Жора, фамилию
произносили как "хапузый" и дружно ненавидели за хамство, скаредность и
привычку квасить на рабочем месте.
Пенсов тоже вскоре возненавидел Хапузова, но ни высказать ему
наболевшее, ни расплеваться с ним почему-то не мог. Жора его подавлял своим
природным, биологическим бесстыдством. И хотя хапузовская манера вести дела
напоминала профессору способ питания кишечнополостных организмов, он никак
не мог принять решение, уйти. Да и уходить, в общем-то, было некуда.
Полгода Пенсов усердно перелагал русскими буквами всякую импортную
мусорку: бабские романчики, детективчики и тому подобную струхню, вплоть до
астрологических календариков (это печаталось анонимно, без указания автора).
Он же проверял чужие переводы, исправлял самые грубые языковые и фактические
ошибки, а иногда приходиось садиться и за вычитку корректуры: Хапузов
старательно требовал за каждый скормленный рубль всяких сверхнормативных
трудов. Но в целом всё это оказалось проще, чем Пенсов когда-то думал.
Больше того: освоив систему штампов, профессор почувствовал в себе силы
производить литпродукцию самому, но предложить свои услуги стеснялся.
Зато не стеснялся Хапузов. Принимая очередную работу, он почитал своим
долгом устраивать замурзанному интеллигентишке распеканцию за недостаточную
близость к народу. Сам Хапузов считал себя порождением народной толщи, и
поучить всех этих бледнонемощных очкариков настоящей жизни было одним из
любимых его занятий.
Теребя невыбритый пучок щетины под нижней губой, Жорик текстовал:
- Я тыщу раз говорил: проще надо переводить! Как народ любит! Так, чтоб
любая старушка из очереди поняла! Чтоб любая блядь старушка, чтоб она читала
и всё понимала! Потому что это про жизнь! Старушка любит чтоб про понятное,
а не хуйню всякую с мыслями! И чтоб любая девка с Тверской тоже читала и всё
понимала, потому что это про жизнь написано! Народ любит про жизнь и чтоб
понятно, чтоб жесть штырила, а не хули сопли :
Этот монолог он мог продолжать бесконечно. Заканчивалось всё это
требованием "настоящего креатива, а не хуйни".
Однажды профессор решился-таки простебаться над хапузовскими
представлениями о "жизни".
- Знаете, - сказал он, старательно подстраиваясь под лексикон
работодателя, - давайте, в самом деле, сделаем серию. Скажем, детектив.
Народ любит детектив. Обязательно убийство, кража крупных денег, и прочая
фигня. Народ любит деньги, когда про деньги - тоже любит. Детектив - баба из
провинции. Народ любит, чтоб баба. Не замужем, зато есть кот. Народ любит
про кота. Зовут Зина Вагина, с ударением на первый слог, естественно. Или на
последний. Не красавица, но в койке ураган. Народ любит, чтоб ураган. Способ
расследования у неё самый народный: трах-перетрах с подозреваемыми, а они ей
всё рассказывают, как на духу, и так по цепочке, пока не доё: дотрахивается
до преступника. После чего сваливает в Анталью с деньгами. Народ любит про
свалить отсюда. В общем, типа Джеймс Бонд, только как бы наоборот. Давайте,
что-ли, мутнём?
Профессору казалось, что он тонко иронизирует. Однако Жорик слушал с
интересом, а под конец выдал неожиданное: "Ну: ну: что-то есть. Допустим.
Завтра концепцию неси, будем разговаривать".
Концепцию Пенсов справил в тот же день за три часа, в остром приступе
сартровской экзистенциальной тошноты. Он добросовестно выскреб из черепа всё
самое пошлое и отвратительное, что только мог вспомнить и навоображать, и
выжал разом на бумагу. В результате криворождённая Зина Вагина приобрела
вполне внятные очертания. Она была рыжей шалавой неопределённого возраста
родом из Бобруйска (профессор сначала хотел было вписать Урюпинск, но в
последний момент передумал). Отчество он дал ей, в порядке мазохизма,
"Андреевна". Мадам была телесно несовершенна ("ноги разные" - вписал
профессор, кстати вспомнив Высоцкого, а потом заменил на разноцветные соски,
один коричневый, другой розовый, розовый был чувствительнее к ласкам), но
имела хорошо развитую душу и творила чудеса в постели. Замуж он её всё-таки
выдал - она состояла в браке с геологом Порфирием Вагиным, который годами
пропадал в экспедициях (тут профессор прошёлся по всем известным ему мифам
об этой романтической профессии). По-настоящему Зина любила только мужа, но
голодное женское начало постоянно требовало вкусного мужского конца. Мужики,
понятное дело, Зине не давали проходу, чуя сласть. Однако она дала клятву
перед чудотворной иконой (здесь Андрея Валентиновича чуть не стошнило, но он
продолжал писать) использовать свои интимные способности исключительно на
благо людям, то есть в расследовательных целях. На каковое служение её тайно
благословил монах-катакомбник старец Нектарий, постник и чудотворец, а
такоже и перший зинин наставник в сыскном деле: Чтобы добить ситуацию,
Пенсов присобачил к Зине автора - Дария Попсова, литератора-инвалида,
специализирующегося в стиле "иронический женский боевик с сексуальным
уклоном".
Хапузов, ознакомившись с проектом, тяжело задумался, а потом выделил
относительно пристойный - по меркам скаредной и нищеватой "Арго-Речи" -
бюджет на проект.
"Неукротимая Зина" была написана ещё довольно робко - вопреки
собственным установкам, Пенсов никак не мог преодолеть благоприобратённой
стыдливости. Получив очередную порцию наставлений от Жоры, профессор
решился-таки писать поборзее. "Зина: Побег из гнезда кукушки" уже вписывался
в формат, "Зина: Камасутра для гранатомёта" ощутимо раздвигала рамки жанра.
Продажи задрались вверх весёлым поросячьим хвостиком. Донельзя довольный
Жора взял ещё людей и поставил производство на поток, обещая, что таким
макаром они обставят самое "ЭКСМО" и вообще всех на свете производителей
чтива для народа. Это была, конечно, чушь собачья - худосочное "Арго" могло
разве что тявкать на огромное "ЭКСМО", как моська на слона, но некое веяние
успеха и в самом деле осенило злосчастное издательство.
Потом на рынок понеслись продаваться "Зина: Канкан на повапленном
гробе", "Зина: Бифштекс из зарытой собаки", "Зина: Дюймовочка в красной
шапочке" и прочая роззелень разнообразных Зин. Правда, политический триллер
"Зина: Таджикская Скинхедка", которую в последний момент с производства
всё-таки сняли, а самого профессора чуть было не ссадили с проекта, благо
конкуренты дышали в спину: Пришлось объясняться с Жорой. Сошлись на здоровом
принципе "никакой политики, больше перетраха".
*
- В общем, не читай треш, - повторил Пенсов-старший, наливая себе на
полпальца коньяка.
- Ну, допустим, треш. С трешем можно работать, - заявил сын. -
Собственно, с ним-то всегда и работали.
- Ой, вот только не надо про Тарантино, - поморщился профессор.
- Не только Тарантино, - сын говорил тихо и размеренно, и это
профессора раздражало. - Не только Тарантино и не столько Тарантино. Так
называемая большая литература есть отрицание литературы массовой, которая, в
свою очередь, отрицает действительность: Хороший вкус может быть воспитан
только на образчиках плохого вкуса. Не нужно только совсем буквально это
понимать, как в "Дон-Кихоте". "Дон-Кихот" как раз не показателен. А вот
"Рукопись, найденная в Сарагосе" - очень интересная вещь.
- Не умничай, пожалуйста, Дементий. Есть литература, а есть дерьмо.
Читать дерьмо так же вредно, как есть. Я зарабатываю тем, что отравляю мозги
дорогих соотечественников. Зина Вагина - это то, чего они хотят. С чем я их
и поздравляю.
- Не всё так просто, папа, - сын упрямо мотнул головой, длинные волосы
колыхнулись. - Например, комиксы, с твоей точки зрения - торжество
дурновкусия. Но в киноформате:
- Ты что, "Супермена" посмотрел? - прищурился отец.
- Нет. "Человека-паука". В некотором смысле это шедевр. Мне, правда,
мешал цвет, и я его убрал. И поигрался с саундтреками. Но, в сущности, здесь
всё уже сделано. Меня больше интересует:
Неожиданно задренчал телефон.
Сын протянул длинную гибкую руку и выудил радиотрубку. Нажал на зелёную
пимпицу, лениво поднёс к уху.
- Алё? - сказал он. - Что? Представьтесь сначала: Что значит "медийный
центр"?.. Хорошо, сейчас передам.
Он в сомнении покрутил трубку, потом отдал её отцу:
- Папа, это тебя, но я не понял, кто.
- Андрей Валентинович? - уверенно пробасила трубка. - Здравствуйте. Вас
беспокоят из: - последовала маленькая, но заметная пауза-запинка, -
интеллектуального сообщества "Пендем".
- Сообщества чего? - переспросил профессор.
- "Пендем". Это существительное, - пояснила трубка. - Мы по поводу
вашего последнего романа из серии про Зину. У нас возникла проблема:
- Все авторские права на серию принадлежат издательству "Арго-Речь", -
заученно сказал профессор. - Обращайтесь к ним.
- Пожалуйста, дослушайте, - нетерпеливо перебила трубка. - Речь идёт о
вашем последнем романе. "Зина: Цыплёнок в табакерке".
- Вам же сказали: права на всю серию: - начал было профессор и осёкся.
- Гм, - наконец, выдавил он, лихорадочно соображая. - Романа с таким
названием ещё нет. Если вы настолько в курсе моих дел: я даже не знаю, что
сказать.
- Да-да, мы в курсе. Написана первая и вторые главы, сделаны заготовки
для третьей и большой кусок четвёртой. Проблема начинается как раз в
четвёртой главе. Пока её ещё нет - ни главы, ни проблемы. Но завтра утром
она возникнет. Мы хотели бы, - опять крошечная пауза, - посоветоваться с
вами лично. Вы не против?
- Нет, - машинально ответил профессор.
Больше ничего он сказать не успел: пол под ногами качнулся и ухнул
куда-то вниз, а вокруг стало темно.
*
Комната больше всего походила на внутренность перевёрнутой рюмки:
круглая, со стенами из какого-то матового стекла, красиво сходящиеся сводом,
с которого стекал мягкий золотистый свет, напоминающий рассветный солнечный.
В центре стоял алый стол в форме выгнутой кляксы и огромное фиолетовое
кресло, мягкое даже на вид. Стрельчатая арка вела в другую комнату, судя по
всему - такую же, только мебель там была других цветов: сквозь муть стекла
слегка просвечивали бесформенные зелёные и голубые пятна.
Повернув голову, профессор увидел такой же проход, в котором можно было
углядеть кусочек чего-то оранжевого - тоже, наверное, кресла или
какого-нибудь дивана. Он откуда-то знал, что за этой комнатой следует
другая, за ней - ещё одна, и так без конца.
Пенсова это не испугало. Он вообще не чувствовал ни страха, ни
особенного удивления. Удивлялка у него сильно сдала после девяноста первого
и окончательно перегорела в девяноста третьем. Что касается страха, то
профессор твёрдо усвоил - бояться следует голода, холода и физического
насилия. Судя по всему, ничего подобного в отношении его персоны пока не
планировалось - а стало быть, и бояться пока было нечего.
Справедливо рассудив, что кресла предназначены для того, чтобы на них
сидели, Андрей Валентинович, осторожно подобрав полы халата, опустил худое
тело в объятия фиолетового монстра. Ничего плохого не произошло - просто
очень уютное кресло.
- Ещё раз здравствуйте, Андрей Валентинович, - сказал стол. - Вас
приветствует интеллектуальное сообщество "Пендем". Надеюсь, вы не имеете
предубеждений по поводу искусственного интеллекта?
- Скорее уж у меня есть предубеждения по поводу интеллекта
естественного, - тяжело вздохнул Пенсов.
- Ну, это тоже лишнее, - снисходительно заметил стол. - Позвольте всё
же представиться. Я - "Пендем". Единство искусственных разумов, существующее
в среде, которую мои современники называют "паравременной петлёй". Это
образование находится относительно вашего времени в будущем. Приблизительно
на двести лет вперёд.
- Приблизительно - это сколько? - проворчал Пенсов, во всём любивший
точность.
- Видите ли: - говорящий стол совершенно по-человечески замялся. -
После открытия паравремени многое изменилось. Не обязательно же всем жить в
одном времени и в одном месте. В общем, какие-то части нашей цивилизации
отстоят от вашей на двести лет, какие-то, скажем, на триста: есть и такие,
время которых перпендикулярно вашему. Если вас интересует наше точное
времяпребывание, то мы отстоим от вашей реальности где-то на сто пятьдесят
лет вперёд, четыре минуты влево, сутки вверх и три терции темнее. Если вам
это что-то говорит, конечно.
- Мы не на Земле? - на всякий случай спросил профессор.
- В смысле - на поверхности планеты, находящейся в галактическом
пространстве-времени? Нет, зачем же? Там сейчас вообще мало кто живёт. К
чему терять время на настоящей Земле, если можно воспроизвести любую её
часть в паравремени? Причём сколько угодно раз. Большая часть людей сейчас
обитает на тропических островах. Или на берегу Средиземного моря. Сами
понимаете, в галактическом времени этого берега на всех не хватило бы. Да и
тот, что есть, знаете ли, не подарок: Реальность хороша как повод для
творчества. Жить лучше в искусственном мире, это куда более естественно для
человека. Точно так же, как пить арманьяк, а не сырую воду из ручья. Кстати.
Насколько мне известно, вы не успели толком поужинать. Так вот, считайте,
что вы находитесь в очень хорошем ресторане. Давайте покушаем, а я составлю
вам компанию.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг