вспыхивали красные цифры, автоматически показывая количество капель слюны.
Белый квадрат сменился монотонным постукиванием метронома. Прошло еще
немного времени. и собака повисла в лямках. Уснула.
- Как видите, торможение условного рефлекса вызывает сон, - сказал
профессор. - Сон и торможение - один и тот же физиологический процесс.
Профессор продолжал рассказывать. Ирина между тем, выключила перископы,
куда-то позвонила по телефону, кому-то приказала подготовить какого-то
Самсона, спросила, проверен ли генератор, потом снова включила перископы.
Лосев уже не слушал, что говорил Браилов. Его внимание целиком захватил
новый обитатель комнаты: в углу, держась за решетку, стояла огромная
горилла.
- Не приведи, господь с таким зверем повстречаться, - прошептал Лосев.
- Он у нас очень милый, наш Самсон, ребенка не обидит.
В это время в комнату вошел лаборант. Самсон встретил его громким
рычанием и двинулся навстречу, широко расставив свои большие руки. У Лосева
все похолодело внутри: страшно было видеть этого небольшого человека рядом с
могучим зверем. Но лаборант дружески похлопал гориллу по черной груди и
протянул ей большое краснощекое яблоко. Самсон схватил яблоко и стал его
рассматривать.
- Включите генератор сонного торможения, - попросил профессор.
Лаборант повернул выключатель. Лосев, не отрываясь, глядел в окошко
перископа. Вот оно - таинственное детище профессора Браилова!
Лаборант бросил еще одно яблоко. Самсон поймал его и принялся грызть с
явным наслаждением. Прыгала стрелка секундомера на щите пульта управления
Прошла минута. Самсон продолжал жевать, но движения его стали менее
активными и с каждой секундой замедлялись все больше и больше. Вот он тяжело
опустился на пол, прижался спиной к стене, попытался вложить остаток яблока
в пасть и не смог: голова склонилась на грудь, глаза закрылись. Еще
несколько секунд - и Самсон, отяжелев окончательно, растянулся на подстилке
во весь свой богатырский рост. Грудь медленно вздымалась. Из полуоткрытого
рта вырывался мирный храп.
- Как видите, действие аппарата отличается чрезвычайной
эффективностью, - продолжал лекцию Браилов. - Нам понадобилось всего две
минуты и десять секунд, чтобы усыпить это сильное животное... Сколько он
будет спать?.. Не меньше трех-четырех часов... Не таит ли этот искусственный
сон какой-нибудь опасности для организма?.. Нет. Наоборот, он значительно
глубже естественного.
Звонок известил об окончании лекции. Ирина выключила рубильник. Экран
мгновенно потух. Замолкли репродукторы. В лаборатории воцарилась мертвая
тишина.
- Ну, вот и все, Георгий Степанович! - сказала Ирина.
Лосев оторвался от блокнота, спрятал его в карман.
- Замечательно! - произнес он восторженным шепотом, все еще глядя на
потухший экран перископа. - Как в сказке! Читателям будет очень интересно. Я
хотел бы осмотреть этот аппарат поближе.
- Пожалуйста!
Она подошла к шкафу, извлекла оттуда небольшой, обтянутый добротной
кожей чемодан, поставила на стол и раскрыла.
- Как видите, наш аппарат довольно портативен и в управлении очень
прост. Рефлектор нацеливается на подушку. Глубина сна регулируется этой
ручкой. Единица - дремотное состояние, двойка - поверхностный сон, тройка -
глубокий: мы пользуемся им для лечения сном.
- В свое время лечение сном наделало много шума, - заметил Лосев. - Но
сейчас... Мне как-то довелось беседовать с одним врачом, и, если судить по
его высказываниям, медики значительно поостыли к этому способу лечения.
- О, медики, - в глазах Ирины мелькнули хитроватые огоньки. - Они еще
не знают, что такое генератор профессора Браилова. Этот аппарат воплотил в
себе всю сокровищницу знаний, накопленных в результате многовековой
титанической работы самых светлых умов: физиков и химиков, биологов и
физиологов, психиатров и невропатологов. Павлов и Сеченов, Эйнштейн и
Гельмгольц, Архимед и Гиппократя8, я0 Аристотель... всех и не упомнишь.
Каждый из них вложил крупицу своих знаний, своего труда в этот аппарат.
- Лечение сном - это лишь незначительная частица тех возможностей,
которые сулит человечеству наш генератор, горячо продолжала Ирина. -
Приходилось ли вам, Георгий Степанович, испытывать бессонницу? Мучительное
состояние, не правда ли? Поставьте наш генератор на своей прикроватной
тумбочке, включите счетчик времени... Две-три минуты, и вы погрузитесь в
глубокий сон на пять-шесть часов. Вы проснетесь свежим, отдохнувшим, полным
бодрости и желания работать. Это не все. Намечается возможность достижения
такой глубины сна, при которой для отдыха нервной системы достаточно будет
трех, а может быть, и двух часов в сутки. Вы представляете себе, что будет?
Ведь человек вынужден спать восемь часов, и нельзя сокращать это время,
иначе - нарастающее переутомление, истощение нервной системы,
преждевременная старость со всеми ее спутниками - недугами. Треть своей
жизни человек вынужден проводить в постели, и сократить сон вчетверо -
значит подарить человеку пятнадцать-двадцать лет творческой жизни. Сколько
можно сделать за эти годы!
Лосев с нескрываемым восхищением глядел на девушку. Сколько огня в ее
глазах! Какая энергичная жестикуляция!
- А вы любите, оказывается, помечтать, - усмехнулся он.
- Но эта мечта уже наполовину сбылась, - ответила Ирина. - Пройдет
немного времени, и она сбудется полностью. Я убеждена в этом!
- Как только ваш аппарат появится в продаже, я первый покупаю себе. Как
жаль, что его не изобрели раньше. Станьте, пожалуйста, вот так, - сказал он
и, отойдя назад, быстро вскинул к глазам фотоаппарат.
- Простите, но фотографировать в нашей лаборатории не разрешается, -
предостерегающе выставила вперед руку Ирина.
- Что вы говорите? - явно смутился Лосев. - К сожалению, вы поздно
предупредили: я успел щелкнуть. Профессиональная поворотливость, -
усмехнулся он - Однако, если нельзя, значит нельзя.
Он открыл заднюю крышку фотоаппарата, извлек кассету и протянул ее
Ирине.
- Там у меня, кроме этого, еще несколько снимков. Когда проявите,
отрежьте запретный, а остальные вернете мне.
Ирине стало неловко. Но она решительно взяла кассету. "Сколько в нем
порядочности и такта", - подумала девушка, пряча кассету в карман халата.
17. У ПОРОГА ИЗВЕЧНОЙ ТАЙНЫ
Казарин упорно работал над усовершенствованием гипнотрона. Это он
предложил так назвать аппарат, усыпляющий на расстоянии. Антон Романович
вначале было поморщился. Очень уж претенциозное название. Кое-кто поймет,
что мы с вами изобрели аппарат для гипноза. А ведь гипноз - это не просто
сон. С этим словом связано что-то более значительное.
- Но физиологическая сущность одна и та же, - возражал Казарин.
- Одной физиологической сущности мало. Нужна еще и форма проявления.
Впрочем, если бы сущность вещей и форма их проявления всегда совпадали, нам
с вами нечего было бы делать в науке. Да и наука тогда ни к чему. Надеюсь,
вы это и сами хорошо понимаете, Мирон Григорьевич?
Да, Казарин это понимал. Может быть, даже лучше, чем кто-нибудь другой.
Гипноз! Сколько поистине чудесных явлений связано с этим состоянием! Силу
гипноза люди познали давно. Еще в глубокой древности жрецы с помощью
специальных приемов погружали немощных в особый сон. И происходило чудо:
слепые прозревали, к немым возвращалась речь, парализованные вставали на
ноги, заживали язвы, кровоточащие раны переставали кровать. Проходила
душевная боль, смертельная тоска сменялась неистовой радостью.
Жрецы свято берегли свою тайну. Это было им выгодно.
Проходили столетия. Наконец техникой гипноза овладели врачи. Они
тщательно изучали все формы проявления и все возможности этого удивительного
состояния. Только одного не могли они - объяснить его. Говорили о каком-то
животном магнетизме, о каком-то флюиде, волшебном ветерке, истекавшем якобы
из пальцев гипнотизера и проникающем в глубь мозга загипнотизированного; о
каких-то магических свойствах, ниспосланных высшей силой отдельным
избранникам.
Потом была раскрыта и сущность гипноза. Оказалось, что это
всего-навсего частичный сон, который можно вызвать с помощью весьма
разнообразных приемов, и даже путем простого внушения. Выяснилось, что
обычный сон можно перевести в гипнотический и наоборот.
Все было очень просто и в то же время чрезвычайно сложно. Оказалось,
что далеко не каждого можно сразу усыпить, а в глубокую, самую интересную
степень гипноза впадали немногие. Порой случалось так, что больной, который
прекрасно засыпал, через несколько минут от начала сеанса или мгновенно
после короткого приказа "Спать" вдруг переставал подчиняться гипнозу, и уже
никакими способами его нельзя было усыпить. Бывало и так, что больной, по
каким-то совершенно непонятным причинам, внезапно выходил из-под влияния
гипнолога, просыпался в самое неподходящее время. Если это происходило в
момент операции, надо было срочно прекращать ее, давать наркоз, терять
время.
Гипнотрон профессора Браилова работал безотказно. Направил рефлектор на
голову, нажал кнопку - и человек засыпает. Это было огромным преимуществом
аппарата. Но у гипнолога было свое преимущество: слово.
До знакомства с профессором Браиловым Казарин даже представления не
имел о том, какой огромной силой воздействия на человека обладает слово.
Только наблюдая гипнотические сеансы в гипнотарии института, он смог
убедиться в изумительной власти слова над человеческим организмом.
Антон Романович говорил спокойным голосом спящей девушке: "Вам
холодно!" - и стрелка прибора, соединенного с кожным электротермометром,
лезла вниз, а осциллограф, регистрирующий состояние капилляров, показывал
нарастающее сужение их.
Профессор Браилов говорил, прикладывая к руке загипнотизированного
студента пузырь со льдом: "Я прикладываю к вашей руке грелку!" В нервные
центры поступали сигналы: "Холод!.. Холод!.. Холод!.." А мозг реагировал на
тепло. И приборы фиксировали тепловую реакцию.
Слово оказалось могущественнее.
Во время гипноза мозг находится в особом состоянии. Чтобы включить или
выключить те или иные участки его, достаточно слова. Это похоже на
волшебство. Загипнотизированному говорят: "Гудит колокол!" И человек
отчетливо слышит колокольный звон, хотя никакого колокола и близко нет. "На
столе стоит статуэтка". Загипнотизированный смотрит и совершенно отчетливо
видит ее, но вот ему сказали, что статуэтки нет, и она мгновенно исчезает из
поля его зрения. Человеку заявляют, что его рука занемела и совершенно не
чувствует боли. Теперь ее можно колоть, жечь огнем, резать. На лице не
появится даже гримасы боли. Участок мозга, реагирующий на боль,
затормозился. И так во всем.
С помощью гипнотрона можно погрузить человека в сон, по существу своему
не отличающийся от гипнотического. Но чем заменить живое человеческое слово,
чтобы проявить невероятные возможности этого состояния? А что если
попытаться с помощью особых импульсов воздействовать на простейшие функции
головного мозга: зрение, слух, осязание, болевую чувствительность... Как
много дала бы медицине власть над этими центрами! И Браилов искал. Так
удалось разгадать тайну двигательных центров, подобрать волну, на которую
отзывались клетки мозга, воспринимающие тепло, холод, отдельные виды болевых
раздражений. Еще немного, и будет решена одна из сложнейших проблем -
проблема боли. Над этим сейчас работала отдельная лаборатория. С помощью
специального аппарата, так называемого анестезиотрона, можно было уже на
несколько суток выключать центры, воспринимающие тепловые раздражители.
Казарин даже пострадал на этом опыте. Забыв. что его тело совершенно не
реагирует на тепло, он во время работы облокотился на электрическую плитку и
спохватился только тогда, когда вспыхнул халат. К счастью, ожог оказался
неглубоким.
Антон Романович шутил:
- Боль - это величайшее благодеяние природы. Обезбольте человека, и он
рано или поздно погибнет. Он проткнет себе ногу гвоздем, и будет ходить как
ни в чем не бывало, пока, раздеваясь, не обнаружит, что ботинок прибит к
стопе; да и раны глубокой не заметит, кровью истечет.
Аппарат для электрообезболивания был еще далеко не завершен, а
профессор Браилов уже торопил Казарина с обработкой новой модели гипнотрона,
модели, воздействующей на оптический центр. И Казарин с головой окунулся в
технические расчеты.
Когда Ирина зашла к нему в кабинет, он стоял у электронной машины и
разглядывал карточку с только что полученными сведениями.
- Получается что-нибудь? - спросила Ирина.
- Получается. Вот окончательные данные для перевода всего зрительного
аппарата в состояние повышенной восприимчивости.
- И вы надеетесь?..
- Да. Расчеты показывают, что зрение должно стать телескопическим.
- Я рассказала о ваших работах. Георгию Степановичу. Он очень
интересуется ими.
- Ну нет, я категорически возражаю против того, чтобы корреспонденты
научно-технических журналов шатались по нашим лабораториям. Хватит с нас
лосевской статьи о генераторе сонного торможения.
- Чем вам не угодил Георгий Степанович? Ведь его статья, согласитесь,
написана прямо-таки блестяще.
- О, да! Статья блестящая и результаты протрясающие. Сколько сегодня
получено писем от читателей?
- Совсем немного, около двух тысяч, - рассмеялась Ирина. - Поток писем,
как видите, пошел на убыль.
- Я чувствую, это вас огорчает.
- Меня огорчает, что вам не нравится Лосев. За что вы его невзлюбили?
- Неприятен он мне. Почему? Не знаю. Есть чувства, которые не поддаются
анализу. Неприятен - и все.
- Послушайте, Мирон Григорьевич, - вспыхнула Ирина. Ведь мы дружны с
ним. Не кажется ли вам...
- Нет, не кажется. Мне ваша дружба с ним тоже неприятна. А то, что он
разрешил себе фотографировать в нашей лаборатории...
- Но он же вернул кассету. К слову, вы обещали проявить пленку
- Я уже проявил. - Он вынул кассету, открыл, извлек пленку и
просмотрел ее на свет. - Надо отдать ему должное: снимки великолепны.
Особенно последний.
- Разрешите взглянуть? Боже, какой у меня испуганный вид на этом
снимке, - рассмеялась Ирина.
- Зато на других кадрах вы вся искритесь от радости.
Ирина просмотрела всю пленку. На ней было несколько снимков, сделанных
на пляже.
- Если бы я знала, что здесь эти кадры, я бы не отдала вам пленку, -
смущенно произнесла Ирина.
- Чепуха, снимки как снимки, - буркнул Казарин. - Сюжет и композиция
особой оригинальностью не блещут.
- А мне нравится и сюжет и композиция, - упрямо сказала Ирина.
- Дело вкуса.
- Нет, вы явно несправедливы к Лосеву Но, я надеюсь, со временем это
пройдет.
- Сомневаюсь!
- Ладно, хватит об этом, Мирон Григорьевич. Если вам не трудно,
отрежьте, пожалуйста, конец пленки с последним снимком, а остальное отдайте
мне.
- С удовольствием!
Казарин щелкнул ножницами. Обрезок пленки упал в ящик стола.
- Прошу вас!
Ирина вертела в руках кассету, исподлобья поглядывая на Казарина. Он
очень милый, этот Казарин. И любит ее, Ирину, и она это знает. Он ей тоже
нравится. Очень нравится. Но Георгий Степанович... Нет, нет, это совсем
другое.
- Все же обещайте мне, что вы перестанете злиться на Лосева.
- А я и не злюсь, Ирина Антоновна. Я ему, завидую.
- Не нужно, Мирон Григорьевич.
Казарин пожал плечами и посмотрел на часы.
- Мы сейчас начинаем отработку с торможением оптического центра. Хотите
присутствовать?
- С удовольствием.
- Тогда садитесь, пожалуйста, - предложил Казарин и снял трубку, чтобы
вызвать лаборантов.
Ирина опустила кассету в карман халата, села к столу, развернула журнал
наблюдений и стала просматривать его. Прочитала последние записи, удивленно
вскинула брови. "Вот как, а он мне об этом ничего не говорил!"
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг