Васильевича, самого замечательного человека на свете, моряка, капитана
ледокола. Ему, конечно, надо было быть очень мужественным во время его
ледовых рейсов. Но вот как было набраться мужества маленькой Саше, у
которой так недавно умерла мама и у которой никого на свете теперь не было
ближе старенькой библиотекарши Анны Петровны и ее молодой помощницы Розы.
Анны Петровны Саша, конечно, стеснялась, хотя и считала ее очень
хорошей, а вот с Розой можно было обо всем поговорить.
Но и с ними теперь надо было расставаться.
Глава четвертая
ОБ ОДНОМ ОБЩЕСТВЕННОМ ДЕЛЕ,
ВЫПОЛНЕННОМ РОЗОЙ
Анна Петровна позвонила у двери Сашиной квартиры в восемь часов
вечера. После работы она побывала дома, наскоро пообедала и, захватив с
собой одну очень хорошую детскую книгу, пошла к Саше.
"Девочка так любит читать, - думала она, - что, конечно, обрадуется
этой книге. Я хорошо помню, что она еще ее не читала. И я все узнаю о Саше,
поговорю и с ней и с ее матерью".
Анна Петровна не знала, что у Саши умерла мать. Роза не рассказала об
этом Анне Петровне; она и вообще-то была немногословна, но особенно не
любила передавать такие печальные новости.
Она знала, что старенькую Анну Петровну это надолго выбьет из колеи,
что у Анны Петровны у самой больное сердце.
Поэтому Анна Петровна пришла к Саше, ничего не зная о ее тяжелом горе.
Ничего не знала она и о Сашином отъезде.
- Уехали, уже уехали! - сообщила ей словоохотливая соседка, открывшая
дверь. - Так жалко было с Сашенькой расставаться, я так привыкла к ней! И
тетка у нее, знаете, какая-то черствая женщина. У ребенка недавно умерла
мать... Как, вы разве этого не знали? Да, умерла, бедняжка, уже почти месяц
назад. А тетка хоть бы словечко с лаской! А еще ученая - плановик!
- Куда же она увезла Сашу? - грустно спросила Анна Петровна,
присаживаясь на стул, стоявший в передней, и глядя на толстую книгу,
которая лежала у нее на коленях.
- Уехали они как будто на большое строительство, под городом Сомском.
Сашину тетку туда послали на работу. Говорила, комнату ей там дадут хорошую
и все условия обеспечат. И школа там есть для Саши. Кто его знает, -
прибавила соседка задумчиво, - может, и неплохо Саше будет у нее... Женщина
она одинокая, бездетная. Только уж очень строгая!
- Что же, и не провожал никто Сашеньку? - грустно допытывалась Анна
Петровна.
- Нет, почему же, провожали! - немного обиженно ответила соседка. - Я
провожала, из школы девочки приходили - немного их было, правда, еще не
съехались. И ваша Роза была, - с улыбкой добавила соседка, - и игрушку
принесла.
- Как - Роза? - удивленно воскликнула Анна Петровна. - Ну что за
человек скрытный!
- Ничего, ничего, она хорошая, ваша Роза, - улыбаясь, повторила
соседка. - И такую хорошую вещь принесла Сашеньке на прощание! Знаете,
такую куклу, только живую, ну, говорящую, и руками-ногами он двигает, и
смеяться может, - оживленно и совсем по-детски рассказывала она.
- Постойте, постойте! Если это кукла, то почему "он"? Кто - он? И как
это игрушка может смеяться? Вы что-то, верно, путаете.
- И ничего я не путаю, - обиделась соседка. - Это такая игрушка:
наденешь его на руку, а он начинает двигаться. Почему "он"? Да он, как
его, - Петрушка! И говорит так смешно! Роза Сашеньке показывала. Только
Саша и не улыбнулась даже, - со вздохом прибавила соседка.
Глава пятая
ПЕТРУШКА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ДАЛЬНИЕ КРАЯ
Петрушка был уже не очень молод - во всяком случае, лишь на несколько
лет моложе восемнадцатилетней Розы. Когда она была девятилетней, только что
принятой в отряд пионеркой и впервые в своей жизни пришла с товарищами в
городской Дом пионеров, Петрушка лишь недавно появился на свет в
театральной мастерской этого дома.
Он был сделан старшими ребятами - членами театрально-производственного
кружка - под руководством старого мастера-кукольника Якова Сергеича.
Так как ребята мастерили его довольно долго, я не могу сказать, что он
появился на свет так же интересно и неожиданно, как деревянный человечек
Буратино из старой сказки.
Нет, Петрушку давно дожидались и долго снаряжали.
И все-таки какое это было событие, когда он окончательно появился на
свет!
Ребята удивлялись и радовались - ведь это была их первая
самостоятельно сделанная театральная кукла.
Доволен был и старый мастер Яков Сергеич, что помог ребятам смастерить
такую отличную игрушку.
И в самом деле, это была отличная игрушка!
Когда Костик Петросян высоко поднял готового и уже одетого Петрушку,
чтобы показать его всем ребятам, Петрушка сейчас же весело закивал им своей
длинноносой головой в остроконечном колпачке и завертелся во все стороны.
Конечно, ему хотелось получше и поскорей разглядеть все.
Он сразу же увидел кучу глины и много масок на столе, но не
заинтересовался ими. Это было его туманное доисторическое прошлое, и такое
серое, сырое - оно ему не понравилось.
А вот ярко-красные галстуки на шее у ребят ему очень понравились, и
понравились пестрые лоскутки, и стрекотанье швейной машинки, и веселый шум,
и звук трубы за дверью. Жизнь начиналась яркая, шумная и, видно, очень
интересная.
Так и оказалось. И даже еще лучше! Лучше самого лучшего! Потому что он
стал артистом, как только появился на свет! Он был действительно
прирожденным артистом. И таким, которого сразу же признала и полюбила
публика.
Когда под грохот и звон тарелок раздвигался пестрый занавес и Петрушка
выскакивал на ширму, у него даже дух захватывало от восторга. Огни, свет,
музыка, хохот ребят! Плясать бы и кувыркаться без конца!
Одного только он не любил - это когда невидимая, но властная сила
стаскивала его со сцены и уносила за кулисы. "Хватит, побаловался", -
говорил звонкий, но строгий голос, и Петрушке сразу делалось скучно. Виси
себе на гвоздике за ширмой и поглядывай на соседей - на вислоухого
плюшевого зайца и сонного медведя. Когда-то еще выпустят! Им-то ничего -
хоть целый день виси, - а ему каково!
Ведь характер у него был совсем не такой, как у них. Они были просто
куклы, а он актер! Не с его характером было висеть без дела на гвоздике.
Но и у Розы, его хозяйки, характер тоже был твердый.
- Петрушка, не приставай, - говорила она спокойно, когда Петрушка
тыкался носом в ее руку, чтоб скорей выпускали на сцену. - Не твой выход.
Сейчас Зайкина очередь.
Вы подумайте, Зайкина! А что он умел, этот лопоухий Зайка? Только
кланяться, да подскакивать, да лопотать что-то Розиным голосом.
А ведь он, Петрушка, только притворялся, что слушает Розу. Он играл
сам, конечно, сам! Разве кто-нибудь другой сумел бы так кувыркаться и
плясать в Розиных неопытных еще руках? Разве кто-нибудь другой сумел бы так
смешно раскланиваться и так отчаянно верещать?
Недаром зрители стучали ногами и хлопали, когда кончалось его
представление, и кричали: "Петрушку! Петрушку!"
И вдруг все это кончилось. Он перестал быть артистом. Он больше не
играл, не представлял, он не выскакивал на ширму под звон и грохот музыки,
он не видел больше радостных, смеющихся ребячьих лиц, он не слышал таких
сладостных для него аплодисментов.
Он лежал в темном и тесном шкафу, задыхаясь от нафталина и скуки,
лежал долго - годами. Не с кем было даже поговорить, некому было
пожаловаться. Рядом лежали старые Розины башмаки. Они тоже лежали без дела,
но они только отдыхали и спали. "Уж и набегались мы на своем веку - все
косточки ломит!" - кряхтели они, когда Роза перевертывала их, разыскивая
что-то в стенном шкафу.
А Петрушке она сказала, один только раз сказала - ведь она была не
очень разговорчива, эта Роза: "Подожди, Петрушка, не до тебя. Мне очень
некогда".
Да, ей было очень некогда: она кончала семилетку, она поступала в
техникум, она училась, делала доклады, сдавала экзамены...
Ну зачем, зачем ей подарили Петрушку, когда она расставалась с Домом
пионеров, подарили в благодарность "За отличную работу в театральном
кружке". Так было написано на красивой, с золотой каемкой грамоте, которую
старший вожатый вручил Розе на прощание. И вместе с грамотой вручил его,
Петрушку, заслуженного актера этой сцены.
Но ведь он не хотел уходить из театра! И ведь Роза так безжалостно
забывала о нем! Забывала неделями, месяцами, годами...
Ему даже начинало казаться порой, что он стареет, что жизнь кончилась.
Он много спал, дремал целыми днями. На носу его лежали шерстяные носки, на
спине - старые калоши. Правда, они были завернуты и он тоже, но все-таки...
И вдруг о нем вспомнили! Роза вытащила его на свет, встряхнула и своим
забытым, но милым - да, конечно же, милым! - голосом сказала:
- Встряхнись, Петрушка, начинается новая жизнь!
И она началась. Немножко странная жизнь, непонятная, не похожая на
прежнюю, но все же очень интересная.
Сначала его чистили, приводили в порядок, переодевали.
"Ого, сейчас выпустят на сцену!" - думал Петрушка.
Но на сцену его не выпустили.
Потом его куда-то несли в кожаном чемоданчике вместе с книжками и
бутербродами.
"Ого, несут в театр!" - думал Петрушка.
Но его принесли не в театр, а в какую-то другую квартиру, вынули из
чемоданчика и передали какой-то незнакомой девочке. Может быть, его новой
хозяйке за сценой?
Но новая хозяйка, тихо сказав: "Спасибо, Роза, большое вам спасибо", -
сейчас же снова уложила его в чемодан, на этот раз в большой, полный разных
вещей - к счастью, уже не таких скучных, как в стенном шкафу.
Тут были книжки - довольно интересные, с яркими переплетами, на
которых были нарисованы разные картинки; тут были и другие книжки - в
скучных, серых переплетах без картинок; были тетрадки и ящичек с
постукивавшими карандашами; была круглая красивая коробка, от которой очень
вкусно пахло шоколадными конфетами; было коричневое платье и мягкий темный
передник... Но всего не разглядишь.
И вдруг большой чемодан подняли, понесли и кто-то Розиным голосом
сказал: "До свиданья, Саша! Напиши обязательно".
Большой чемодан куда-то несли, везли, потом втащили в какой-то еще
новый дом. Этот дом был, вероятно, очень тесен и полон народу, потому что о
Сашин чемодан все время стукались какие-то другие вещи и было очень шумно.
А потом чемодан вдруг сильно качнулся, и дом, в котором он находился,
сдвинулся с места! И поехал-поехал - все быстрей и быстрей, постукивая и
поскрипывая на ходу... Или это показалось Петрушке?
Нет, не показалось, потому что чей-то мужской басовитый голос сказал
почти над самым его ухом:
- Ну, поехали! В дальние края.
Глава шестая
ДОРОЖНЫЕ ВСТРЕЧИ
Почти весь день Саша стояла у окна в коридоре вагона. Она не отрываясь
смотрела на крутогорье, бежавшее у самых путей, на холодноватую дымку леса
на горизонте.
Уже проехали больше половины пути, и незнакомый край стучался в окна
еловыми лапами высоких раскидистых елей, врывался непривычным немного
говором на станциях.
Когда Саша входила в купе, тетка, читавшая газету или разговаривавшая
с соседями, неизменно предлагала ей то поесть, то заняться чем-нибудь.
Иногда Саша присаживалась на край скамьи и слушала, о чем шел
разговор.
Соседей в купе было двое. Почти половину скамьи занимал высокий,
грузный, с басовитым голосом инженер; его звали Леонид Леонидович. Он много
и громко разговаривал, и скоро все узнали, что он работал в Сомске, в том
самом управлении, которое ведало новым строительством. Конечно, Леонид
Леонидович бывал на строительстве, в том поселке, где помещалась контора и
куда ехала Сашина тетка, и рассказывал о тамошних, как он выразился,
"условиях" работы: о начальстве, весьма придирчивом, но справедливом; об
условиях жилищных (неплохо, вполне можно жить); о питании (столовая есть,
кормят недурно)...
Все эти "условия" в его речи выглядели скучно и неодушевленно, как
условия задачи в Сашином учебнике, в котором действовали какие-то почти
бестелесные колхозники и продавцы магазинов.
Второй попутчик был гораздо молчаливее и значительно моложе басовитого
инженера. Второго попутчика звали Светланой Коваленко. Инженер-гидролог
Светлана Коваленко в этом году окончила институт и тоже ехала на новое
строительство под Сомском.
Это была небольшая, почти кругленькая, очень крепкая девушка, с очень
загорелым ("на практике", как она пояснила) лицом, с немного раскосыми и
тоже небольшими карими глазами, с русой косой, аккуратно пришпиленной на
затылке. Она была одета чистенько, но очень скромно; аккуратно и вовремя
ела, постелив на столике белую салфеточку; сдержанно улыбалась громоздким
шуткам инженера и все больше помалкивала.
- Вот вы, Светлана Игнатьевна, молодой специалист, - басил инженер, -
вы все видите в розовом свете, а мы, практики, понимаем всю важность
бытовых условий. Не правда ли, Клавдия Григорьевна?
Тетка соглашалась, кивая головой, и пробовала вставить слово, но
инженер продолжал гудеть.
А Светлана молча улыбалась Саше.
К концу второго дня они незаметно подружились. Светлана предложила
Саше прочитанный уже ею номер "Юности", а потом они вместе решали кроссворд
из Сашиного "Пионера".
Когда сломался карандаш и Светлана захотела отточить его, Саша
сказала:
- У меня в пенале есть хороший ножик, мне ребята подарили перед
отъездом. И знаете, что мне еще подарили?
Она поглядела на Светлану, так удивленно подняв брови над своими
светлыми, ясными глазами, что Светлана подумала: "Какая милая девочка! И
совсем не похожа на свою тетю".
Саша открыла чемодан и, передав Светлане ножик, потянула за руку
Петрушку, лежавшего под горкой мягких вещей. И до чего же быстро он
выскочил из-под них!
Саша посмотрела на его лукавое лицо, которое не успела хорошенько
разглядеть перед отъездом, расправила примятый колпачок и надела Петрушку
на руку, как показывала Роза.
Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком
движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали
быстрое движение, как будто хотели поздороваться.
- Вот ты какой! - удивленно и немного недоверчиво сказала Саша.
Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он
ткнулся носом в ее щеку и потерся головой об ее ухо.
- Какой смешной! - сказала Светлана. - Правда, Саша?
- Правда, - сказала Саша, серьезно, без улыбки глядя в лукавые
Петрушкины глаза. - Очень хороший.
Глава седьмая
НА НОВОМ МЕСТЕ
- Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и
можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду
проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два
месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай.
Обедать будешь в столовой, - вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб -
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг