наблюдением полосу шириной не менее 15-16 километров. А расчеты профессора
Трубокурова показывали, что СЭС должна приземлиться к западу от колхоза
"Заря коммунизма" примерно как раз в полосе такой ширины.
...Хорошо весной в степи! Даже в непогоду, в мглистую, ветреную ночь.
Воздух пахнет то полынью, то чебрецом и прогретой землей. Он кажется плотным
и в то же время необычайно свободно струится в легкие. Он как будто
проникает в кровь и разливается по всему телу. И тогда ощущаешь, точно
крылья раскидываются за плечами, и хочется приподняться, взмахнуть ими и
полететь над серебристым, переливающимся простором, слушать перекличку
перепелов и мягкий шорох молодых трав... Хорошо весной в степи!
Академик Никольский сызмальства любил степь. Он вырос на Дону, около
станицы Цимлянской. Там, в степях, он играл когда-то в бабки и скакал на
неоседланных конях, там впервые ходил на свидание; там, наблюдая за
повисшими в воздухе жаворонками, впервые заинтересовался тайной полета птиц.
"Победа" вынеслась на холм. Кругом открылась неоглядная степь, и ветер
буйно ворвался в открытые окна машины. На губах почувствовалась полынная
горечь, и академик невольно вспомнил о своем далеком детстве.
"Да ведь это было еще в прошлом веке! - подумал он. - Как же я стар! И
теперь там, где была наша станица, - дно огромного пресного моря и носатые
севрюги роются в иле в поисках корма..."
И, конечно, не будь у него тревоги на душе, Никольский, как и всякий
другой человек, стал бы перелистывать в памяти страницы своей молодости. А
сейчас... разве можно было сейчас предаваться всегда приятным воспоминаниям
о ранней поре жизни? Ведь где-то в ледяных потоках разреженного воздуха, во
тьме ночи несется по ветру СЭС и в ее гондоле два человека, два товарища...
Академик сердито кашлянул, обернулся и сказал, обращаясь к седевшим
позади Терехову и врачу:
- Прошу: наблюдайте внимательно за небом, - каждый со своей стороны. На
меня надежда плохая... - И, помолчав немного, добавил: - Минут через пять мы
получим новое сообщение от пилота, который нашел СЭС. Тогда и район
приземления определится гораздо точнее. Тем не менее очень прошу: наблюдайте
за небом внимательно!
В свете фар впереди возник свежий сруб небольшого домика... На дороге,
около крыльца его, столбиком вытянулся маленький серый зверек. Когда машина
приблизилась, он метнулся во тьму. Лишь искоркой, как от брошенной папиросы,
сверкнули его глаза.
- Старое и новое, товарищ академик! - сказал водитель "Победы". -
Суслик это. Их теперь даже здесь, на целине, почти не осталось. Планомерно
вывели. А лет десять-пятнадцать назад - уж сколько их было! На полях они
иногда урожай дочиста сами "убирали". Бывало едешь - и днем и ночью сотни
этих зверьков стоят себе и посвистывают. Это и есть старое, о чем я говорю.
А новое - это курень. Скоро сюда придет тракторный отряд нашей эмтеэс, степь
поднимать... - Водитель искоса взглянул на встревоженное лицо Никольского и
продолжал: - Да вы не убивайтесь так, товарищ академик! Найдем летчиков. Мне
наш Дубников категорически заявил, что такой пилот, как этот Александров, из
любого положения выберется. Про него дед еще в Отечественную войну многие
замечательные истории слыхал. Да и Панюшкин, мы думаем, не подкачает.
Находчивый парень. Он однажды...
На панели радиоприемника вспыхнула сигнальная лампочка, и водитель, не
договорив, быстро выключил мотор и остановил машину.
"Внимание! Внимание! Говорит радиостанция "К-808"... "К-808"... -
послышался сквозь свист ветра глухой голос профессора Трубокурова. - Передаю
сообщение для академика Никольского, Никитина, Сельчукова. Внимание! Пилот,
обнаруживший СЭС в 21 час 3 минуты, доложил, что СЭС находится на высоте
четырех километров в квадрате "Б-11"... "Б-11"... "Б-11"... СЭС быстро
опускается. Это доказывает, что воздухоплаватели вскрыли клапан. По
расчетам, приземление системы возможно в квадрате "Б-9"... "Б-9"... "Б-9..."
Повторяю..."
Но Трубокурова никто из сидевших в машине больше не слушал. Академик
Никольский стал поспешно разворачивать карту. Терехов и врач наклонились к
нему. Водитель радостно хлопнул себя по коленке:
- Я же говорил! Не подкачали ребята!
- Вот квадрат "Б-9", - сказал Никольский. - А мы находимся вот здесь, в
двадцати примерно километрах к западу. Поезжайте скорее... как можно скорее,
товарищ водитель!
"Победа" снова рванулась в ночь.
- Эк понеслись! Давай и ты жми, не отставай! - крикнул дед Дубников,
подталкивая локтем шофера трехтонки. - Я так считаю: академик сигнал принял!
Водитель трехтонки, притормозивший минуту назад за "Победой", дал газ.
- И спешит он не зря, - продолжал между тем Дубников. При большом ветре
приземляться и на маленьком "сферике" трудно, а на такой махине - шутка ли,
шестьдесят пять тысяч кубов! - в сто раз труднее. Опасно! Понимаешь, парень,
оболочка парусит, несет ее, а гондола о землю стук да стук. Однажды видел
я - замешкался пилот "сферика", не выпустил у земли водород сразу, и его
корзинку - к "сферикам" ведь не гондолы, а просто корзинки подвешиваются -
вдрызг разбило. Тогда пилот только тем и спасся, что встал на кольцо,
которое над корзинкой укрепляется для подвески строп. Вот удары о землю и
амортизировались. Понял?
- Понял, Иван Михайлович, - ответил водитель. - Значит, корзинка
приняла толчки на себя, как рессоры?
- Вот-вот!
- Ну, а нашим некуда будет устроиться? Кольца над гондолой нет?
- Нет. Да оно и не помогло бы: здесь масштаб другой. Потому и спешить
надо. Ежели подоспеем вовремя, за гайдроп гондолу попридержим. Я так считаю,
что человек десять смогут не допустить волочения...
- А иначе - побьются ребята?
- Могут побиться, - вздохнул дед Дубников и, заметив, что расстояние до
впереди идущей машины начало увеличиваться, снова подтолкнул водителя
локтем.
Тот недовольно отмахнулся:
- На подъеме не вытяну за ними! Не видишь - и так жму через силу!
В этот момент в крышу кабины кто-то забарабанил кулаком, а затем
раздался крик Дубникова-младшего:
- Летит! Летит!
Дед рывком распахнул дверцу кабины.
- Где? - крикнул он.
- Не упади, дед! - испуганно воскликнул водитель, притормаживая машину.
Но Дубников-старший, не обращая внимания на это предостережение, вылез
на подножку. И весьма возможно - он сорвался бы, если б трехтонка не
остановилась.
Николай указывал вытянутой рукой куда-то на восток. Но куда он
указывал, глядя снизу на его руку, определить было трудно.
- Ориентир какой? - снова рявкнул дед. - Мало тебя учил, как давать
направление! Ориентир какой, говори?
- На луну гляди, на луну!
И тогда дед и другие, ехавшие на трехтонке, увидели СЭС. Несколько ниже
уже довольно высоко стоявшей над горизонтом ущербной луны, на фоне слоистых
облаков, через которые она просвечивала, рисовалось темное пятнышко. Оно
перемещалось, снижаясь несколько наискось и вправо по отношению к трассе
дороги.
- Они! - сказал дед Дубников. - Они и есть! Однако несет их сильно. И к
земле тянет. Скоро приземляться будут. Не дай бог, если на тот бугор!
Затем он влез обратно в кабину и, наклонившись к водителю, торопливо,
но почему-то очень тихо зашептал:
- Теперь от тебя все зависит, парень! Надо мигом на бугор выскочить.
Потом по нему, по хребту, - понимаешь, целиной... Вправо от дороги они
сядут. Ближе к тому грейдеру, по которому Никитин бежит. Да отстал он - вон
фары его машины где! Километров, поди, десять позади. Опоздает он...
Водитель решительно переключил скорость и дал газ. Трехтонка даже
подпрыгнула и, грохоча и содрогаясь, понеслась дальше все быстрее и быстрее.
Пассажирам ее казалось вот-вот этот старенький "ЗИС" развалится на составные
части. Но давно уже известно, что когда машиной управляет человек,
сосредоточивший на этом всю свою волю и все свое уменье, она приобретает
новые, необычные качества. Так случилось и на этот раз. Старенькая трехтонка
настигла на вершине холма быстро идущую "Победу". Водитель ее услышал
сигналы и крики Николая и затормозил.
- В чем дело, Иван Михайлович? - спросил академик Никольский,
высовываясь, когда "ЗИС" подошел и стал рядом.
- Садятся! - прохрипел Николай. Окликая шедшую впереди машину, он
сорвал голос.
- Где они? - закричал Терехов, торопливо вылезая из "Победы" вслед за
Никольским.
- СЭС идет на посадку, - сказал Дубников-старший. - Вот она - на
юго-востоке. Теперь нам надо ехать наперерез, по этому хребту. Быстро ехать.
На легковой будет трудно по целине... А мы попробуем...
Академик Никольский и Терехов как завороженные смотрели на юго-восток.
С вершины холма было хорошо видно, как, теперь уже почти горизонтально, над
степью несся огромный, бесформенный темный предмет. Расстояние до него было
всего около трех-четырех километров.
- Товарищ академик, разрешите ехать! Упредить их надо! - настойчиво
попросил дед Дубников.
- Да, да, конечно, поезжайте, Иван Михайлович! Поезжайте скорее, - тихо
ответил Никольский и тяжело вздохнул. Он понимал, что приземление СЭС будет
происходить в очень неблагоприятных условиях.
- И я поеду с ними! - воскликнул Терехов.
- Нет. Поедете вы, доктор, - коротко приказал академик. А мы попробуем
в объезд. Ниже по склону есть рокадная дорога...
Сотрясаясь, звеня и хрипя, снова понеслась трехтонка по степи, но
теперь без дороги, по целине. Дубников-старший, не послушавшись уговоров
водителя, встал на подножку и, бормоча что-то, не спускал глаз с
приближавшейся СЭС. Через несколько минут старому воздухоплавателю стало
ясно, что они все же успеют пересечь путь снижающейся СЭС, причем как раз за
мощной лесной полосой, которая пролегала наискось через Хребет холма
примерно метрах в пятистах впереди.
- Порядок! Ребята, давай прожектор! - не скрывая радости, воскликнул
он.
В этот момент в свете фар возникла глубокая промоина, и водитель резко
остановил машину. Трехтонка вильнула в сторону и накренилась. Дед Дубников
не удержался и плашмя рухнул на землю. Послышался звон стекла, и только что
вспыхнувший прожектор погас. Фары машины также.
- Не побились? - спросил водитель, выскакивая из кабины. - Вот еще
немного - и...
- Бегом! Бего-о-ом! - дико закричал дед Дубников, поднимаясь и протирая
запорошенные глаза. - Все вылезай! Быстро! - Отдуваясь, он вскарабкался на
противоположный склон промоины и тяжело побежал.
Молодые ребята из стартовой команды и Николай быстро нагнали его.
Дубников махнул им рукой - обгоняйте, мол! - и, отрывисто, с хрипом
выдыхая воздух, напутствовал словами:
- Ловите гайдроп, как учил, и держите его! Поволочет тебя - не бойся!
Эх, опоздаем! Дальше они приземлятся...
Баллон СЭС, несшийся над степью, точно гигантский дракон, вдруг заметно
замедлил свой полет, будто кто-то стал все сильнее и сильнее придерживать
СЭС в воздухе. А через несколько мгновений, когда она достигла зоны
многоярусной лесной полосы, баллон вдруг сразу съежился, стремительно
уменьшаясь в объеме, и точно остановился на мгновенье в воздухе. Затем,
перелетев через лесную полосу, он тихо, как бы нехотя, стал опускаться на
землю.
Дубников-старший остановился, разводя руки, чтобы восстановить дыхание.
- Полоса... - прошептал он взволнованно. - Она ветер и сломала. А они
воспользовались. Молодцы! Ну, теперь полный порядок! Теперь будем спокойны.
Ишь, они приземлились - красота!
[Image005]
Действительно, мощная, в несколько лент, полоса древесных насаждений,
погасив скорость приземных потоков воздуха, создала благоприятные условия
для приземления СЭС, и ее гондолу протащило всего несколько метров.
- Э-гей! В гондоле! - во весь голос закричал Дубников-старший,
останавливаясь, когда гондола и баллон оказались на земле.
- Гей... гей... оле... - донеслось от опушки лесной полосы сквозь свист
ветра.
- Отвечают! - радостно воскликнул Николай.
- Помолчи! - прикрикнул на него дед. - Отзвук это.
И снова послал свой призыв. Но и на этот раз никто, кроме эха, ему не
откликнулся. Тогда дед Дубников недовольно крякнул и быстро пошел к
маячившим около опушки светлым пятнам.
Через минуту он и его спутники были уже около гондолы. Она лежала на
своем круглом боку и чуть покачивалась. В шелесте листвы явственно слышались
доносившиеся из нее тихие стоны.
- Держите гондолу, чтоб не опрокинулась! - приказал Дубников-старший и
полез в люк. - А ты, Николай, посвети. Фонарик есть?
- Есть.
Первое, что бросилось в глаза старику, когда он просунулся в люк
гондолы, - смертельно бледное, спокойное лицо Александрова. Он лежал на
борту около самого люка. Правая рука его была обмотана красной лентой
разрывной вожжи. Дед коснулся пальцами лба Александрова.
- Должен быть живой, - пробормотал он. - Ведь только что разрывное
вскрывал. Да и Панюшкин тоже жив. Стонет. Но его я потом выну. Раздевать его
придется...
Дед легко приподнял своими могучими руками Александрова, аккуратно
просунул его в люк и положил на руки подбежавшему врачу и Николаю. Затем он
вскрыл скафандр Панюшкина, освободил его из высотной одежды и также вынул из
гондолы.
- Эх, и досталось же ребятам! - горестно развел руками подошедший шофер
трехтонки.
Глава IX
ПРИЗЕМЛЕНИЕ МЕЧТЫ
Комиссия по расследованию аварии СЭС прибыла на самолете из Москвы
наутро через день. В Состав ее входили известный военный воздухоплаватель
Бузулуков, профессор аэродинамики Петров и ЦАГИ и доцент Охлопков из ЦЭИ, а
также Никольский и Никитин. Комиссия сразу же приступила к работе. Целый
день в "контору" опытной станции вызывались все участники подготовки
испытания системы, и с ними велась длительная беседа.
Большинство вызванных после этой беседы выходили из кабинета Никитина
взволнованные и злые и на вопросы отвечали одно и то же: "Меня просили пока
ни о чем не рассказывать", или просто досадливо махали рукой.
Все это создало напряженную атмосферу на опытной станции. К тому же из
районной больницы, куда поместили Александрова и Панюшкина, поступили
тревожные вести: оба воздухоплавателя были в тяжелом состоянии. Жизнь их
была в опасности.
У Александрова из-за длительного кислородного голодания и огромного
перенапряжения сил нарушилась нормальная работа кроветворных органов.
Врачи так и сказали: "Он мобилизовал все внутренние запасы кислорода в
организме, когда легкие почти не получали животворного газа. Воля его
спасла. Ну, а теперь у него мало в крови красных кровяных телец - мало,
слишком мало гемоглобина... И если мы не сможем быстро помочь, то..."
Панюшкин также был плох. У него действительно оказались вывихнутыми
коленные суставы обеих ног и, кроме того, сильный нервный шок. И врачи
говорили: если бы не молодость и если бы он пробыл в гондоле еще часа
два-три, то...
То, чего не договаривали врачи, всем, конечно, было ясно. И тревога за
отважных воздухоплавателей усугубляла напряженность атмосферы на опытной
станции.
Лену Павленко не вызвали в комиссию, чему она была и рада и не рада.
Рада - потому что она интуитивно чувствовала, что ей будет очень
неприятно отвечать, как она предполагала, на "заковыристые" вопросы, за
которыми скрывалась угроза обвинения авторов СЭС, и в первую очередь
Терехова, в неоправданном прожектерстве. А Терехова Лена не только очень
уважала, как талантливого человека, но и, пожалуй, начинала любить.
Но в то же время она ощущала потребность высказать свое мнение о
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг