отказа.
- Клянусь честию, что в разговоре моем с Софиею не было о вас ни слова.
Я не дал бы этой клятвы, когда шел против вашей пули; теперь, над трупом
сего бедняка, пострадавшего в нашем деле, я должен вывести вас из
заблуждения.
- Почему ж она, говоря с вами, оглядывалась на меня и язвительно
усмехалась?
- Это самого меня удивляло, и я хотел когда-нибудь выведать от нее тому
причину. Но, повторяю снова свою клятву, предметом шуток наших и смеха были
другие, а не вы.
Артиллерист помолчал несколько минут; он призадумался и, казалось,
что-то припоминал; потом сказал тихим и горестным голосом и как бы сам себе:
"И в этот раз запальчивость моя и подозрительный нрав довели меня до
исступления ума, даже до убийства. Боже мой!.. Но я уже наказан - должен
понести без ропота и то наказание, какое законы назначат убийце".
Мельский, по чувству соучастия, протянул к нему руку и хотел утешать
его. Артиллерист схватил его руку, сжал ее и сказал: "Простите ли вы мне
опрометчивость мою, забудете ли нанесенную вам обиду?"
Молодой, мягкосердечный Мельский снова и крепко сжал ему руку. Он был
удовлетворен вполне: товарищам своим и, следовательно, всему полку доказал
он, что не боится порохового дыма; понятию о чести принес он жертву,
соперник его просил у него прощения; чего ж мог он более требовать?
Привстав на колена и не отнимая руки от компресса, артиллерийский
офицер протянул голову к Мельскому. Они йоцеловались.
- Давно бы так!-сказал юродивый, который только что опамятовался. В это
время подошел лекарь и докончил перевязку: раненый не испустил ни одного
вздоха и не впал снова в беспамятство.
Офицеры подошли к примирившимся соперникам, поздравляли их с мировою; и
Свидов первый как большой и опытный знаток в дуэльных делах сказал, что оба
противника шли отлично и что сам он дерется со всяким, кто хоть заикнется
против сего поединка.
В это время Мельский взглянул на лицо юродивого: он звал его глазами.
Мельский наклонился к нему. "Я знал, чем кончится, - говорил Василь слабым,
но внятным голосом,- бог положил это мне на сердце. Я знал, что поведу тебя
на могилу твоей тетки: ты с приезда сюда не был еще у нее на могиле. Добрая,
добрая была у тебя тетка: любила нищую братию и много ее наделяла. Василь
был от нее и сыт, и одет, и пригрет!.. Десять лет как она отошла к отцу
небесному... Оттого и тебя полюбил я с первого взгляда, хотел узнать тебя
поближе, да тебе было не до меня: суета сует закружила тебя. Я хотел
отблагодарить за хлеб-соль твоей тетке; сказал, что помешаю тебе лежать, - и
помешал".
Юродивый умолк. Мельский, роняя слезы на лицо его - дань благодарности
и человечеству, которой он не стыдился, - вспомнил притом, что если б
юродивый не подоспел, то пуля действительно попала бы прямо в него и, может
быть, также навылет; ибо выбранные секундантами пистолеты были велики и
сильно заряжены, по человеколюбивому расчету Свидова, чтоб не долго мучиться
раненому.
Офицеры разошлись в разные стороны и за хорошую плату собрали несколько
крестьян, работавших вблизи того места. Им велели из соседнего леса вырубить
хворосту и сделать плетеные носилки, чтобы перенести в город раненого. Как
скоро добрые малороссияне узнали, что раненый был Василь, то не хотели даже
взять платы за перенесение его: они считали, что благословение божие будет
на них и на их домы за услугу, которую окажут они юродивому. Дивились они
только и шепотом между собою рассуждали, каким образом и кем он застрелен;
но Василь, вслушавшись в их слова, сказал: "Я сам, братцы, напекался на
смерть: так богу было угодно! здесь никого не вините".
Слушая его слова и веря им, ибо знали, что Василь никогда не говорил
неправды, крестьяне прекратили свои толки. На носилки настлали мягкой травы
и сверх нее положили несколько свит1, чтоб раненому было еще мягче. Свидов
сверх всего этого разостлал свою офицерскую шинель Офицеры, как бы в
погребальном шествии, тихим шагом ехали за носи \ками.
В предместий города офицеры велели остановить носилки и постучались в
двери одного маленького, но опрятного домика. Там жила добрая старушка,
вдова Узнав, что дело идет о том, чтобы дать приют Василю, она тотчас
отперла дверь, очистила небольшую светлицу и приготовила мягкую постель для
больного. Лекарь охотно вызвался навещать его, хотя и не предвидел никакой
надежды его излечить.
Мельскин ходил каждый день наведываться о его здоровье и с каждым днем
видел постепенное угасание последних искр жизни сего непонятного человека.
Василь говорил мало и говорил ему о тетке его, о ее добродетелях и
благотворительности, присовокупляя иногда короткие, но сильные наставления
для будущей его жизни. Во всех словах его не было уже признаков прежнего
юродства, ни предсказаний. Так прошло три дня На четвертый Мельский,
нашед-ши хозяйку дома в первой комнате, спросил у нее о больном.
- Ему сегодня лучше,- отвечала старушка,- он спокойнее провел ночь и
утром говорил громче и больше, нежели в прежние дни. Вспоминал о вас.
Теперь, кажется, заснул; я выходила на час из дому, а после не слыхала
никакого шума в его комнате, почему и думаю, что он спит.
Мельский отворил немного дверь в светлицу: ни на постеле, ни в комнате
никого не было. Старуха вскрикнула, бросилась искать по всему дому, бегала
в маленький свой садик, спрашивала у соседей, нигде не было Василя, никто не
видал его! Наконец Мельский сам пошел искать и расспрашивать. Одна маленькая
девочка сказала ему, что видела, как Василь через силу брел по улице к
кладбищу. Мельский тотчас пошел туда. До кладбища было очень недалеко от
дома старушки, легко могло случиться, что Василь, в новом припадке
юродства, вздумал посетить заживо последнее свое жилище. При входе в
кладбище Мельский увидел у одного памятнлка человека, который сидел на
подножии, прилегши головою на низкий цоколь надгробного камня.
Мельский подошел к нему: это был точно Василь; но закостенелые члены и
посинелое лицо его показывали, что жизнь уже отлетела из полуразрушенной
своей оболочки. Долго стоял Мельский в задумчивости над холодным трупом
человека, принесшего ему в жертву жизнь свою: потом, рассматривая надгробие,
прочел он, что памятник сей скрывал под собою прах его тетки. Юродивый в
последние дни свои принес двойную дань благодарности.
- Ты сдержал свое слово! - говорил Мельский - Ты привел меня на могилу
тетки, и сам пришел посвятить последний вздох свой благодарному о ней
воспоминанию. Покойся же с миром!
Грустно возвращался Мельский с кладбища. Обще с артиллерийским
офицером, неумышленною причиною смерти юродивого, устроил он приличное
погребение сему земному страдальцу, и сам шел за гробом его, товарищи
Мельского и все участвовавшие в поединке также отдали последний долг
умершему сочеловеку. Стечение народа, собравшегося даже из окружных сел на
погребение Василя, показывало, в каком уважении был юродивый у сих простых,
но добрых людей. Особливо нищие с плачем провожали его в могилу: будучи сам
нищ, он находил способ помогать им и делился с ними подаянием, которое
получал. Одна дряхлая, как остов иссохшая старуха плакала и выла больше
всех; когда кончено было погребение, когда разошлись все, и старый и малый,
она одна осталась на могиле и кропила свежую землю своими слезами. И после
часто видали ее на могиле юродивого; мать ли то была, родственница, или
только предмет особых попечений покойного: никто не решился у нее
спрашивать, и она никому о том не говорила.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.06.2004 19:57
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг