из руки. Все кинулись разгребать валежник; Влас схватил заступ и принялся
рыть землю. На аршин в глубину показался слой угольев и золы, как бы
смоченной водою, далее черепья, битый кирпич и песок. Майор взглянул на
поручика, и в эту минуту Левчинский, тоже пристально смотревший на майора,
несколько раз пошевелил губами. Вдруг что-то звякнуло, и заступ уперся в
какое-то твердое тело. Мигом все было разгребено, и открылся небольшой
чугунный котел, худой и ржавый. Ицка не вытерпел: бросился к котлу, схватил
его обеими руками, рванул - и из котла высыпалась небольшая кучка серебряных
денег да пять-шесть червонцев. Жид проворно схватил все это и начал считать;
но Влас, оттолкнув его, собрал деньги и поднес их майору, который, отойдя в
сторону с Левчинским, принялся рассматривать и пересчитывать свою добычу.
Ицка Хопылевич подошел к своему пану и с униженным видом, весьма несвободным
голосом начал представлять, что третья доля всей находки, по условию,
принадлежит ему. В это время Влас, как бы поверявший в уме счет майора,
вдруг обернулся и сильною рукою дал Ицке пощечину, от которой два или три
червонца и несколько мелких серебряных монет выскочили изо рта его. Без
дальних оговорок разгорячившийся Влас начал обеими руками трясти Ицку,
приговаривая:
- Тому, кто положил клад, и в голову не приходило набивать им карманы
вашей братье!
- Так этот клад положен недавно? - вскричал майор, как будто бы поймав
какую-то светлую мысль.
- Не верьте болтанью этого сумасброда! - отвечал Левчинский в смущении.
- Скажи, Алексей Иванович, - подхватил майор с чувством, но голосом, в
котором прорывалась нетерпеливость,- скажи мне всю правду...
- Поедемте, - перервал речь его поручик, - я сам буду править на вашей
повозке, больше с нами никого не нужно... Здесь уже нам нечего делать. Влас!
собери деньги и, по приезде, вручи их Максиму Кирилловичу. - При сих словах
он взял майора под руку и почти насильно увел его к повозке.
- Тут что-то не просто, - вполголоса говорил капрал, покручивая седые
свои усы, - тут что-то не просто!
- Я тебе все расскажу, старая служба! -отвечал ему Влас и, отведя его в
сторону, продолжал: - Вот видишь ли, помещик твой небогат и доедает
последние свои крохи: ищет кладов, а об хозяйстве и не думает - хоть трава
не расти. Виданое ль это дело, запускать поля и пашни, которые наши истинные
кормилицы, а рыться по-пустому в земле для того, что какому-то проказнику
вздумалось подшутить над добрыми людьми и обещать им золотые горы там, где,
кроме черепья да песку, ничего не бывало? Сам ты, умная голова, рассуди!
- Правда, правда! - промолвил капрал, как бы одумавшись.
- Барин мой видел, что майору скоро придется пить горькую чашу, -
продолжал Влас, - для того-то он и зарыл здесь ввечеру все то, что сберег в
походах и что старушка его скопила трудами своими и бережливостью лет
десятка за два. Жаль было старой барыне расстаться с потовыми своими
денежками, да, видишь, она сыну своему ни в чем не отказывает. Всего
набралось рублей сотни две: этим поручик думал сколько-нибудь помочь майору,
хоть до осени, пока хлеб уберется с поля. Он знал, что майор иначе не принял
бы от него денег, из барской спеси, и для того придумал эту хитрость.
Почти то же, но с разными обиняками и возможною тонкостию, рассказывал
дорогою майору Левчинский, во всем сознавшийся. Добрый Максим Кириллович
сперва было посердился, приняв это за дурную шутку; но после, вполне
выразумев намерение молодого офицера, глубоко был тронут благородным его
поступком, и сам уже извинял его в душе своей за этот затейливый способ
снабдить своими деньгами соседа. Однако же, несмотря на все убеждения
Левчинского, майор решительно отказался взять эти деньги, даже и в виде
займа. После долгих и жарких переговоров они перестали наконец говорить об
этом деле и приехали в дом майоров оба в задумчивости.
С этого дня майор все более и более упадал духом. Мечты обогащения в
нем замерли; Левчинский столь верно, столь живо представил ему всю
несбыточность их, что, вместо прежней лелеявшей его надежды, в нем
поселились раскаяние и безотрадное уныние. Уже он не выезжал до рассвета, но
бессонница опять начала его мучить. Наступила осень. Поля Майоровы,
оставленные без присмотра и небрежно возделанные ленивыми его крестьянами,
принесли весьма малый запас хлеба; а другие и вовсе были без посева. К тому
же докуки заимодавцев час от часу становились чаще, состояние домашних дел
еще более расстроилось... Майор почти приходил в отчаяние: ни советы
войскового писаря, ни утешения Левчинского и Ганнуси - ничто не помогало.
Часто по целым ночам ходил он взад и вперед по своей комнате... и вот
однажды снова вспало ему на мысль, для развлечения, пересмотреть остальные
бумаги в дедовском сундуке. Ночью, чтобы прогнать свою бессонницу и убаюкать
себя хотя, по-прежнему, новыми мечтами и надеждами, он опять выдвинул с
крайним усилием сундук, отпер его и начал выкладывать из него бумаги. Дошед
до того места, где попалась ему известная рукопись, он приостановился и
задумался. Тяжкий вздох окончил его печальные размышления; он начал рыться
далее в пыльных и пожелтелых бумагах, но, к удивлению своему, находил только
белые листы. Он рассудил за лучшее разом вынуть всю кипу и пересмотреть, нет
ли между нею чего-либо особенного. Каковы же были его изумление и радость,
когда, приподняв сии бумаги, он увидел под ними несколько длинных узких
мешков из пестряди (полосатого тика) и четыре кожаные кошелька, плотно
завязанные и запечатанные! "Так вот где клад!" - громко вскрикнул майор, не
в силах быв владеть собою. Тотчас он схватил один мешок, потянул его -
слегшийся и перегнивший тик разорвался, и из него посыпались серебряные
рубли. Нетерпеливый старик схватил другой мешок - из него также зазвенели
рубли; в третьем и четвертом было то же; в трех остальных было мелкое
серебро: гривенники, пятачки, копеечки. Майор был вне себя от такого
неожиданного богатства: он остановился и несколько минут смотрел на него
тупыми глазами. Потом, когда первые движения изумления и радости утихли, он
начал рассуждать: сперва ему пришло в голову, не снова ли мечта шутит над
ним и не было ли это действием горячки, приключившейся от бессонницы; далее
- не искушал ли его лукавый своим наваждением? Майор перекрестился, сотворил
молитву и с болезненным чувством ожидал, что мнимый клад рассыплется
прахом... но клад не рассыпался. Тогда майор с большею уверенностию,
перекрестясь еще однажды, принялся за кожаные кошельки, которые уцелели еще
от времени. Снурки отвалились вместе с печатями, и - новый восторг для
нашего Максима Кирилловича! Из кошельков высыпал он на стол целую груду
червонцев. Некогда было и думать обо сне: майор принялся прежде всего
считать червонцы: их было ровно тысяча. Между ними майор заметил выпавшую из
одного мешка бумажку: он развернул ее и прочел следующие слова, написанные
самым старинным почерком, на малороссийском наречии: "Сии деньги заложил аз,
грешный раб божий, хорунжий Яким Нешпета, от избытков моих, на пользу и про
нужду того из моих наследников, кому бог положит на сердце сберечь родовые
свои документы. Не полагаю никакого на них зарока; но желаю от глубины души
моей, чтобы деньги сии достались не моту, не гуляке, а человеку, терпящему
недостаток, от чего, однако же, да спасет господь бог род мой и племя на
долгие веки!" Этот хорунжий был дед майоров, человек богатый и бережливый, и
умер лет за сорок до того времени, в которое наш майор отыскал эти деньги.
Добрый Максим Кириллович совершенно успокоился в совести насчет законности
своего приобретения и безопасности владения оным.
Пересчитав свое золото, майор принялся за серебро. Вся ночь протекла в
этом занятии, которого следствия были самые удовлетворительные и
утешительные: майор нашел в мешках двенадцать тысяч серебряных рублей и на
восемь тысяч мелкого серебра полным счетом. Этого было слишком достаточно
для теперешних его желаний, которые, со времени напрасных его поисков,
сделались гораздо умереннее. Оставалось одно затруднение: куда припрятать
эти деньги, чтоб укрыть их от зорких глаз и неосторожного болтанья хлопцев,
от алчного чутья воров и от завистливой докучливости соседей, которые
поминутно стали бы просить взаймы у нового богача-соседа? Майор решился
дожидаться утра, чтобы посоветоваться с единственным поверенным всех своих
тайн, старым капралом, и, оставя дела в том порядке, в каком мы их видели,
запер изнутри дверь своей комнаты на замок и лег в постелю, не для того,
чтобы уснуть, но чтобы насладиться в полноте новым своим счастием и
спо-коить волнение чувств, крайне встревоженных такою радостною
нечаянностию. Груды денег, лежавшие перед ним, казалось ему, будто бы
поминутно росли и наконец наполнили собою всю комнату, в которой он, от
тесноты, почти не мог перевести дыхания. Не скоро мог он вздохнуть свободнее
и забыться впервые после очень долгого времени сладкою дремотой.
- Кто там? - вскричал майор, услышав поутру легкий стук у двери.
- Я, ваше высокоблагородие! - раздался голос старого капрала. Майор
отпер дверь, и капрал вошел.
- Здравия желаю, ваше высокоблагородие! - сказал он и остановился,
остолбенев от удивления.
- Молчать, старый товарищ! - ласково молвил ему вполголоса Максим
Кириллович, потрепав его по плечу.- Вот что бог посылает нам на старость.
Капрал уставил глаза на золото и серебро и не скоро мог опомниться.
"Так ваше высокоблагородие все же нашли клад#, - проговорил он наконец, как
будто бы не вполне еще веря тому, что видел.
- Не клад, а старинное, родовое наследство, капрал! - отвечал Максим
Кириллович и в коротких словах объяснил все дело прежнему своему сослуживцу.
- Велик бог милостью, ваше высокоблагородие! Он утешил вас за долгое
терпение! - проговорил капрал с облегчающим вздохом, которым он как будто бы
перевел дыхание после продолжительного, тяжкого труда.
- Правда, правда, капрал, - отвечал майор,- и мы сегодня же отслужим
благодарственный молебен с акафистом Николаю Чудотворцу, скорому помощнику в
бедах. А теперь пособи ты мне советом: куда припрятать эти деньги?
- Да туда же, ваше высокоблагородие, на прежнее место. Сундук этот
крепок: смотрите, как он плотно окован. Мы прибьем к нему новые полосы
железа, свежие петли да два-три лишних пробоя с замками, так пусть-ка
попытаются в него забраться; а утащить его никто не может: эдакой тяжести
под мышкой не унесешь! Комнату станете вы тоже запирать двойным замком; а
что нужно из денег для обиходу, отложите в железную шкатулку...
- Дельно, умная голова! - отвечал ему майор. - Так, благословясь,
примемся же за дело. Принеси все, что нужно, а я, между тем, отсчитаю
деньги...
Целое утро майор с капралом работали над сундуком, запершись в комнате.
Хлопцы слышали стук, но не могли догадаться, что там делалось. За час до
обеда майор вышел и послал за священником. Ганнуся с неописанною радостью
увидела веселое лицо отца своего. Все домашние, собравшись к молебну,
дивились и не могли понять, за какой счастливый случай пан их так усердно
благодарил бога? Но Ганнусе не нужно было знать ничего более: она видела
отца своего довольным, и милая девушка, с теплыми слезами стоя на коленях,
благодарила все силы небесные за избавление его от тяжкой душевной болезни.
В эту самую минуту вошли Спирид Гордеевич и Левчинский. Они стали с
молящимися, и поручик, заметно было, молился с великим усердием. По
окончании молебна войсковый писарь вызвал майора в другую комнату и сказал
ему без околичностей, что приехал с женихом к его дочери.
- С каким женихом? - спросил майор несколько надменно.
- Сосед! - отвечал ему Спирид Гордеевич.- Мы с тобою в таких летах, в
которые ничего не пропускают мимо глаз; и ты, верно, заметил, что Алексей
Иванович Левчинский и моя крестница Анна Максимовна давно любят друг друга.
- Любят! этого мало. Хорошо любить, да было бы чем жить. Куда он
приведет мою дочь? У него только и есть, что ветхая хатка, которая скоро от
ветра повалится.
- Откуда такая спесь, любезный кум? Сказать ли тебе всю правду: ведь ты
сам немногим чем его богаче...
- Ну, бог весть! - перервал его речь майор, приосанившись и потирая
себе руки.
- Но пусть и богаче, - подхватил войсковый писарь, - в чужом кармане
считать я не умею и не охотник. Дай бог тебе разбогатеть; тебе же лучше.
Худо только то, что ты не помнишь добра, которое тебе сделано: ты позабыл
уже, что Левчинский жизнью своею купил себе невесту, что для твоей дочери
бросался он на верную почти смерть...
- Полно, полно, Спирид Гордеевич! - вскрикнул растроганный майор. - Вот
тебе рука, что сватовство твое не пошло на ветер. Быть так! пусть Ганнуся
будет женою Лев-чинского. Видно, на их счастье... Скажу тебе, дорогой мой
кум,- продолжал он, понизив голос, - что нынешнюю ночь бог послал мне...
- Клад? - вскрикнул войсковый писарь с лукавою улыбкой.
- Пропадай они, эти проклятые клады! - отвечал майор. - Нет, друг мой,
этого грех назвать кладом: я отыскал дедовское наследство. - Тут майор снова
рассказал о своей находке и подал найденную им записку войсковому писарю.
- Подлинно, в этом виден перст божий! - молвил Спирид Гордеевич,
пробегая записку. - Сам бог благословляет наших молодых людей и посылает
тебе это неожиданное счастье, чтоб не было больше никакого препятствия их
союзу. Правда, и без того они богаты не были б, а сыты были б. Ты знаешь, у
меня нет ближней родни, а дальняя богаче меня вдесятеро и спесивее всотеро:
ни один из этих родичей на меня и смотреть не хочет. Имение мое не родовое,
а трудовое; я властен им располагать, как хочу...
- Что же ты из него хочешь сделать? - подхватил майор с обыкновенною
своею нетерпеливостию.
- Я разделю его на две части, - отвечал Спирид Гордеевич,- одну при
жизни еще уступаю Левчинскому, нареченному моему сыну; а другую по смерти
моей завещаю своей крестнице, будущей жене его...
- Добрый, добрый сосед! милый, дорогой кум! - повторял Максим
Кириллович в сильном движении души, крепко сжимая в дружеских объятиях,
своего соседа.
- Пойдем же благословить наших детей, - отвечал сей последний, тихо
вырываясь из его объятий, - зачем томить их долее мучительною
неизвестностию!
Они вышли, держа друг друга за руки, и застали молодых людей в робком
ожидании. Ганнуся сидела в углу, повеся голову; Левчинский стоял подле
печки, сложа руки и устремя глаза на синие изразцы, как будто бы хотел
срисовывать все вычурные фигуры, которыми они были изукрашены.
- Вот, Максим Кириллович, прошу принять нареченного моего сына к себе в
зятья, - сказал войсковый писарь церемониальным голосом, взяв Левчинского за
руку и подведя его к майору.
- Рад хорошему человеку, - отвечал майор таким же тоном, - и уверен,
что дочь моя будет с ним счастлива.
Через две недели все соседство пировало свадьбу Левчинского и Ганнуси.
Брачные пиры продолжались несколько дней, и даже Спирид Гордеевич отбросил
на время расчетливую свою бережливость: он, по тогдашнему понятию, пышно
угостил созванных им соседних панов. Старый капрал, в день свадьбы доброй
своей панянки, одевшись по-праздничному, бодро притопывал здоровою своею
ногою под веселую музыку мятелицы, журавля и других плясовых малороссийских
песен; а еврей Ицка Хопылевич как человек на все способный и всегда готовый
угождать своему помещику явился с своими цимбалами подыгрывать гуслисту и
двум скрипачам, которых выписали из города.
Несмотря на все старания Максима Кирилловича, слух о быстром его
обогащении скоро разнесся по всему околотку. Все узнали, что у него
проявилось много денег, не узнали только, откуда он взял их. Стали
доведываться у хлопцев, и те проболтались, что пан долгое время искал
кладов. Ясное дело: он разжился найденными в земле сокровищами! Много
нашлось охотников обогатиться этим легким способом; но все они не так
счастливо кончили, как старый наш майор: не у всякого был такой добрый и
предусмотрительный дедушка!
Заимодавцы Майоровы снова явились к нему, уже не с криком и угрозами, а
с поздравлениями и низкими поклонами. Все они получили сполна свои деньги и
от души пожелали другим своим должникам, в состоятельности коих не были
уверены, так же счастливо поискать кладу.
Ицка Хопылевич также явился однажды с своею претензиею, как говорил он.
Честный еврей расчел, что, по условию, ему следовала третья доля из находки
майоровой; но Левчинский с смехом вызывал его отгадать посредством своей
науки, где Максим Кириллович нашел свой клад; а Влас, случившийся тут же,
советовал Ицке лучше прятать третью долю, которую отсчитает ему майор,
нежели то серебро, которое он хотел утаить на Кудрявой могиле. "Иначе, -
примолвил насмешливый Влас, - щеки твои опять рассыплются кладом. Ты знаешь,
приятель, что и я отчасти смышлен в колдовстве и без волшебного прутика
знаю, где отыскивать серебро".
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.06.2004 19:54
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг