Утром Дарья Фотиевна суетилась по хозяйству, щебетала, играя ямочками
на щечках и показывая жемчужные зубки, и вела с Антоном кокетливые
разговоры, в которых неназойливое заигрывание перемежалось двусмысленными
фразами и наивным, но откровенным желанием понравиться.
Приличия ради Антон посидел пару часиков за бумагами. На этот раз
неожиданно сочинительство его увлекло, он на полном серьезе принялся
излагать историю захвата уездного центра Джеберда и спохватился лишь тогда,
когда время на его часах, подвешенных на гвоздик у стола, пошло на полдень.
- Снидать будете? - Аппетитно выглядела Дарья Фотиевна, слов нет, но
для Антона Кторова она уже была старовата. Да и намеки кота не прошли
бесследно.
- Без меня обедайте, - вежливо отказался Антон.
На городской набережной толпились любопытные. Чуть в стороне стоял
духовой оркестр из а-пистон-корнета, баса-геликона, барабанщика и тромбона.
Барабанщик был на удивление маленький - почти карлик, метущий черной бородой
по земле, его за барабаном и видно-то почти не было.
Все началось около двенадцати и выглядело весьма эффектно.
Все началось ровно в полдень.
Вначале среди волн загорелись огоньки, движущиеся по направлению к
берегу. По мере того как расстояние сокращалось, становилось видно, что не
огоньки это, а солнце отражается на начищенных медных шлемах. Водолазы
ровным строем выходили на берег. С резиновых их костюмов стекала вода.
Водолазы встали в ряд и принялись свинчивать с себя водолазные шлемы - будто
от голов хотели избавиться.
Все у них получалось синхронно, словно бы кто-то управлял ими со
стороны.
Шлемы легли на песок рядом с водолазами, образовав еще один ряд,
горящий лесным осенним пожаром, и стало видно, что все они одинаково
белокуры, мордасты и веселы.
Оркестр заиграл "Ще не вмерла Украина", но тут же к музыкантам
требовательно подскочил уже знакомый Кторову Павел Гнатюк, о чем-то
переговорил с дирижером, показал ему маузер, и оркестр, нестройно оборвав
ному, грянул "Вихри враждебные".
- Вы не правы, товарищ, - громко сказал толстяк в рубахе с расшитым
воротом. - Это истинный волюнтаризм. Мы будем требовать обсуждения этого
вопроса в ходе межпартийной дискуссии! Не для того мы свергали самодержавие,
не для того проливали кровь за демократические свободы, чтобы посадить себе
на плечи нового царька! - распалялся толстяк. - Мы будем требовать...
- Требуй, - ответствовал Гнатюк. - А лучше все-таки - проси!
- Отбой! - загомонили в собравшейся толпе. - Никак французы отошли?
- А и как им, батюшка, не отойти, - отвечал задавшему вопрос человеку
звонкий голос. - Силища-то против них какая! Тридцать три богатыря!
Кторов посмотрел внимательнее.
- Что-то не пойму я, - сказал он. - Как же они в глубинах управляются?
Ни шлангов нет, ни кислородных баллонов. Чем же они дышат в пучине морской?
- Ах, товарищ, оставьте, - сказал плотный толстячок, неистово
аплодирующий вышедшей из морских глубин дружине. - Вам не понять, что такое
революционный энтузиазм масс!
- Энтузиазм я понимаю, - сказал Кторов. - Не могу только понять, чем
они в море дышат?
Рядом с ними уже стоял Павел Гнатюк. Стоял и внимательно прислушивался.
Вокруг Кторова мгновенно образовалась пустота. Словно и не стоял никто рядом
с ним.
Гнатюк вгляделся в лицо Кторова, обрадованно заулыбался.
- А-а, писатель! - с непонятной интонацией протянул он. - А я гадаю,
кто у меня контрреволюционные заявления при людях делает! Ты, если что
непонятно, меня спрашивай, я объясню!
- Вот я и спрашиваю, - сказал Кторов. - Чем ваши водолазы под водой
дышат?
Гнатюк погрозил ему пальцем.
- Не вы первый... - сказал он. - Не вы первый, товарищ, подобные
вопросы задаете. Вас ведь можно и за шпиона международной Антанты принять.
Скажем так, революционный энтузиазм масс, помноженный на достижения
пролетарской науки. Вы ведь, товарищ, и знать не знаете, что кровь и морская
вода по своему составу весьма и весьма схожи. А если взглянуть на все,
скажем, со стороны родословной наших богатырей, то никакого секрета и нет,
надо только учесть определенные особенности...
- У вас чешуя в волосах, - сказал Антон.
- Где? - Гнатюк покраснел, обеими руками поискал в голове, посмотрел на
мутные уже неживые рыбьи чешуйки. - Экий я неловкий, - сказал он после
секундного замешательства. - Утром скумбрию чистил, а в зеркало посмотреть
не удосужился.
На взгляд Кторова, для скумбрии чешуя была крупновата, но он промолчал.
Водолазы построились и зашагали вверх по улице. Впереди двигался
оркестр.
Забавно было наблюдать, как потный лысый толстяк что-то показывал на
пальцах дирижеру, а тот делал вид, что расстреливает его из указательного
пальца.
Оркестр играл "Интернационал".
***
- А что, товарищ писатель, не желаете вылазку совершить, так сказать,
на классового врага? - прямо спросил Гнатюк. - Я человек откровенный, юлить
не умею, а вам бы такая поездка на пользу пошла - не каждый день мы местную
легенду кончаем. А тут - сам Черный сотник, шутка ли?
О Черном сотнике Кторов уже слышал. Страшная легенда, слишком жуткая
для того, чтобы быть сказкой, облетела все окрестные деревни и села,
обрастая все новыми и новыми подробностями, которые может породить лишь
человеческий страх. Рассказали Кторову о Черном сотнике на рынке. Все
сходились в одном - появляется он на проезжих дорогах в безлунные ночи и
беспощаден к любому путнику, что случайно окажется на дороге. Одни говорили,
что это бандит Гвыля, служивший ранее у Котовского, потом у Махно,
расстрелянный Мироновым, повешенный командиром дикой дивизии Андреем Шкуро,
забитый плетьми в харьковских застенках ЧК садистом Саенко и утопленный
вместе с пленными красноармейцами батькой Антоном Володько по кличке
Водяной. Оттого и озлобился человек, что столько смертей лютых принял.
Другие утверждали, что Черный сотник к Гвыле никакого отношения не имел, а
был это действительный сотник из красноармейского полка Григорьева. Полк
этот сначала был бандой, а сам Григорьев атаманом, затем банда стала полком,
а атаман превратился в красного командира, потом красный командир вновь
подался в атаманы и полк опять стал бандой, но уже ненадолго - разбила его в
чистом поле конница Семена Буденного, одолела в яростной и хрипящей
сабельной рубке. В том бою Черного сотника контузило, и списали его из
бойцов подчистую. Сыновья привезли его домой. Только батька и здесь не
успокоился: контузия эта странным образом сделала сотника лунатиком, но
особенным - луны он побаивался, а на проезжую дорогу с недобрыми мыслями
выезжал именно в темные безлунные ночи и все искал того бойца, который огрел
его красноармейской шашкой по бритому черепу. Как бы то ни было, но
охотников покончить с Черным сотником не находилось, в герои никто из селян
не рвался, а число изрубленных путников на проселочных дорогах в
окрестностях Лукоморска все росло, и конца тому страшному счету видно не
было.
- Желаете войти в историю? - усмехнулся Кторов.
- А сейчас вся жизнь историческая, - ответно хмыкнул Гнатюк. - И потом,
сдается мне, что вы окажетесь полезны.
- И когда выезжать?
- А завтра утречком и двинем, - сказал Гнатюк. - В седле держитесь? Вот
и славно. А спокойного жеребчика мы вам подберем, уж не сомневайтесь -
смирным будет, как святоша после причастия.
***
У входа в трактир красовался плакат, изготовленный из лакированной
рекламной картонки сигарет "Дюшес". Плакат извещал, что в трактире в
ассортименте имеются сало, солености, и как главную приманку для
посетителей, плакат обещал виктролу с изрядной коллекцией грампластинок.
Коллекция грампластинок ожиданий не обманула: среди них оказались
дореволюционные Вертинский, Петр Лещенко, Собинов, Шаляпин, Лемешев, тяжелые
немецкие диски с записями оркестра под управлением Руди Креймера, Надежда
Плевицкая и исполнительница песенок из далекой заграничной жизни Иза
Кремер, - глаза разбегались от обилия иностранных этикеток, да и имена
исполнителей были достойные, славные.
- Да, да, - печально сказал хозяин трактира. - Сам меломан, понимаю
ваше состояние. Но здесь... Кому это нужно? Садитесь, товарищ, вас сейчас
обслужат.
И видно было, как тяжело ему произносить это шипящее, торчащее
согласными буквами слово, не привык он к нему, а еще было видно, что и
привыкать к нему хозяину не особенно хочется.
...Сало в трактире предлагалось в том же выборе, что и на рынке,
солености тоже не отличались разнообразием, однако с лживой рекламой
несколько мирило наличие приличного холодца, который подали с хреном и
крепчайшей горчицей, от которой еще на расстоянии начинало гореть во рту.
Да и самогон оказался превосходным - чистейший, по прозрачности своей
он мог спорить со слезами ангела, а уж крепости был необыкновенной и настоян
на полыни и смородинном листе.
И все-таки провинция это была, наивная провинция.
Виктрола, мало чем отличающаяся от патефона и потому похрипывающая,
шипящая на едва заметных трещинах и выбоинах, хорошему настроению не
способствовала. Антон не любил, когда события вокруг приобретали неожиданный
оборот, особенно такой, что граничил с бредом, фантасмагорией. Говорящий
кот! Надо же! Теперь он казался Кторову чем-то нереальным, галлюцинацией.
Глупо же надеяться на помощь говорящего кота! Еще глупее отправляться на
поиски неведомого Черного сотника для того лишь, чтобы еще раз доказать
чекистам, что ты свой, не буржуйский.
- Только для вас, - сказал печальноглазый хозяин трактира. Вселенскую
скорбь источали эти карие глаза, вселенскую скорбь. Тут и национальность
спрашивать было без нужды.
Он поставил пластинку.
Сквозь шипение и треск заигранной пластинки пробился голос Пьеро,
всегда немного кокетливый, сейчас он был жестким, и ощущение прозрачной
пронзительности - как от кокаиновой понюшки - вдруг охватило Кторова.
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой?
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой...
Антон пил холодный квас, а с пластинки доносился голос человека,
которого он слышал не раз - в Одессе, Харькове и Киеве.
Боже, как все было давно! Как все было давно - мир, эстетские
разговоры, чтение стихов на даче у художника Федорова, попугай, вытягивающий
счастливые билетики у памятника дюку Ришелье, Миша Японец в скрипящих
башмаках апельсинового цвета, в пикейном жилете, костюме в полосочку, модной
шляпе и с неизменной тросточкой в руках, греческая большеглазая богиня Андра
Кристопу-ло в белом платье, задорно швыряющая надкусанное яблоко в зеленые
воды лимана, экзальтированные выкрики дамочек, провожающих солдатиков на
румынский флот, фотографические открытки, на которых был изображен могучий
казак Кузьма Крючков, нанизавший на свою пику сразу с десяток немцев,
завывающие моторами самолеты, высыпающие на дороги корзины с бомбами и
стальными дротиками...
И никто не додумался просто стать на колени
И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране
Даже светлые подвиги - это только ступени
В бесконечные пропасти - к недоступной Весне!
Пластинка все еще шипела, но никто не торопился ее менять, игла
доходила до глянцевого кружка и возвращалась назад через черное
пространство, а они сидели и смотрели на это движение, смотрели завороженно,
словно от этого зависела их жизнь.
- Говорят, вы приехали написать книгу, - сказал хозяин заведения. - Вы
собрались писать о революции? Бог с вами, вы знаете, что делаете. Но
попросите местных показать вам русалов.
- Русалок? - переспросил Кторов.
- Именно русалов, - сказал хозяин. - Вы не волнуйтесь, они покажут. Они
обязательно покажут их вам. Они этим гордятся. Это чисто пролетарское
изобретение.
Глава девятая
Квартира Глеба Бокия напоминала антикварную лавку. Здесь можно было
увидеть старинные фолианты, коробки, коробочки, вазы, роспись которых
хранила криптографические китайские секреты, странные, ни на что не похожие
предметы, которые относились к древнему или более близкому языческому
колдовству. Был в его коллекции камень-отец одного африканского племени, на
котором расстались с девственностью десятки, если не тысячи достигших
зрелости чернокожих девиц. Странно было представлять вечерами, как девицы,
достигшие совершеннолетия, в праздник Тройной Луны по очереди насаживались
на этот предмет под восхищенные вопли племени.
Вечерами Бокий работал дома. Вот и сегодня, поглядывая на окна,
заклеенные крест-накрест полосками газет, Бокий перебирал сообщения, которые
ничего не давали для оценки политических моментов или расстановки сил на той
или иной территории страны, не годились для доклада наверх, но давали
простор фантазии и будили воображение.
Московский источник Болт сообщал, что известный профессор
Преображенский со своим ассистентом доктором Борменталем пересадили головной
мозг убитого в пьяной драке Клима Чугункина дворняге по кличке Шарик, а
потом пересадили ей половые железы Клима. Получился странный гибрид: шерсть
осталась лишь на голове, на подбородке и на груди. Во всем остальном
существо напоминает человека, ходит на задних лапах, членораздельно
выговаривает отдельные слова и играет на музыкальном инструменте. Агент
интересовался, не взять ли ему гибрид под личную опеку, но что с него взять,
с председателя домкома, даже не знавшего толком, на кого он работает? Как
обычно в таких случаях бывает, агент упирал на контрреволюционные настроения
Преображенского и Борменталя, а еще более на тот факт, что профессор
занимает в доме семь комнат и пользуется покровительством неизвестных
контрреволюционеров из Моссовета, которые уберегают его от обязательного
уплотнения.
Если первая часть сообщения показалась Бокию занятной и любопытной, то
на все остальное он не обратил ни малейшего внимания - даже оторвал ту
часть, где рассуждалось о контрреволюционных настроениях профессора и его
ассистента, и сжег в китайской пепельнице с пухлым нефритовым божком. Чтобы
не отвлекала от сути.
Последнее время Глеб Иванович взял за правило медитировать по вечерам.
По возможности, конечно. Сегодня возможность была. А самое главное - был
предмет, загадочный, страшный, который позволял сфокусировать внимание и
подумать о невероятных вещах, все еще имеющих место в современном мире. Он
неторопливо поднялся, подошел к буфету и открыл нижнюю дверцу. Достал с
полки запаянную стеклянную банку литрового объема, перенес ее на стол,
осветил настольной лампой и задумчиво уставился на плавающий в прозрачной
жидкости предмет.
У любого нормального человека этот предмет, привлекающий повышенное
внимание Бокия, вызвал бы гадливое отвращение: в стеклянном контейнере в
спирту плавала кисть человеческой руки. Вот только вместо пяти пальцев...
Вместо пяти пальцев у отсеченной руки было пять дряблых обвисших фаллосов.
***
Предмет этот достался Бокию от инженера Красина перед революцией
девятьсот пятого года. Красин возглавлял боевую организацию, а Бокий имел
под началом боевиков Петроградской стороны и учил рабочих обращению с
оружием. Красин знал об увлечениях Глеба, поэтому и привозил ему из
заграничных вояжей разные загадочные безделушки, которые будили фантазию.
- Видите ли, Глебушка, - сказал Никитич. - Я многое знаю о людях, но,
глядя на это, прихожу в тайный ужас. Это не мистификация, Глеб, я привез и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг