- Войдите! - слабым голосом разрешил Антон.
Вошел чекист Гнатюк - в галифе, подшитых кожей, в черкеске с газырями,
в мягких кавалерийских сапожках, свежий, бодрый, глянул с веселым
осуждением:
- Похмеляетесь?
- Было бы чем, - грустно сказал кот. - Ишь, разоделся, Мальбрук, в
поход, что ли, собрался?
- В поход - это тебе, - уточнил чекист. - Вылизывайся как следует,
молочка попей, тебе Дарья Фотиевна передала. Пойдешь в Разбойную слободу,
посмотришь, что к чему. Только поосторожнее будь, помнишь, как в прошлый раз
от собак отмахивался?
- Молоко - это хорошо, - сказал кот, двумя лапами держа кринку и
наливая молоко в чистую миску. - Только вот никуда я не пойду. Вам
дислокацию уточнить, а шкуркой почему-то рисковать я должен. Хоть бы наган
какой выдали, я бы их, потомков Джульбарса, на месте порешил!
- Поговори, - огрызнулся Гнатюк. - Есть такое слово - надо! Вот по нему
себя и равняй. А насчет нагана - ты его что, хвостом держать будешь?
- Э-эх, - вздохнул кот. - Был бы шпалер, а уж чем его держать, мы
завсегда отыщем, господа чекисты!
Кторов свесил ноги с постели, встал, подошел к столу.
- У тебя дело или как?
- Или как, - мрачно сказал чекист. - Не видишь, кота на рекогносцировку
отправить не могу. Кочевряжится, как солдат-новобранец.
- А ты найди отчаянного, - посоветовал от миски с молоком кот.
- Уже нашел, - не оборачиваясь, сказал чекист.
Антон наложил на ломоть хлеба куски козьего сыра, заставил себя есть.
- Тут вчера человечек прибежал, - негромко сказал Гнатюк. - По амнистии
сдаться решил. Ну, говорит, ждите гостей. Помнишь тех, с поезда? Матерые
уголовнички, Леня Медник и Сережа Африка. Помнишь ценности, что мы тогда на
вокзале захватили? Вот этим они его и прельстили. Раньше Кумок боялся на
Лукоморск идти, говорят, его здесь однажды крепко пощипали. А теперь он
хочет взять эти безделушки и за кордон свалить. Без денег ему там делать
нечего, сам понимаешь, а если он туда господином явится... Вот я и хочу,
чтобы наш Баюн смотался в слободу, подсчитал, сколько их там, особо меня
пулеметы на тачанках беспокоят, да и послушал по возможности, о чем они
говорят. Так сказать, планы их узнать. И ты в себя приходи. Дело серьезное,
всем работа найдется. Я тут некоторых пощупал немного, сдается мне, что есть
здесь у атамана свои информаторы.
- Например? - быстро спросил Кторов.
- Например, хозяин трактира, где ты пластинки слушал. Доходили до меня
слухи, что он продукты в больших количествах на лукоморском базаре скупал.
Людишки к нему заглядывают странные, юродивого Митьку он прикармливает,
только сдается мне, мозги у этого Митьки почище, чем у большинства горожан,
работают. Боюсь, что пока Шурик Кумок лучше нас о положении в Лукоморске
знает.
Кот вернулся на кровать и принялся вылизываться, выставив заднюю ногу
пистолетиком.
- С кем теперь вы, - мурлыкал он. - Кто вам лапки целует...
- Баюн, - приступал чекист. - Ты же понимаешь, что идти все-таки надо?
Кот оставил свое занятие, сел на разворошенной постели и посмотрел на
людей круглыми глазами.
- Я понимаю, что надо, - сказал он. - А вы можете понять, что мне
страшно?
Глава третья
Страшно, не страшно, а в разведку Баюну Полосатовичу пришлось идти.
Перед расставанием он взгромоздился на руки Кторову. Держать сорок
фунтов живого веса было тяжеловато, но Антон стоически терпел.
- Погладь меня, - напомнил кот. - Баки почеши. Ласковей, ласковей!
Может, на смерть иду.
- Баюн, - строго сказал Павел Гнатюк. - Не выделывайся. Кот обнял
Кторова за шею, ткнулся холодным мокрым носом в щеку.
- Ты б тех собак видел, - шепнул он. - Чистые немцы, даже лают
отрывисто!
Попил еще молочка, преувеличенно весело задрал и распушил хвост:
Как родная меня мать провожала,
Сразу вся моя родня набежала.
Ах, куда же ты, Баюн, эх, куда ты?
Не ходил бы, черный кот, во солдаты!
В Красной армии клыки, чай найдутся,
Без кота большевики обойдутся.
- Валерьяночки бы, - помечтал вслух. - Для успокоения нервов! И
вывалился во двор, отправляясь навстречу неведомой судьбе с задранным
хвостом и видимым небрежением к судьбе, хотя люди отлично понимали
охвативший кота страх.
- Значит, так, - сразу стал серьезным лукоморский чекист. - Этот
трактирщик, что пластиночки крутит, с утра уже в чека появлялся. Полагаю,
для того чтобы план комнат набросать. Я так кумекаю, товарищ Кторов,
заваруху они устроят где-нибудь в стороне, скорее всего, на окраине, чтобы
наше внимание отвлечь и самим вовремя убраться, когда мы их давить станем.
Шура Кумок на что рассчитывает? Расчет у него что ни на есть самый
бандитский. Он полагает, что мы на подмогу кинемся, а здание чека от охраны
оголим. В чека он пойдет с небольшой силой. Тут мы его и встретим.
- Все ты прикинул, диспозиции начертил, - вздохнул Кторов. - А если
ошибаешься? Может, он малую группу пошлет, чтобы шухер учинить, а основной
силой на чека навалится? Тогда как?
Гнатюк безмятежно махнул рукой.
- Это вряд ли, - сказал он. - Я же говорю, бандитская натура. Ему же
цацки надо забрать, и забрать в одного, поэтому он пришлых бандитов с собой
возьмет, чтобы после дела их там же и кончить. Тогда все на чекистов списать
можно, а то ведь братва и не поверить может.
Он скептически оглядел Кторова.
- Ну, пойдем к нам, помозгуем маленько?
Кабинет у Гнатюка был небольшой, и сразу чувствовалось, что в нем много
курят. Табачный запах был устойчивым, казалось, что он пропитал обои,
обшивку громоздкого черного кожаного дивана, въелся в пестренькую обивку
стульев, выстроившихся у длинного стола, покрытого зеленым канцелярским
сукном.
- Садись, - махнул рукой Гнатюк. - Я сейчас. Отсутствовал он недолго,
вернулся с пачкой тощеньких папок под мышкой, отпер громоздкий сейф и
засунул папки туда.
- Ну, браток, - сказал он. - Митьку юродивого начальник приказал на
всякий случай в камеру засунуть. Кукует, гаденыш! Есть какие-нибудь
соображения?
- Соображение одно. Надо брать этого трактирщика за пищик и колоть.
Может, и не откажется, - задумчиво сказал Кторов. - Коллекция-то у него и в
самом деле богатая.
- Думаешь, на том его и сломали? - Гнатюк пожевал кончик самокрутки,
сморщился. - Может быть, может быть... Только шатко все это, сомнительно,
товарищ Кторов.
- А у тебя есть другие варианты?
Начоперотдела посидел еще немного, потом решительно закурил, делая
несколько жадных затяжек. Встал, доставая из кобуры наган, крутанул барабан,
проверяя все ли гнезда полны, и сунул его обратно:
- Так что мы сидим? - сказал он. - Пошли!
***
Трактирщик смотрел на Кторова с упреком.
- Я о вас думал лучше, - он покачал головой, словно упрекал себя в
излишне хорошем мнении, которое ошибочно составил о Кторове.
- Хватит разговоров, - оборвал его Гнатюк. - Хватит разговоров. Так за
разговорами вся жизнь пройдет. Нет у нас времени на разговоры, гражданин
Сунжиков-Марлинский.
- Хотите, пластинку поставлю? - спросил трактирщик. - Честно говоря,
даже не представляю, чем моя скромная персона могла привлечь внимание
грозных органов.
Он завозился, перебирая тонкими длинными пальцами грампластинки.
- Петр Лещенко - душевный есть, - сказал он, не поднимая головы. -
Дивные песенки Изы Кремер.
- Ты нам Александра Кумка поставь, - тяжело сказал лукоморский
чекист. - Очень мне его песенки послушать хочется. Нет у тебя его пластинок?
Тогда сам спой.
Трактирщик подержал в восковых пальцах черный диск пластинки, бережно
уложил обратно в конверт. Пальцы его дрожали.
- Погоди, Паша, - сказал Антон Кторов. - Не дави на человека.
Взял одну из пластинок, посмотрел на этикетку. Хорошая оказалась
пластинка - Надежда Плевицкая на ней записана была, "курский соловей",
надежда русского вокала. Трактирщик с тревогой следил за пластинкой.
- Осторожнее, - попросил он. - Это ведь редкость теперь, кто знает,
жива ли она, споет ли еще нам?
- И я про то же, - сказал Кторов, досадуя на себя. Неправильно он себя
вел, нехорошо. Чувство было такое, что он сейчас ребенка обижал. - Я ведь ее
и уронить могу. Случайно, а?
Трактирщик потянулся к нему, но остановился. По скулам его ходили
желваки.
- Все вы одинаковые, - печально и тоскливо сказал трактирщик.
- Белые, красные, зеленые - у вас у всех одно на уме. Это же искусство,
молодой человек. Жизнь коротка, а искусство вечно. Отдайте пластинку.
- А это, дружок, как сам петь будешь, - весело объяснил Гнатюк.
- Я ведь человек простой, мне все эти Вертинские, Кремеры да Лещенки
по... Мне истина нужна, истина, господин Сунжиков-Марлинский. Как связь с
атаманом держишь?
- Через юродивого, - сказал трактирщик. - Пишу записку, он относит. - И
повернулся к Антону. - Вы не подумайте, я всю жизнь пытался быть вне
политики. Не зря говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена.
Пластинки - мой грех, это моя страсть, а когда приходят и требуют услуг,
угрожая перебить все, чем я жил долгие годы... Слаб я, слаб, нет у меня сил
противиться чужой воле. Когда тебе говорят, что уничтожат твою жизнь... нет,
не убьют, это слишком уж просто.
- Времени нет, - сказал Кторов. - Если этим можно уменьшить количество
смертей...
Трактирщик ожег его взглядом.
- Скажите это русалам, - посоветовал он. - Скажите это всем тем, кто
попал в проклятые жернова.
Кторов почувствовал смущение.
- Пропагандист, - вмешался Гнатюк. - Вот из-за таких люди и гибнут.
Пора, Сунжиков, выбирать, на чьей вы стороне.
- А если я не хочу делать этот проклятый выбор? - вздохнул
трактирщик. - Вы же прекрасно понимаете, что, выбирая одну сторону, вы
становитесь объектом ненависти другой. Вы думаете, Кумок мне простит
предательство, даже если оно будет невольным?
- А вот это уже разговор, - обрадовался чекист. - Тут мы, как говаривал
грек Архимед, можем найти общую точку опоры. Ведите, Сунжиков, ведите, вы же
понимаете, что от этого разговора вам не уйти.
***
В парке играл все тот же скрипач.
Кторов остановился и долго смотрел на сутулую фигуру с плавно
двигающейся рукой.
- Добрый день, - сказал немец по имени Эммануил.
- Вы верите в счастливые дни в несчастливое время?
- Времена не выбирают, - рука опустилась, немец сел на скамейку. - Вы
никогда не задумывались над этим? Каждый живет во времени, которое ему
отведено судьбой.
- Но сами вы хотите заглянуть в будущее. Потому вы ищете Сирина?
- Кто вам это сказал? - глаза немца ожгли насмешливым холодом. - Вздор!
Вздор! Я ищу утерянную гармонию. Дело совсем не в том, что люди должны
сделать себя счастливыми, а в том, как мы должны жить, чтобы стать
достойными счастья. Нравственность относится к характеру.
Некоторое время они сидели по разные стороны молчания: Антон -
распираемый желанием спрашивать, Эммануил - не видящий особого смысла в
ответах.
Тени бродили в кронах деревьев, потревоженные ветром бабочки плясали
среди листвы, а солоноватый воздух, нависший над городом, был прозрачным,
густым и тяжелым, словно бульон для кавказского хаша. Остро пахло кипарисом
и лавровым листом, словно где-то и в самом деле варили бульон.
- В любом случае для человека самое важное - принять правильное
решение, - сказал скрипач. - Вы еще молоды, вы нетерпеливы, а потому не
можете представить себе последствия необратимых поступков. Толем не
существо, он земное наследие Бога. Им нельзя владеть, его можно только
использовать.
- Будьте уверены, - сказал Кторов. - Уж мы-то сумеем использовать его
лучше других.
- Вы так думаете? - немец качнул головой. - Вы разрушили одну мораль,
но пока не построили взамен иную. Общество живет моралью. Если в ней сокрыта
гниль, начинает загнивать и общество. Понимаете, Кторов, моральная культура
всегда имеет основополагающие принципы, они уже изложены, и не раз, и
касаются, прежде всего, человеческого общежития и отношения людей к миру.
Взорвав общество, вы лишили его основы. Вам придется воспитать нового
человека. Придется много потрудиться, чтобы он жил со светлой душой, а не
валялся в житейской грязи.
- Будьте уверены! - снова пообещал Кторов.
- Не могу быть уверенным в этом. Надежда лишь в одном: однажды вы
поймете, что такое страдание. Страдание - это побуждение к деятельности.
Хотелось бы - созидательной. Вот вы разрушили дворцы. А зачем? В них
прекрасно бы жилось победившим. На орловском конезаводе крестьяне выкалывали
глаза арабским скакунам только за то, что они были господские. Зачем вы
сожгли библиотеку родителей Блока? Разве победившему пролетариату не нужны
знания?
- Это все пена, - сказал Кторов, с раздражением ощущая правоту
собеседника. - Пена на вареве. Кушанье будет готово, а от пены не останется
следа.
- Она так и останется в вареве, - сказал немец. - Она останется в
вареве, если вовремя ее не удалить. Вы не задумывались, что произошло с
Французской революцией? Ведь лозунги были прекрасными. А кончилось все
гильотинами. Революция пожрала своих детей. А все потому, что пена -
грязная, вонючая пена - осталась в вареве. Она его и испортила. Все
повторяется. Теперь это случится у вас.
- Уж мы-то найдем способ избавиться от пены! - возразил Антон.
- Да, - кивнул его собеседник. - Повар всегда найдется. Всегда
находятся люди, которые хотят готовить по своему вкусу и разумению. Я только
боюсь, что этот повар будет готовить исключительно острые блюда. Многие ими
будут просто давиться. Вас ждут нелегкие времена.
- Не пугайте, не пугайте, - сказал Кторов, вставая. - Самое страшное -
гражданскую войну и интервенцию - мы уже пережили.
- Самое страшное у вас еще впереди, - сказал Эммануил, продолжая сидеть
рядом с раскрытым футляром, в котором блестела лаком молчащая скрипка.
- Надо же, - едко сказал Антон, - провидец. Может, вы скажете, господин
пророк, чем закончатся ближайшие дни?
- Как обычно, - без улыбки сказал Эммануил. - Все закончится выстрелами
и смертями.
Глава четвертая
- Оружие не бери, - сказал Гнатюк. - Там оно не поможет.
- Слушай, - Кторов задумчиво почесал нос. - Неужели правда? Там и в
самом деле живут гномы? Какие они, Паша?
- Какие, какие... - Гнатюк был чем-то озабочен, чувствовалось, что
разговор он ведет машинально. - Обыкновенные мужики, только маленькие очень.
Морды морщинистые, руки в мозолях. А ты думал? Они ведь целыми днями то
кайлом, то молотом машут.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг