- А потом меня привели к вагону. Там было еще десятка два мальчишек. И
три девочки. Девочек отправили в другое место. А нас привезли в детский дом.
Там нас встретил герр Липски и сказал, что мы сироты, а первая задача
рейха - заботиться о грядущих поколениях. Но ведь он соврал, я же знаю, что
мои родители были живы, когда меня забирали. И еще... - ун-Клейн понизил
голос, и его стало почти не слышно: - Я помню, как меня звали...
Ганс приподнялся на локте.
- И как тебя звали? - свистящим шепотом спросил он.
- Только никому не говори, - приблизил к нему голову ун-Клейн. -
Говорят, что это нельзя помнить. А я помню - меня звали Сташеком.
Ночью Гансу приснилась тоненькая, похожая на фею женщина с печальным
лицом. Лицо словно находилось в тени, черты его были почти неразличимы.
- Мути? - спросил Ганс. Женский силуэт растаял среди звезд.
- Все они врут, - сказал ун-Клейн. - Ты хороший камрад, Ганс. Ты умеешь
хранить тайну?
- Ты же мой друг, - рассудительно сказал Ганс.
- Мне тут попала в руки одна книга, - ун-Клейн испуганно оглянулся. -
Не спрашивай, откуда она взялась. Она разработана Департаментом образования
Главного управления СС.
Называется "Расовая теория СС". Там сказано, что если у родителей
одинаковые наследственные задатки, то дети считаются расово чистыми. А если
задатки различны, то в результате появляется метис, которого в книжке
называют ублюдком. Ты не думал, откуда берется приставка "ун" к нашим
фамилиям? Она означает, что мы все расово неполноценны. Мы - ублюдки, Ганс!
Кто-то из родителей был немцем, но второй был носителем славянской крови.
То, что чистокровному немцу дается с рождения, мы с тобой можем только
заслужить!
- Ерунда, - авторитетно заявил Ганс. - Пусть даже все, что ты говоришь,
правда, это касается только негров. Не забивай себе голову, камрад. Перед
нами открыты все двери, надо лишь точно определить, куда мы хотим шагнуть.
- Да? - ун-Клейн печально засмеялся. - А я не хочу быть солдатом. Я
хочу заниматься наукой. Кто меня пустит в науку?
- Сначала надо отдать священный долг рейху, - твердо сказал Ганс. - Мы
с тобой немцы, рожденные вне фатерлянда. Право на Отечество надо заслужить!
- И ты никогда не хотел увидеть свою мать? - недоверчиво
поинтересовался ун-Клейн.
Ганс растерялся. Простодушное и печальное лицо товарища заставляло
сомневаться.
- Не знаю, - с легкой запинкой произнес он. - Просто нас всегда учили,
что мы дети рейха и всем в своей жизни обязаны фюреру и Германии. Ты плохо
думаешь, камрад. Учителям такие мысли не понравятся.
Ун-Клейн замолчал.
***
Ублюдок!
Ганса ун-Леббеля мучили сомнения. Нет, ему не хотелось знать, кто были
его родители - они остались где-то в прошлом, среди развалин и бродячих
собак. Сам Ганс этого не помнил, но хорошо знал по рассказам дядюшки Пауля,
и ему совсем не улыбалось вместе со славянским сбродом разравнивать песок и
гравий на автобанах, которые по повелению фюрера пересекали необозримые
пространства Восточного протектората. Он был горд, что его избрали, что в
нем текла немецкая кровь.
Ун-Клейн ошибался, иначе не могло быть.
На индивидуальном уроке правдивости он поделился сомнениями с камрадом
Вернером.
- Глупости, - улыбнулся тот, и у Ганса отлегло от сердца. - Все
воспитанники здесь - люди немецкой крови, хотя и ослабленные чужеродными
примесями. Вас готовят в великое братство СС, а это орден высших арийцев. И
приставка "ун" означает совсем иное, она означает, что вы уже вступили на
дорогу, по которой идет немецкий народ, но в отличие от коренных имперцев вы
просто не готовы к путешествию. Закончится подготовка, и вы пойдете рука об
руку со всеми немецкими расами, равные среди равных. Иначе не может быть,
Ганс, можешь мне поверить.
Ты сам все это придумал?
Ганс молчал.
- Мой мальчик, - участливо сказал камрад Вернер. - Чтобы лечить
болезни, надо знать их первопричину. Сомнения - это болезнь. Ты уже читал
"Майн кампф"?
- Честь... - пробормотал Ганс.
- Понимаю, понимаю, - покивал головой камрад Вернер. - Я не заставляю
тебя, ни в коем случае ты не должен поступать против своей воли. И против
чести - как ты ее понимаешь. Но сказано ведь: рейх и фюрер. Остальное не в
счет.
- Быть верным товарищем, - вспомнил Ганс.
- Верно, Ганс, - сказал камрад Вернер. - Но не оказываешь ли ты
медвежью услугу тому, кто имеет сомнения и стесняется поделиться ими с
наставниками? Пока он еще не ушел далеко в своих сомнениях, пока он не
пророс зернами неверия так, что его уже нельзя будет спасти. Это ли не
плохая услуга?
И Ганс выложил камраду Вернеру все.
- Молодец, - серьезно сказал камрад Вернер. - Ун-Клейн нуждается в
помощи. Возможно, он просто оказался не в той обстановке. Достаточно ее
сменить, и все придет в полный порядок. Ты хорошо сделал, рассказав мне обо
всем. Германия должна гордиться такими сынами. Пока они есть у нее, у рейха
есть будущее.
Ганс ушел успокоенным и не знал, что после того, как за ним закрылась
дверь, камрад Вернер поднял трубку телефона и набрал номер.
- Вы уверены? - спросил невидимый собеседник.
- Да, - подтвердил камрад Вернер. - Меня беспокоит, что он помнит свое
прежнее имя и обстоятельства отъезда в Германию. Его надо изолировать. Нам
здесь не нужны задумывающиеся. Тем, кто задумывается, место в бараках,
вместе с остальной неарийской швалью. Он плохо влияет на остальных.
Вечером, когда Ганс ун-Леббель вернулся в свою комнату, ун-Клейна в ней
не было. На его постели сидел крепкий паренек в тренировочном костюме. У
новенького было длинное, вытянутое лицо, над которым щетинился рыжеватый
ежик волос.
- Густав, - представился новый сосед и протянул руку для пожатия. -
Густав ун-Лемке.
Гансу было стыдно. Ему было очень стыдно. Словно он что-то украл.
Но камрад Вернер вызывал его на внеочередные уроки правдивости,
успокаивал, приводил примеры, говорил, что ун-Клейна направили в другой
бюргер и смена обстановки подействует на него благотворно.
В конце концов Ганс решил, что он просто выполнил свой долг. С этого
дня он зарекся беседовать с кем-либо по душам. Так было спокойнее.
Печальная женщина больше не посещала его.
***
- Тебе пора взрослеть, дружок! Тогда тебя не станут мучить сомнения, -
сказал камрад Вернер и отложил в сторону еженедельник "Das Schwarze
Korps". - Ты уже был с женщиной?
Женщины оставались для Ганса загадкой.
Все общение с ними сводилось к странному волнующему случаю,
произошедшему в имении дядюшки Пауля, когда он остался наедине с
девятилетней дочкой хозяина. Они долго смотрели друг на друга, потом Марта
глупо хихикнула, взялась за подол платья и задрала его, обнажив худенькие
ноги и живот, между которыми светились белые трусики.
- Хочешь потрогать? - заговорщицким шепотом спросила она. Ганс хотел,
но в это время на лестнице послышались шаги, Марта снова хихикнула, вскинула
руки к голове и принялась поправлять затейливую прическу с пышными бантами.
От всего этого осталось только ощущение запретного и стыдного, но
рассказывать об этом случае Ганс ун-Леббель камраду Вернеру не стал.
В выходной день, выписав Гансу увольнительную, камрад Вернер повез его
в город.
- У нас здесь хороший выбор, - сказал он. - И чешки, и француженки, и
русские, и китаянки. Нет только евреек. И заметь - ни одной уродины. И это
правильно, победитель имеет право на все!
В публичном доме Ганс робел.
Камрад Вернер смотрел, как он листает альбом, наклонялся, дыша в
затылок Ганса, и тыкал коротким пальцем:
- Бери эту, Гансик. Смотри, какие у нее буфера! Нет-нет, лучше вот
эту - у нее аппетитная попка!
Ганс краснел, торопливо листая альбом с обнаженными красотками.
- У него еще молоко на губах не обсохло, - сказала хозяйка борделя, - а
ты тащишь его в мое заведение. Что он будет делать с бабой?
- Приказ Грюммеля, - сказал Вернер. Мадам замолчала.
Ганс выбрал тоненькую светловолосую женщину с огромными печальными
глазами. Чем-то она напоминала женщину из его снов.
- Ну и вкусы у тебя! - фыркнул камрад Вернер.
Ганса ун-Леббеля провели в комнату, где ему предстояло стать мужчиной.
Вблизи женщина оказалась еще более симпатичной. Она была ненамного
старше Ганса, на вид не более восемнадцати лет. Она помогла смущающемуся
косноязычному посетителю раздеться, уложила его на постель, сбросила халат и
все сделала сама, ун-Леббелю даже напрягаться и готовиться не пришлось.
Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к собственным
ощущениям. Нельзя сказать, что произошедшее ему не понравилось, нет, но все
было непривычно, и он постоянно поглядывал на дверь, словно опасаясь прихода
какого-то начальника, который обязательно посчитает его пребывание здесь
предосудительным.
- Как тебя зовут? - нарушил он обоюдное молчание. Женщина усмехнулась
краешками губ. Улыбка была печальной.
- Здесь меня зовут Стефанией.
- А до этого? - настаивал Ганс. Она вздохнула.
- А до этого меня звали Барбарой.
- Ты - русская? - приподнял голову Ганс.
- Я - полька, - сказала его первая женщина. - Раньше я жила в Кракове.
- Ты сама приехала сюда работать? - подросток сел, по-детски поджимая
ноги под себя.
- Ты глупый, - сказала женщина. - Разве можно добровольно выбрать себе
такую работу?
- Что ж так? - спросил Ганс.
- Мал ты еще, - женщина без особого задора щелкнула его по носу. -
Только одно и вымахало. У меня семья там. В заложниках. Вот и корячусь, как
прикажут.
Она встала, накинула халат и, не застегивая его, подошла к маленькому
столику в углу комнаты, налила себе в стакан из пузатой темной бутылки и
одним глотком выпила.
- Ты пойдешь или останешься на ночь? - не оборачиваясь, спросила она.
Гансу очень хотелось остаться на ночь, но почему-то было стыдно
признаться в этом.
- Спасибо, - сказал он. - Я, пожалуй, пойду, - и потянулся за брюками,
хотя знал, что уже ночью он станет жалеть о своем решении.
Зима - весна 1958 года
ВОСТОЧНЫЙ ПРОТЕКТОРАТ
Учеба в школе люфтваффе перемежалась караулами, дежурствами и редкими
увольнениями в город. Впрочем, в город Ганс отправлялся лишь для того, чтобы
посидеть в читальном зале библиотеки. Однажды он зашел в русский отдел
хранилища. Там было множество книг, отпечатанных с использованием странного,
непривычного для глаза алфавита. Ганс полистал одну из них, пожал плечами и
поставил на полку. Оказывается, русские владели письменностью и даже
печатали книги. Изобретение великого немца Гуттенберга дошло и до них.
Похоже, что это был не такой уж дикий народ, как его представляла
официальная пропаганда.
Изредка ун-Леббель ходил в кино, а веселых заведений избегал, за что
получил от товарищей кличку "Терпеливый Ганс". Но дело было совсем не в этом
и даже не в том, что Ганс боялся женщин. Нет, он их не боялся, просто не
хотел пачкать воспоминаний о своей первой женщине, Стефании-Барбаре, да и
боялся сравнений, которые ему неизбежно пришлось бы сделать.
Курсанты учили материальную часть самолетов, на тренажерах обучались
навыкам полета, и уже дважды Гансу приходилось прыгать с парашютом.
- Катапульта может отказать, - объяснял инструктор Рудель. - Не
сработают пиропатроны или колпак заклинит. И что тогда? Каждая минута
растерянности грозит вам смертью. Машина - это просто груда железа, она
ничто без пилота. Пилот - вот самое ценное имущество люфтваффе, поэтому вы
не должны бояться бросить неуправляемую машину. Но для этого вам потребуется
сохранять хладнокровие.
Сверху земля была великолепна. Снега было много, и приземляться
приходилось в сугробы.
Однажды курсанта ун-Штромберга отнесло в лес. Поисковая группа нашла
его на пятый час блужданий в лесной чаще. Ун-Штромберг висел на парашютной
стропе с фанеркой на груди. На фанерке криво было что-то нацарапано теми же
странными буквами.
- Сучье вымя эти партизаны! - зло сплюнул инструктор Диксталь. - Какого
парня сгубили!
Партизанами в Восточном протекторате называли участников русского
Сопротивления. Их было мало, но они были, и с ними приходилось считаться.
Черные СС жестко отвечали на каждую вылазку партизан, но время от времени
кто-то погибал, или где-то на проселочной дороге подрывалась машина с
солдатами, или просто в той или иной деревне находили старосту, повешенного
на нехитрой виселице. О листовках говорить не приходилось, в иные дни ими
были обклеены все базарные столбы. Ун-Леббель искренне не понимал, какого
черта партизаны подставляют под удар мирное население, если немцы наконец-то
принесли на их землю образцовый порядок?
Сам он однажды видел, как полицаи из местных сил самообороны схватили
партизана, расклеивавшего листовки. Полицаи обошлись без суда. Они просто
поставили пленника у базарной кирпичной стены и деловито, без излишней
жестокости расстреляли его из карабинов. И правильно - любое сопротивление
должно подавляться, в противном случае население провинций однажды сядет на
голову метрополии, и тогда придет конец империи. Власть должна быть сильной
и жесткой, если она хочет удержаться наверху и руководить миром.
Занятия в школе люфтваффе продолжались.
Пока курсанты изучали материальную часть "мессершмиттов" и "хейнкелей",
осваивали взлет и посадку на тренажерах. Взлететь оказалось непросто, а
приземлиться - еще труднее. Первые пять полетов ун-Леббель бесславно
разбивался при посадке. Впрочем, у других дела обстояли не лучше. И это
успокаивало.
Постепенно Ганс овладевал полетными навыками.
Любимой его книгой стали воспоминания знаменитого Германа Графа
"Непобедимый", в которой истребитель рассказывал о своих воздушных победах.
Обстановка в мире оставалась неспокойной.
"Американские евреи не оставляют попыток сбросить на территорию
Свободной Европы свою секретную бомбу, - сообщило берлинское радио. - Вчера
над Атлантикой доблестными летчиками люфтваффе был сбит очередной
американский стервятник. В беседе с представителями германского народа на
заводе "Веркенграф" фюрер отметил, что подобные выходки народам Европы
начинают надоедать, поэтому недалек тот день, когда вместо дипломатов
заговорят пушки. Мы ничего не имеем против американского народа, - сказал
вождь. - Но мы никогда не найдем и не станем искать общий язык с оседлавшими
этот народ еврейским капиталом и еврейскими крючкотворами от политики.
Освобождение американского народа от еврейского засилья - вот задача,
которую ставит перед собой германский вермахт в ближайшем будущем. Немцы
выгнали евреев из Европы, наши японские союзники изгнали их из Азии. Настало
время освободить от них мир окончательно".
Квантунская армия японцев завязла в позиционных боях с русскими в
Северном Китае. Верный долгу союзничества, фюрер отправил на помощь японцам
около двух сотен летчиков. Но что-то странное происходило на Востоке - или
Судьба отвернулась от немецких асов, или русские научились воевать в
воздухе, но в Германию стали прибывать цинковые гробы. Об этом Гансу по
секрету рассказал приехавший из командировки в рейх Фридрих ун-Лахузен.
- Ничего, - сказал Ганс. - Скоро мы зададим этим русским жару!
Через несколько дней на бетонную полосу аэродрома школы люфтваффе
приземлился необычный самолет. Собственно, его и самолетом нельзя было
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг