маленьких детей.
Он протянул длинный упругий металлический прут Гансу.
- Наказывать будешь ты, - сказал он. - Не жалей сил, малыш, этот
негодяй должен прочувствовать вину за содеянное!
- Я не хочу бить, - сказал Ганс.
- Ты должен, - дядюшка Пауль взял у него из рук прут. - Смотри, это
просто!
Его удар оставил на бледных ягодицах остарбайтера длинный красный след.
Остарбайтер глухо вскрикнул.
- Видишь? - сказал дядюшка Пауль. - Ничего сложного. Ну, соберись с
силами, малыш!
Гансу не хотелось бить этого болезненного вида мужчину. Но он боялся,
что дядюшку Пауля его отказ обидит. Возможно, он никогда больше не пригласит
его в свою усадьбу, не поведет в кино... Скрепя сердце, Пауль взмахнул
прутом. Удар вышел не сильным, но дядюшка Пауль похвалил его:
- Умница, Гансик! А теперь соберись с силами! Еще! Еще! Прекрасно! Еще,
малыш!
На глазах у мальчика выступили слезы. Ударив несчастного по ягодицам
несколько раз изо всех своих мальчишеских сил, он умоляюще посмотрел на
дядюшку Пауля.
- Достаточно, - сказал хозяин имения. - На первый раз ты справился
превосходно!
Он забрал у мальчика прут.
- А теперь иди в дом! Ты все сделал правильно!
Мальчик выскочил из сарая, прикрыл за собой ворота и прислонился, жадно
вдыхая прохладный вечерний воздух. Конечно, теленка было жаль. Но заслуживал
ли остарбайтер такого наказания?
Ганс заплакал и убежал в дом.
Там было тихо. Тетка Гертруда что-то вязала на спицах. На ней были
очки, и всем своим видом она напоминала добрую волшебницу из сказки
"Золушка".
- Уже закончили? - удивилась она. - Быстро вы управились! Надеюсь, ты
не оплошал, дружочек? Ты показал этому негодяю, что в тебе течет немецкая
кровь?.. Ну, иди спать, Ганс! - сладким голосом добавила она. - Тебе завтра
возвращаться домой.
***
А утром Тане пробежал по тропинке, обогнул пруд, миновал рощицу, в
которой они с дядюшкой Паулем стреляли из воздушного ружья дроздов, и
вернулся в усадьбу.
Когда он вбежал во двор, остарбайтеры уже поднялись на работу.
Вчерашний виновник пилил во дворе дрова. На тех же козлах, где сам лежал
вчера. Пауль подошел ближе. Остарбайтер даже не поднял на него глаз.
У него было безжизненное лицо.
Как у умершего человека.
А еще через месяц случилось несчастье.
- Такие дела, Гансик, - сказал сразу одряхлевший дядюшка Пауль. - Лучше
бы мы его повесили тогда, лучше бы живым закопали в землю. Нет больше нашей
тетушки Гертруды. И девочек... - он тяжело вздохнул. - Они сожгли дом.
Далеко не ушли, гестапо их быстро повязало. Но что мне с того? Обидно,
Гансик, обидно. Я ли не старался быть хорошим и добрым хозяином? Я ли не
заботился о них? Ну, наказывал, конечно, не без этого, хозяин и должен быть
строгим, а я ведь заплатил за них немало марок и имел полное право требовать
послушания.
После этого дядюшка Пауль уже не расставался с Библией - толстенькой
черной книгой с тончайшими страницами. Он цитировал Библию по поводу и без
повода, и это обязательно должно было отразиться на его судьбе. Так и
случилось - в один прекрасный день директор детского дома представил детям
нового воспитателя.
А дядюшка Пауль исчез, словно его и не было.
Расспросы о том, куда делся тот или иной человек, не приветствовались.
"Судьба другого человека не должна интересовать вас, - сказал новый
воспитатель. - Люди приходят и уходят. Вечны только фюрер и рейх".
Взяв в библиотеке Библию, Ганс долго листал ее тоскливым дождливым
вечером. Странное дело, Бог пришел из места обитания евреев, поэтому он мог
быть только тем же евреем. Но к ним в рейхе относились плохо. Ганс не мог
взять в толк, как можно поклоняться тому, кого ненавидишь? Взрослые -
странные люди. Фюрер был прав, все в мире подчинено законам Природы и
Провидения, все предопределено однажды и уже не изменится. Поэтому вера в
Бога теряла всякий смысл.
Но Ганс очень жалел кокетливую русоволосую и голубоглазую Марту и
двойняшек Марию и Анну. Хотелось думать, что Рай все-таки есть, и девочки
сейчас живут именно там, не зная забот и сомнений.
Гансу хотелось верить, что дела обстоят именно таким образом.
С уходом дядюшки Пауля его жизнь изменилась в худшую сторону. Праздники
закончились.
Осень 1957 года
СЕВЕРНАЯ КАЗАКИЯ
И вот теперь дядюшка Пауль стоял перед Гансом - совсем старый,
обтесанный со всех сторон жизнью, оборванный и истертый, он просил
ун-Леббеля вспомнить и отпустить его.
Ун-Леббель не мог этого сделать.
И дело было не в Фридрихе ун-Битце, который все видел. А в самом Гансе
ун-Леббеле, ведь он был воспитан законопослушным гражданином, а сейчас закон
представляло гестапо протектората. Ганс искренне жалел дядюшку Пауля. Но он
не смел ставить свои чувства выше закона. Те, кому положено, имели право
беспристрастно взвешивать грехи и ошибки дядюшки Пауля, именно они могли
простить его или воздать по заслугам.
- Так я пойду, Ганс? - сказал оборванец. - Как ты вырос! Отпусти меня,
Ганс! Ты ведь видел от меня только добро. Помнишь, как мы стреляли в роще
дроздов? Помнишь, как мы ходили в кино?
- Помолчи, дядя Пауль, - оборвал его ун-Леббель.
Ожидание было тягостным, поэтому он даже обрадовался, когда на шуршащую
насыпь торопливо вскарабкались двое в черной полевой униформе.
- О-па! - радостно сказал один из черных. - А мы посчитали, что он
ушел. Прекрасно! Как твое имя? Ганс ун-Леббель, третий взвод второй роты...
Это из подразделения фон Корзига? Мы направим представление о твоем
поощрении.
И они ловко потащили задержанного вниз, даже не прилагая к тому особых
усилий. Дядюшка Пауль укоризненно смотрел на ун-Леббеля. Выдерживать этот
взгляд было неприятно, почти невозможно, и Ганс отвернулся.
У белых домиков Мариновки рычал танк. Неожиданно донесся раскат
выстрела, и русскую избу охватило неяркое пламя, которое быстро разгоралось.
От домиков послышался женский вопль, какие-то невнятные крики, потом все
стихло. Загорелся еще один дом, потом еще один. На памяти ун-Леббеля черные
деревню сжигали впервые. Обычно все сводилось к точечной операции -
врывались в нужный дом, брали, кого требовалось, и уходили, не встречая
особого сопротивления. Но чтобы сжигать всю деревню - такого еще не было.
Излишняя жестокость обычно не поощрялась. По всему выходило, что обстановка
этого требовала. В детали ун-Леббель не вдавался.
Внизу сухо треснул пистолетный выстрел. Стреляли из офицерского
"вальтера".
Ун-Леббель сделал несколько торопливых шагов к краю насыпи, споткнулся
о рельс и посмотрел вниз.
Черные фигурки торопливо бежали к поселку. Дядюшка Пауль лежал под
насыпью в небольшой, уже поросшей травой воронке, неестественно подвернув
руку под себя. Некоторое время ун-Леббель смотрел на неподвижную фигуру
старика, потом вернулся к мосту. Спускаться к убитому не имело смысла.
Черные свое дело знали. Старику Ганс уже ничем не мог помочь. Да и нужно ли?
Никто ведь не знал, чем он занимался последние годы и каких взглядов стал
придерживаться.
От деревни тянуло дымом.
Деревянные дома горели очень быстро.
Высоко в небе, но уже с востока на запад вновь прошла пара "хейнкелей",
а потом вдруг где-то совсем уже высоко послышалось плескание, словно
половником били по густой жиже - очередной "зенгер", выбравшись в
стратосферу, направлялся бомбить зауральскую территорию русских. В Южном
Китае на японском аэродроме он приземлится, заправится и возьмет новый груз
бомб, чтобы опять освободиться от них над Сибирью.
- Быстро они его, - послышался в наушниках голос ун-Битца. - Я смотрел,
они его до воронки довели и щелкнули в затылок.
- Разговорчики! - ворвался в эфир голос цугфюрера. - Камрад ун-Битц,
делаю вам замечание!
Справедливо. Связь существует не для того, чтобы забивать эфир
ненужными разговорами.
Ганс посмотрел в небо. "Зенгер" шел на такой высоте, что увидеть его
было невозможно. И все-таки Гансу ун-Леббелю показалось, что он видит в
высоте маленькую сверкающую звездочку.
***
Во второй половине дня, когда подразделение вернулось в казармы,
ун-Леббеля вызвали к командиру роты.
- Садись, Ганс, - махнул рукой штурмфюрер Заукель. - Давай поговорим
как товарищи. Ты подавал рапорт о направлении в авиационную школу?
- Так точно! - вытянулся ун-Леббель.
- Я же сказал - садись, - повторил штурмфюрер. - Скажи откровенно, тебе
не нравится служить в ваффен СС? Или у тебя возник конфликт, о котором я
ничего не знаю?
- Никак нет, - отчеканил ун-Леббель. - У меня со всеми прекрасные
отношения. И служба мне нравится. Дело в другом.
- Вот как? - удивился старший товарищ. Острый взгляд его словно
ощупывал молодого солдата. - Значит, ты просто хочешь летать?
Выслушав путаные объяснения Ганса, штурмфюрер качнул головой.
- Что ж, поступила команда откомандировать тебя в распоряжение кадров
люфтваффе. Жаль, Ганс, очень жаль. Ты хороший и исполнительный солдат. Нам
будет тебя не хватать. Думаю, твои товарищи думают так же.
Командир встал, протягивая через стол руку. Ун-Леббель крепко и от души
пожал ее.
- Желаю удачи в небесах, солдат, - улыбаясь, сказал штурмфюрер.
***
В казарму ун-Леббель летел на крыльях.
- Ты весь сияешь, Ганс, - крикнул ему встретившийся у столовой
замкомвзода ун-Хоффман. - Получил отпуск?
- Лучше! - захохотал ун-Леббель.
- Получил письмо от женщины? - не унимался ун-Хоффман.
- Еще лучше! - признался Ганс. - Кажется, сбывается моя мечта, Дитрих!
Представляешь, меня откомандировали в распоряжение люфтваффе!
- Станешь летчиком? - товарищ покачал головой. - Не забудь нас, когда
будешь знаменитым, как Хартман. Говорят, ты и сегодня отличился?
- Всего лишь задержал бродягу, - рассеянно сказал Ганс.
- Не скромничай, - похлопал его по плечу ун-Хоффман. - Ходят слухи, что
этого бродягу почти три года искали все службы СД. Я краем уха слышал, что
тебя представили к медали.
Оставшись один, ун-Леббель покачал головой. Надо же, дядюшку Пауля
разыскивало гестапо и разведка. Интересно, что он натворил? Шпионил на
Сибирь? Или участвовал в Сопротивлении? На территории протекторатов все еще
действовали разрозненные группы Сопротивления, которые устраивали диверсии,
в ночное время расстреливали загулявших офицеров или просто клеили на стенах
воззвания к местным жителям. Правда, покушений и диверсий с каждым годом
становилось все меньше - военное командование и гражданские власти
действовали жестко и на каждый акт террора отвечали расстрелом заложников
или высылали группу славянской молодежи в распоряжение Министерства трудовых
ресурсов.
Ганс ун-Леббель и представить себе не мог, что в это время человек,
которого он называл дядюшкой Паулем, пил горячий кофе в тесном кабинете
гестапо города со странным названием Калач-на-Дону. Ничто, кроме пустого
рукава добротного шевиотового пиджака, не напоминало утреннего бродягу,
которого задержал ун-Леббель.
- Прекрасный спектакль, - поощрительно сказал доктор Мейзель,
руководивший отделением гестапо. - И он даже не выразил сочувствия, геноссе
Дитман?
- Ни малейшего, - самодовольно сказал старик. - Я занимался его ранним
воспитанием, могу ручаться, что знаю этого мальчишку лучше, чем кто-либо из
его окружения. Я вырастил волка, геноссе Мейзель!
- Хотелось бы думать, что дело обстоит именно так, - пробормотал
собеседник. - Ведь нам с вами предстоит писать отзыв.
- Я ручаюсь за этого сопляка, - самодовольно объявил старик. - Конечно,
в нем течет и славянская кровь, а это большой минус, но - натура! - Он
отхлебнул кофе. - У вас превосходный кофе, геноссе Мейзель.
- Еще бы, - отозвался начальник гестапо. - Мне его присылает каждый
месяц дядя из Колумбии. Он уже второй год живет там.
- О-о, Колумбия! - Дитман покивал. - За последнее время туда уехало
много наших. Неудивительно, тамошний климат благоприятствует немцам.
- С падением Соединенных Штатов этот климат станет еще лучше, -
усмехнулся Мейзель. - Но вернемся к отчету...
- Завтра, - поднял руку Дитман. - Отчет будем писать завтра. Сегодня
мне нужно принять ванну. Вы ведь не думаете, что это мое излюбленное
занятие - носить засаленные лохмотья и валяться в грязи, изображая убитого
партизана? И еще... Я могу заказать разговор с домом? Знаете, я волнуюсь.
Младшая дочь со дня на день должна родить.
- Разумеется, - кивнул Мейзель. - Мой телефон к вашим услугам, геноссе.
И последний вопрос. Он и в самом деле не заинтересовался вашим предложением
открыть ему тайну его происхождения?
- Он пропустил это предложение мимо ушей, - сказал старик, придвигая к
себе телефонный аппарат.
- Когда вы закончили с ним работать?
- В семь лет, - нетерпеливо ответил Дитман. - Это было неизбежно, с
восьми лет им уже занимались воспитатели бюргера.
- Вы домой? - Дитман принялся набирать номер телефона.
- Если бы! В девятнадцать часов прибывает гауляйтер. Строительство
саратовской гидроэлектростанции требует все новых людских ресурсов. В
Берлине думают, что русские плодятся как кролики, а здесь уже некому
работать в колхозах. Если мы отправим всех, кто будет кормить рейх?
Зима 1947 - 1948 гг.
ЮЖНАЯ ГЕРМАНИЯ
В детский бюргер Ганса отвезли вместе с пятью другими воспитанниками.
- Вам предстоит стать рыцарями великой Германии, - сказал им на
прощание директор детского дома. - Отныне вы получаете документы и право
передвижения по территории рейха. Пусть оно пока еще ограничено, но я верю в
вас, вы не уроните честь нашего заведения. Пусть имена Ганса ун-Форстера,
Йозефа ун-Блицмана, Гюнтера ун-Риттера будут вам путеводными звездами. Честь
и слава! Верность и честь! - вот девизы на гербе бюргера, в котором вам
предстоит отныне учиться. Верю, что эти слова не окажутся для вас пустым
звуком, они всегда будут наполнены тем смыслом, который в него вкладывают
фюрер и народ.
Гансу исполнилось восемь лет, и он уже легко читал тексты под
рисованными историями, посвященными рыцарям черного ордена ун-Форстера,
ун-Блицмана и ун-Риттера. Особенно ему нравилась история об ун-Риттере,
рыцаре египетских пирамид. Герою было поручено уничтожить отряд американских
шпионов, которые устроили свое логово в пирамиде Хеопса. Ун-Риттер проявил
чудеса ловкости и сообразительности, чтобы преодолеть старые ловушки,
установленные строителями пирамид, и новые - устроенные хитроумными
диверсантами. Не менее впечатляли сказания об ун-Форстере. Этот рыцарь СС
блистательно дрался с полчищами африканских чернокожих каннибалов, то и дело
попадал в засады, но благополучно вырывался из них, круша врагов. Однако
особое место в сердце юного Ганса занимала история об ун-Лерере, который
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг