зажиточнее.
Изрыгали пламя заезжие кудесники, самые отчаянные алыры ходили босыми
ногами по саблям, вставленным острым лезвием вверх вместо перекладин
лестницы, в шатрах, установленных на детинце, показывали исчезновение девы,
закрытой в семь тяжелых кованых сундуков. Состязались голосами да звонкостью
гуслей певцы. Веселили людей скоморохи. Бахари, сказки сказывающие, толпы
вокруг себя собирали. Ближе к вечеру глашатаи обещали загадочное теневое
представление.
Базар бушевал, продавал, торговался, спорил об уступках, и несли
горожане домой огромные полосатые арбузы с татарских степей, синие
баклажаны, мясистые кровавые помидоры, зеленые огурцы, шматы копченого сала,
зазывно пахнущие окорока и горшочки с ярким желтым медом. Бычки морские и
яйца продавались на десятки, осетровые яйца - внаклад, пудовые сомы да
сазаны, зубастые щуки и се-ребрянобокие карпы - поштучно, остальное - на
вес. В других рядах отпускали атлас и ситчик, лен и рыхлый бархат, настоящее
аглицкое сукно, расписные горшки и посуду, вилы и топоры, резные да
расписные деревянные ложки из мягкой липы, несгораемые свечи и свечи
сгораемые, жидкость для костра и жидкость от тараканов, броню и сбрую, да
мало ли что может продаваться на веселой ярмарке!
В другое время и Серьга Цесарев с удовольствием пошлялся бы в рядах,
порядился с торговками, попримерял бы обновы. Но сегодня был особенный день.
Сегодня был счастливый день розмысла. Потому его и не видели в торговых
рядах.
Сорок волов выволокли повозку, на которой покоился огненный змей, из
пытного амбара и повлекли его к лесам. Красная головка огненного змея хищно
смотрела вперед на лениво идущих волов, которых матерно и нетерпеливо
подгоняли возницы.
- Великий день, - сказал Янгель.
Розмысл ничего не ответил немцу. Жгучее нетерпение еще с утра
поселилось в его душе, оно требовало действий, но как раз сегодня делать уже
ничего не надо было, следовало лишь ждать.
Подошел хмурый жидовин с пачкой желтоватой китайской бумаги в руках.
Там его брульоны чернели. Такие вавилоны грамотей наворотил!
- Серьга, - сказал он розмыслу. - Я тут посчитал немного. Пошли
плотника с инструментом, пусть поправит верхнюю планку на три сантиметра
влево.
- Босый! - кликнул розмысл. Хороший мастер всегда понятлив.
- Сделаем, - сказал Босый и убежал.
Видно было, как сноровисто он карабкается по лесовинам.
- Этот сделает, - спокойно сказал Янгель. - Верного человека на доделку
пустил!
За полдень, в середине дня все приготовления были закончены. Осталась
лишь самая опасная и отчаянная работа. Мастеровых отправили прочь, отпустили
погонщиков, на малом опытном детинце остались лишь розмысл, Янгель и
жидовин.
- Кому честь выйдет? - хрипло и нетерпеливо сказал Янгель. - Или сам
запал подпалишь?
- Сам, - не оборачиваясь, кинул розмысл.
- А мы с тобой в ямке посидим, - сказал немцу невозмутимый жидовин. -
Там сохраннее будем.
7.
Гудела площадь весельем!
Вот уже и пузатые дубовые бочки покатили на площадь, и мастеров верх у
бочки вышибить приглашать на помост стали. И сыскались такие мастера! Есть в
народе искусники из тех, кто вечно бас деревянный под струйку водки
подставить готов. Подходи народ, черпай серебряным ковшом, черпай деревянной
балдашкой, бокалом драгоценным прозрачным, хочешь в ендову или братину
наливай, отказу не будет! Князь приказал - вдосыть! Не один бат выпивки
подан был к праздничному столу. Некоторые артельно пили - весь бочонок
залудили, пускали братину по кругу, закусывали калачами и кулебяками, вялкой
мясной, солеными помидорами и огурцами, капустой моченой с брусникой.
И не сразу заметили, что вытянулись от терема крикуны, вскинули длинные
трубы, поднесли к губам, и пронзительным криком трубы те возвестили, что
слушать надо, важное будет говориться.
- Люди добрые! Ныне невиданное предстоит вам увидеть! В небеса
поднимайте взоры!
- Ангелы что ли с неба сойдут? - пьяно захохотал перебравший гуляка.
На него шикнули.
На западе стояла яркая синяя полоса между надвигающимися тучами -
анева, обещающая порывистый ветер следующим днем. Но сейчас тихо было,
ветерок ветлы вокруг детинца не колыхнет.
- Ныне невиданное увидите! Представлен будет пролет огненного змея,
прирученного бранником Добрынею, зрелище невероятное и грандиозное! Кто
увидит, никогда того не забудет! - надрывались крикуны. - И, поднявшись в
небеса, змей выпустит шар медный сияющий, что полетит над полями, лесами,
степями и реками во славу Господню, а устроенные в шаре колокола будут
торжественно мелодию исполнять. Слушайте! Слушайте! Князь Землемил повелел:
тот, кто мелодию услышит и правильно ее напоет, получит от него в знак
заслуг перед отечеством пять гривен серебром, три гривны медной деньгою,
корову и телушку, лужок для кормления скота, отрез рыхлого бархата, отрез
ситца веселого, отрез атласа алого...
- Точно - ангелы! - засмеялся гуляка.
На него снова шикнули - уже громче и раздраженнее. Перестала звякать
посуда о края бочек, затих людской гомон, тишина наступила на площади,
только слышно было далекое пение соловья, но и его уже все воспринимали со
скрытой ненавистью. Видано ли дело - такие дары!
И взгляды всех устремлялись уже к небесам, шарили жадно по всем
сторонам света.
А небо медленно очистилось, высыпали первые звезды, и на востоке полная
луна смешливо повисла. И тут грянуло!
Рванули в небесах разноцветные шутихи, завизжали пронзительно и
восторженно девки, зашумела многоголосьем толпа. Ах, как рвались над
площадью шутихи! Рассыпались искрами, как раскаленный металл, который
усердно кузнец обрабатывать начал, блистали изумрудными и рубиновыми
искрами, вспухали белой пивной пеной, расползались желтыми огнями,
захватывая небосвод и затемняя светом своим луну. Толпа так восторженно
воспринимала каждую шутиху, что китаец в желтом шелковом одеянии, стоявший у
княжьего терема со смиренно сложенными ладонями, инно и глазом пошире стал,
и улыбка довольная на лице заиграла. Радовался чайнец, что его искусство так
принималось людом.
И вновь возобновилось веселье, замелькали лица, рубахи да юбки,
сопелкам вторили балалайки, балалайкам кимвалы, кимвалам трубы, а оброненный
трубами мотив вновь подхватывали сопелки, которым вторили пастушьи дудки.
Гудело веселье, и места в нем не было бубни-лам с отвисшими губами, важдам
брехливым, что сеять привыкли раздоры. И вот уже китаец вошел в круг и
принялся отплясывать, неловко махая руками и толстыми ногами выделывая
неуклюжие коленца, все не так и вроде бы вместе с тем все к месту. Да что я
старание тщусь проявить, тут и брахиограф великий не успел бы пером действо
описывать!
А в самый разгар веселья вдруг взревели трубы, заставляя всех разом
смолкнуть.
Где-то в южной стороне грозно заворчало, загрохотало, красно-желтое
пламя блеснуло, и в сгущающихся сумраках стало видно, как медленно и
неотвратимо поднимается к небесам змей огненный, ревет натужно, покоряя
воздушное пространство, страшной темной тенью нависая над землей, и вот уже
и не видно его стало, только шесть красных глаз с высоты на землю смотрели,
но вот и они слились в единое око, а там и вовсе исчезло все, только длинный
белый стежок небеса прорезал.
Толпа взревела ликующе и тревожно, смолкла растерянно, а потом вдруг
стало слышно, как кричит все больше и больше людей:
- Доб-ры-ня! Доб-ры-ня!
А в высоте вдруг сверкнуло, и поплыла над землей малая желтая
звездочка, которая, если внимательнее приглядеться, и не точкой вовсе была,
а как бы запятой или скобочкой, освещенной со стороны уже севшего солнца.
И замолкли все, вслушиваясь.
Многие говорили, что слышат, как плывущая звездочка играет, каждый свой
вариант мелодии предлагал, только ближний боярин улыбался в бороду,
отрицательно мотал головой, щурился и каждому незадачливому отгадчику
говорил:
- Не гадай! Не гадай! Слушай сферы!
А награду получил пастух, прибежавший поутру, чтобы рассказать князю и
его челяди о чуде небесном, которое наблюдал он, коней выпасая в ночном.
Плыла по небу звездочка, и дивная музыка слышалась с неба -
божественные колокольцы звенели, и если прислушаться, вызванивали они
явственно "Могучею Русью я в небо запущен", именно так, и других слов к той
мелодии просто не подобрать...
Повезло человеку! Многие досадовали, что под утро не вышли в чистое
поле. Известно же, что по утрам все куда лучше слышится - шепот человеческий
за сто шагов услыхать можно! Повезло немытехе! Сколько добра в одни руки
досталось, можно и пастушество оставить, в служки, скажем, податься или еще
хлестче - команду над дворовыми мужиками в богатом доме получить.
Да и жениться можно - хозяйство сей шаг дозволяет.
8.
Событие - факт исторический, ежели он отражен в летописях.
А если в летописях будет отражено для тебя непотребное? Как с таким
обстоятельством смириться? Розмысл с оным оборотом мириться не хотел.
- Значит, Добрыней прирученного? - с издевкой спросил он. Бранник
смущенно улыбнулся.
- Ты не серчай, - сказал он. - Надо ж было как-то народу сообщить? Ну,
представь, сказали бы крикуны, что в княжестве нашем руками человеческими
огненный змей создан. И что тогда? Соседи бы сразу войной двинулись, быстро
бы сообразили, что нельзя нам времени давать. И народ бы не уразумел. Стали
бы людишки говорить, так вот куда князь Землемил деньги оброчные тратит?
Зачем народ волновать, зачем его будоражить?
- Сам придумал или подсказал кто? - желчно сощурился розмысл. - Не
понимал, что тем самым меня доброго имени и памяти людской лишаешь?
Бранник еще пуще побагровел.
- Да что я? - нервно вскричал он. - Добрыню крайним не надо делать,
Добрыня к тебе всегда со всей душой. Ближник это князя нашего по кресту, он
и предложил, боярин Челомбей!
- Ах, Челомбей! - взъерепенился розмысл и хлопнул ладонью по столу.
Только посуда в стороны разлетелась. - Знаешь, где я его видел, ближника
княжьего?
- Серьга! Серьга! - встревоженно зашевелился на противоположной стороне
стола Янгель.
- Да что Серьга! - грохнул розмысл кулаком по столу. - Как липку
обдирают, каты поганые!
- Ты со словами-то поосторожней, - выпрямился бранник.
- Поздно уж осторожничать! - вскричал розмысл. - Сапогов лишили, кафтан
с рубашкой с голого тела сняли, теперь к штанам тянетесь? Да вот вам всем, -
и показал недвусмысленно, что получит князь со своим ближником, Добрыня,
бояре, их родственники до седьмого колена.
- Серьга! - пытался безуспешно урезонить розмысла немец. - И у стен
бывают уши!
- Так я их оборву, уши-то со стен! - пригрозил розмысл.
- Нашел врагов, - сказал Добрыня. - А знаешь, что показал боярин
Глазищев, взятый по твоему навету? Вот где враг скрывался! Показал он, что
по личному указанию аглицкого короля подрядился он вредить земле Русской
всяким способом, и за то ему плата была положена в ихних шиллингах.
- Знамо дело, - усмехнулся розмысл. - Сунь тебе в задницу железа
раскаленные, ты и не в том сознаешься! Будешь кричать, что персидскому шаху
все земли русские запродал. А если мошонку салом раскаленным поливать
станут, ты и в сожительстве с бесами признаешься!
- А еще боярин Глазищев показал, что лес тебе негожий специально
подсылал, чтобы затянуть строительство. Что там строят, он, конечно, не
знал, но вредить считал своим долгом. И сообщил боярин, что вместе с иными
ныне взятыми под стражу боярами замышлял он князя с челядью перебить, а
самим присоединиться к аглицкому королевству. Такие вот измены наши бояре
вынашивали.
- Ты сам-то тому веришь, - вперил тяжелый взгляд в бранника розмысл. -
Ты разговор в сторону не уводи!
- Да хватит вам! - теперь уже грохнул кулаком о стол немец. - Не знаю,
как у вас на святой Руси, а в наших швабских землях за такие разговоры умные
головы от туловища отделяют, чтобы руки да ноги чистому философствованию не
мешали. Ты лучше, Добрыня, расскажи нам новости. Сказывают, князь Землемил
вчера перед боярами говорил?
Бранник послал немцу благодарственный взгляд.
- И не просто говорил, - сказал он. - Князь предложил новые направления
развития княжества. Так, речь шла о создании артельного княжества.
- Это как? - не понял немец.
- Как, как! - буркнул розмысл. - А то непонятно! Батрачить будет все
княжество, а пенки собирать бояре!
- Острый язык у тебя, Серьга, - печально сказал немец. - Такой язык не
только до Энска доведет, он и узилище в нем с легкостью найдет. Ума в тебе
много, целая палата ума, а вот язык невоздержан. Через то неприятности в
обязательном порядке примешь однажды.
- Типун тебе на язык, - пожелал розмысл.
Давно подмечено, если у тебя настроение испортилось, медовухи жгучей
прими. Душа твоя расслабится и на мир без прежнего раздражения смотреть
станет. Друзья так и поступили, а как пришло расслабление в теле и
настроении, так и за девками продажными послали - коли дело не сладится, то
душа отдохнет под глупые их речи. И надо сказать, немец в женском деле
великим знатоком оказался. На что Добрыня мир повидал и всякого насмотрелся,
но тут и он лишь дивился, глядя на легкое и непринужденное немецкое
обхождение с бабами. А от разных кунштюков немецких только и оставалось, что
рот в изумлении открывать - захочешь сделать то же, так повторить не
сумеешь!
9.
Взяли его утром близ собственного терема.
Умелые люди - руки за спину и в сыромятный ремень, на голову мешок
кожаный, а потом повезли, но куда - только гадать и оставалось. Впрочем,
когда тебя хватают на улице и сыромятью вяжут, гадать не приходится -
конечно же, в Тайный приказ везут. Только за что? Пока везут, все свои
большие и малые грехи вспомнишь, а увидишь глаза ката - сразу во всех грехах
и покаешься.
Николка Еж встретил розмысла с приветливым уважением, пугать не стал,
даже рукавички свои знаменитые не надел для ласки бессердечной. Выставил
сухонькие ладошки, маленький такой сидит, благостный. Рюмку вина выпил,
просвирку съел. То же и розмыслу предложил, только тому кусок в горло не
лез.
- Я так думаю, - сказал Николка, - что железа раскаленные нам без
надобности, сало свиное топить тоже не станем, рассуждениями обойдемся. Так?
Люди мы понятливые, чего ж зазря друг друга мучить? Так? Не на виску же тебя
тянуть, мучения глупые принимать!
- Ой, полетит твоя голова, - тихо сказал розмысл. - В один прекрасный
день скатится она с твоих плеч.
- Все смертны, - сказал, зевая, Еж и торопливо перекрестил рот.
- А ты не пугай, пуганый я. Сколько отмеряно, столько в сладости и
поживу. Так?
- А твоя жена с летописцем Никоном путается, - сказал розмысл.
- Это ты себя подбадриваешь, - понял его кат. - Молодец! А что до жены,
то мне все это ведомо, конечно. Так ведь не убудет с нее, зато ко мне
приставать реже станет. Так?
- Не убудет, - согласился Серьга. - А вот прибавиться может.
- Мне-то что? - снова зевнул Николка, но крестить в этот раз рот не
стал. - Бодришь себя? Дух пытаешься укрепить? Значит, страшно тебе. Так? А
коли боишься, зачем поносные слова про князя говорил? Зачем его ближников
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг