укроет ее своим плащом. Светильник был сделан в виде чаши на остром витом
стержне.
Халльгрим воткнул его в пол рядом с повозкой. В последний раз
проверил, хорошо ли были завязаны у Фрейдис погребальные башмаки. Пусть не
упадет ей на пятки Напасть, дверная решетка Хель. Пусть не обломится под
ней золотой мост через поющую реку Гьелль. Пусть не слишком сердито облает
ее злобный пес Гарм. И, ничем не обидев, пропустит воинственная
дева-привратница...
***
Он выбрался наверх, и сруб начали закрывать. Наладили последнюю стену
и стали накатывать сверху бревна. Исчезла рыжая шкура коня, исчезли рабыни,
сидевшие подле колес. Исчезло бледное, словно светившееся, лицо Фрейдис...
Халльгрим первым столкнул на эти бревна глыбу земли. И когда она
обрушилась на накат, все голоса потонули в лязге оружия. Это воины
одновременно выдернули из ножен мечи и троекратно ударили ими в звонкое
дерево щитов. И называлось это - шум оружия, вапнатак!..
А комья земли сперва гулко стучали по бревнам, потом этот звук стал
делаться глуше и глуше, пока не стал наконец простым шорохом глины о
глину...
Когда на могиле уже утаптывали землю, из-за деревьев вдруг сипло
прокричал рог.
- Кто-то приехал, - сказал Халльгрим. Он продолжал глядеть на свежую
глину.
Всадники, выехавшие из леса, увидели перед собой грозное зрелище:
около сотни воинов в боевом облачении венчали собой холм. Но они не
остановились и не повернули назад, хотя их было всего трое.
- Ас-стейнн-ки! - напомнил о себе Хельги. - Что там?
Как ни хороши были стоявшие наверху, стоило посмотреть и на всадников.
Особенно на того, что ехал впереди. Крупной рысью шел под ним
лоснящийся серый конь. Вился за плечами седока широкий синий плащ.
Покачивалось в могучей руке тяжелое копье - толстый кол, окованный железной
броней...
А позади катилась тележка, и из нее доносилось злобное хрюканье. С
холма было хорошо видно ворочавшуюся темно-бурую спину.
- Хитер! - сказал Хельги. - Знает, не тронем!
Ему не надо было смотреть, чтобы узнать приехавшего.
- Это я его известил, - проговорил Эрлинг, и Хельги усмехнулся: мол,
чего еще можно от тебя ждать. Но поссориться с братом он не успел, потому
что Звениславка вдруг ухватила его за локоть, а потом и вовсе спряталась за
его спиной. Хельги чувствовал, что она дрожала от страха, и готов был
многое вытерпеть ради того, чтобы только она подольше стояла так, держась
за его руку...
***
Всадники тем временем вплотную приблизились к холму и начали
взбираться по склону. Халльгрим шагнул им навстречу.
- Здравствуй, Рунольв Раудссон, - сказал он хозяину серого жеребца. -
Что тебя сюда привело?
- И ты здравствуй, сын Виглафа, - отвечал ему всадник. - Зачем ты
спрашиваешь о том, что и сам знаешь? Или не хоронил ты нынче свою мать,
Фрейдис дочь Асбьерна?
Седеющие космы лежали у него на плечах, нижняя половина лица пряталась
в густой бороде. И только глаза зло и холодно смотрели на Халльгрима из-под
надвинутой войлочной шляпы.
Но эти глаза сразу изменились, когда Рунольв посмотрел на вершину
холма, на комья взрытого дерна.
- Быстро же ты зарыл мою старуху, сын Виглафа... А я бы совсем не
отказался взглянуть, много ли прибавилось у нее морщин.
Такие слова и таким голосом от Рунольва Скальда можно было услышать
единожды в жизни. Халльгрим понял это и сказал:
- Ты сам знаешь, что я тебя сюда не звал. Но раз уж ты приехал, будь
гостем. Мы еще не все сделали здесь, что собирались.
Тогда Рунольв хевдинг спешился и махнул рукой своим молодцам. Те живо
привязали коней, и работа возобновилась как ни в чем не бывало. Все вместе
они привели в порядок вершину холма, а потом принесли с берега тяжелые
плоские камни и отметили ими могилу, выложив контуры длинного корабля,
обращенного носом на юг.
Вечером, когда собрали пир и внесли столы, и рабы прикатили заморский
бочонок, и хмельной рог по обычаю отправился вкруговую, Рунольв Раудссон,
хозяин Терехова, впервые заметил странно одетую незнакомку, сидевшую рядом
с Хельги.
Он спросил:
- Кто это, Хельги? Никак ты женился? Хельги вздрогнул так, словно в
него угодила стрела. Халльгрим ответил за брата:
- Нет. Это гостья.
Рунольв, по счастью, в дальнейшие расспросы пускаться не стал. А
Звениславка глядела прямо перед собой и все видела темную внутренность
сруба, и медленно остывавшую тушу коня, и несчастных рабынь, и саму
госпожу, освещенную тусклым огоньком.
Вот приподнимается конь... Встают, отряхивают платья служанки... И
Фрейдис садится в повозке, а горбунья берет в руки вожжи... Глухо ржет,
ударяет копытом чудовищный конь... и растворяется перед ним бревенчатая
стена.
Ледяным холодом тянет оттуда, из темноты. В последний раз вспыхивает и
гаснет маленький светильник. Необъятная ночь заполняет все вокруг. Только
шелестят во мраке шаги рабынь да поскрипывают колеса повозки, увозящей
госпожу Фрейдис в далекий путь.
Рунольв со своими людьми прожил у братьев три дня, в течение которых
ничего не произошло. А потом уехали, и он, и Эрлинг, - каждый к себе.
***
Нет бедствия хуже неурожая!
Бывает неурожай хлебный. Бывает недород скотный. И еще неурожай
морской, когда рыба уходит от берегов. Поодиночке эти бедствия случаются
почти каждый год, и люди поневоле привыкли с ними справляться. Но трудно
выжить, если все три наваливаются разом...
Потому-то приносят в жертву конунга, оказавшегося несчастливым на мир
и урожай. И чтут колдунью, умеющую наполнить проливы косяками сельдей. И
самый бедный двор редко обходится без пиров, устраиваемых по обычаю -
трижды в год.
Первый пир собирают зимой, когда день перестает уменьшаться. Потом
весной - на счастье засеянным полям. И наконец, осенью, когда собран урожай
и выловлена треска... Это жертвенные пиры. Плохо тому хозяину, которого
бедность вынуждает ими пренебречь! Бог Фрейр, дарующий приплод, может
обойти милостью его двор. А удача - оставить.
В Торсфиорде ни разу еще не забывали об этих пирах. Вот только соседей
в гости здесь не приглашали. Рунольв пировал у себя в Терехове, Виглафссоны
- в Сэхейме.
***
К старшим братьям приезжал еще Эрлинг, и Хельги принимал его ласково,
ведь не дело ссориться в праздник.
Раньше в Сэхейм заглядывал иногда херсир по имени Гудмунд Счастливый,
старый друг Виглафа Хравна. Тот, что жил на острове в прибрежных шхерах, в
трех днях пути к югу. Однако теперь его паруса с синими поперечинами
появлялись в Торсфиорде все реже. Шесть зим назад Гудмунд херсир потерял
единственного сына Торгейра и с тех пор сделался угрюм...
А приезжал ли кто к Рунольву - того Виглафссоны не знали и не хотели
знать.
Когда подошло время осеннего пира, Видгу по обыкновению послали за
Приемышем. Видга посадил Скегги в свою лодку и спихнул суденышко в воду.
Хельги сказал ему:
- Только пускай Эрлинг в этот раз не привозит с собой Рунольва!
Накануне праздника Хельги подарил Звениславке золоченые пряжки:
скреплять на плечах сарафан, который здешние женщины носили составленным из
двух несшитых половинок. Звениславка не торопилась заводить себе чужеземные
одежды - однако застежки понравились. Каждая была почти в ладонь величиной,
и между ними тянулась тонкая цепь. Другие цепочки свешивались с самих
пряжек.
Можно привесить к ним игольничек, обереги, маленькие ножны с ножом...
С обеих фибул смотрели усатые мужские лица. Грозные лица... Хмурились
сдвинутые брови, развевались схваченные бурей волосы, сурово глядели глаза.
Одно выглядело помоложе, другое постарше. Пряжки как бы говорили:
смотри всякий, что за человек подарил нас подруге. Он такой же, как мы.
Обидишь ее - не спасешь головы!
Хельги был вполне ровней этим двоим. Хотя, правда, ни бороды, ни усов
не носил.
- Нравится? - спросил он Звениславку. - Носить станешь?
Она ответила:
- Спасибо, Виглавич...
Он опустился на лавку и велел ей сесть рядом. И посоветовал:
- Носи так, чтобы смотрели один на другого. Это Хегни и Хедин, древние
конунги. Хедин полюбил дочку Хегни и увез ее от отца. Хегин погнался за ним
и настиг, и девчонка не помогла им помириться. Тогда они повели своих людей
в битву и полегли все до единого. Но девчонка была колдуньей и ночью
оживила убитых. И я слышал, будто они по сей день рубятся друг с другом
где-то на острове, а по ночам воскресают из мертвых!
Мимо них из дому и в дом сновали рабыни и жены. Ставился хлеб, бродило
пиво, готовилось мясо.
Хельги сказал:
- Я знаю, как выглядят твои пряжки, потому что это я велел старому
Иллуги их сделать, и я видел их готовыми.
Он взял ее руку и положил на свое колено. Стал перебирать пальцы.
- Вот только тогда я думал, что они будут подарком моей невесте. И не
тебе я собирался их подарить. Да и ты, как я думаю, не от меня хотела бы их
получить. Расскажи про жениха!
Звениславка опустила голову, в груди поселилась тяжесть: ох ты,
безжалостный!
- Что же тебе про него рассказать?
- Ты называла его имя, но я позабыл.
- Чурила... Чурила Мстиславич.
- Торлейв... Мстилейвссон, - медленно повторил Хельги. - Все имена
что-нибудь значат. Мое значит - Священный. А его?
- Предками Славный... Хельги похвалил:
- Хорошее имя.
Звениславка подумала и добавила, невольно улыбнувшись:
- А кто не любит, Щурилой зовет. Рубец у него на лице-то... Вот и
щурится, когда обозлят.
- Шрам на лице не портит воина, - сказал Хельги. - Потому что у трусов
не бывает шрамов на лице. Твой конунг красивее, чем Халльгрим?
Звениславка долго молчала, прежде чем ответить:
- Такой же... только черноволосый.
- Стало быть, твой конунг некрасив, - проворчал Виглафссон. -
Черноволосый не может быть красивым, даже если он смел.
Звениславка ответила совсем тихо:
- Нету краше.
Хельги сбросил ее руку с колена и вспылил:
- Убирайся отсюда! Ты будешь сидеть вместе с рабынями, потому что ты
беседуешь с Иллуги охотнее, чем со мной!
Звениславка испуганно подхватилась с места, отскочила прочь. Хельги
поднял голову - ну ни дать ни взять сокол, накрытый кожаным колпачком.
- Ас-стейнн-ки!
- Здесь я, Виглавич.
- Подойди сюда. Сядь...
Когда Эрлинг приехал в Сэхейм и сошел с корабля, Халльгрим немало
удивился, увидев, что младший брат привез с собой жену и маленьких сыновей.
Этого Эрлинг никогда прежде не делал. Халльгрим спросил его без
обиняков:
- Что случилось, брат?
Эрлингу явно не хотелось портить ему праздник.
- Думаю, безделица, Халли. Есть у меня раб по имени Рагнар сын Иллуги,
да ты его знаешь... Халльгрим заметил с неодобрением:
- Малоподходящее имя для раба... Почему ты позволяешь ему так себя
называть? Эрлинг пожал плечами:
- Приходится позволять, потому что он задира, каких и среди свободных
немного найдется. Так вот этот Рагнар поссорился с рабом Рунольва, и они
подрались. Того раба я знаю давно, поскольку он любит ходить ко мне во двор
и мы с ним разговариваем. Он англ и из хорошего рода, а зовут его
Адальстейном.
Вчера он пришел опять и рассказал, будто Рунольв всем жалуется на меня
и на моих дерзких рабов и говорит, что давно уже ждет от меня беды.
- Лгун он, твой Адальстейн, - проворчал Халльгрим угрюмо.
- Может быть, и так, - сказал Эрлинг. - Но на него это мало похоже.
Адальстейн рассказал еще о том, что он решил убежать от Рунольва и
остаться жить у меня. Я велел ему идти домой, но он не пошел. Тогда я
послал к Рунольву человека, с тем чтобы он переговорил с ним и предложил
виру за раба. Это было вчера, но тот человек не вернулся.
Пока он говорил, к ним подошел Хельги. Средний сын Ворона выслушал
Эрлинга и усмехнулся:
- Стало быть, не вышло у тебя поиграть сразу двумя щитами. Приемыш. А
уж как ты старался.
В другое время Халльгрим прикрикнул бы на него за такие слова. Но тут
только поскреб ногтем усы и заметил:
- Ты потому и привез с собой столько народу, что твой двор больше не
кажется тебе безопасным. Эрлинг кивнул:
- Это так, и я велел рабам вооружиться. Но я бы хотел, чтобы дело
кончилось миром.
Хельги двинулся прочь и уже на ходу насмешливо бросил:
- А я не очень-то на это надеюсь! Вы с Рунольвом последнее время
неразлучны: куда ты, туда следом и он!
Тогда-то подала голос зеленоокая Гуннхильд, молча стоявшая подле мужа.
- Ты, Хельги, выгнал бы нас вон, если бы был волен решать. Может быть,
тогда Рунольв не стал бы вас трогать!
Хельги обернулся... Халльгрим помешал ему поссориться с братом,
сказав:
- Тебя называют разумной, Гуннхильд. Однако иногда следует и
помолчать!
В день, назначенный для пира, в ворота Сэхейма постучался всадник из
Терехова...
А на плече у него висел щит, выкрашенный белой краской в знак добрых
намерений и мира.
Всадник слез с седла и сказал:
- Меня прислал Рунольв хевдинг сын Рауда. Где Халльгрим Виглафссон?
Халльгрим уже шагнул к нему через двор, отряхивая руки, - он как раз
советовался с пастухами, отбирая скот для забоя. Рунольвов человек
передвинул щит за спину.
- Наш хевдинг гостил у тебя нынешним летом, когда ты хоронил свою
мать.
Рунольв сын Рауда хочет отплатить тебе за гостеприимство и думает, что
навряд ли ты побоишься приехать к нему сам-третей, как он тогда. Это было
бы несправедливо!
Халльгрим остановился, заложил пальцы за ремень... Ничего подобного он
не ждал, но показывать это не годилось. Он сказал:
- Мудро поступает Рунольв Скальд, если вражда и впрямь ему надоела...
Вот только зря он не напомнил тебе, что в чужом дворе не заговаривают
о делах сразу. Иди в дом, отдохни и поешь!
Сигурд Олавссон повел чужака с собой. Тот пошел озираясь и явно ожидая
подвоха... Олав Можжевельник проводил его глазами и сказал:
- Или я плохо знаю Рунольва, или незачем тебе ехать туда, Виглафссон.
Халльгрим покачал головой и ответил как о деле решенном:
- Я поеду.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг