мою Смэрну? Тогда бы я заплатил тебе мунд и взял бы ее в жены по закону...
Он держал Смиренку за пояс, и его рука была тверда. Но лесная тропа
тянулась мучительно долго. Когда они въехали во двор, Люту пришлось звать
мать и деда Вышку и сообща вынимать Видгу из седла.
Его уложили на полатях - там, где недавно еще отлеживал бока
простуженный Скегги. Маленький скальд все старался хоть чем-нибудь помочь.
Пока Смиренка с Долгожданой снимали с Видги одежду, он взял палочку и тут
же вырезал на ней магические руны, отгоняющие болезнь. Добыл из пальца
капельку крови, окрасил руны и засунул их ему под подушку.
Женщины обмыли Видгу от грязи и копоти и до пояса обмазали кислым
молоком, заживляющим ожоги. Видга покрылся гусиной кожей и начал дрожать:
ему было холодно в натопленной избе. Его уложили и закутали потеплее, и он
медленно погрузился в какую-то полутьму. Ее, словно дымную тучу,
пронизывали языки кусавшегося огня. Они больно впивались в обожженную кожу.
Видга вздрагивал под одеялом, закусывая губы. Он не стонал. Викингу не
подобает стонать.
Но потом облако понемногу рассеялось... Чья-то рука гладила его по
голове, утешая, помогая терпеть... Смэрна, подумал он сразу. Однако понял,
что ошибся: эта рука была больше и тяжелей. Видга приоткрыл глаза.
Над ним сидела Долгождана. Сидела, подперев щеку, и думала о чем-то
своем. И ведь не сын - получужой отрок лежал перед нею. Даже не словенин...
Видга давно уже никого не звал матерью, забыл, как выговаривается это
слово. Губы его шевельнулись...
Нo что-либо сказать он не успел - провалился в глубокий, уже настоящий
сон...
***
На другой день он проснулся от звука незнакомого голоса. Но на
полатях, где он лежал, никого не было. Видга заерзал в постели, заглядывая
вниз.
За столом сидела высокая, совершенно седая старуха в белой рубахе до
пят и с распущенными волосами. Она посмотрела на Видгу, и он немедленно
подумал, что из бабки точно вышла бы дроттнинг нисколько не хуже
Рунольвовой дочки. Во всяком случае он с легкостью представил ее в шлеме и
блестящей броне, вооруженную, на носу боевого корабля. А вокруг -
хирдманнов,. готовых ради нее на смерть...
Старуха степенно хлебала редкую в этом доме мясную уху и откусывала
пирог. Знать, Люту с княжеского стола кое-что все же перепало. А сам хозяин
и Долгождана прислуживали гостье и делали это с неподдельным почтением.
Даже с робостью, словно в доме сидела княгиня еще поважнее Асстейннки.
Старуха поглядела на полати еще раз. Спи, внятно приказали Видге
темные глаза под белыми бровями. Он повернулся на бок и немедленно уснул.
Вечером он позвал Скегги и спросил его, что за странная бабка
приходила в избу. Малыш сперва внимательно оглядел все углы, а потом
прошептал:
- Это великая лекарка и колдунья, которой боится даже конунг. Она
живет в лесу, и говорят, будто звери ее почитают. Без нее редко обходятся
похороны, когда жена хочет умереть вместе с мужем, и ее называют -
Помощница Смерти, а другого имени у нее нет. Конунг звал ее посмотреть того
второго князя, но она не пошла. А тебя... ты же не видел! Она смотрела и
шептала, и вырастала новая кожа...
Видга вытянул из-под одеяла правую руку, попробовал размотать повязку
зубами, не справился, протянул руку Скегги. Шевелить пальцами было больно
по-прежнему. Но пятна ожогов утратили обнаженную красноту. Их, диво, уже
затягивала прозрачная нежная пленка.
Видга удивился этому, потом уснул опять. Ему приснились старуха
колдунья и Смиренка, об руку гуляющие по широкому ярлову двору.
Боярин Вышата Добрынич прислал Видге подарок: коня. Того самого
Воронка, сына Соколика и Сметанки.
Ради такого дела Видга впервые сполз с полатей и, пошатываясь,
выбрался за порог. Он не позволил, чтобы ему помогали.
Посреди двора приплясывал и озирался черный как смоль жеребец. Краса в
нем была материнская, сила и норов - отцовы. Лют держал его под уздцы,
Смиренка целовала любимца в теплую морду, Скегги хотел погладить и все не
решался подойти, а Мал просто бегал вокруг, размахивая руками и бестолково
крича. Лют гнал его прочь, но мальчишка не уходил.
Видга так и замер, восхищенный.
- Хлебца ему дай, - посоветовал Лют. - Пусть обвыкает.
Скегги мигом доставил горбушку. Осторожные ноздри обнюхали хлеб,
обнюхали укрытую повязками ладонь-Воронок с достоинством взял угощение и
позволил обнять себя, дал почесать в гриве и между ушей.
- Я назову его Хравн! - сказал Видга. - Когда-то я полагал, что у меня
был дед по прозвищу Ворон, но это было давно. Теперь у меня будет такой
конь!
С Рось-реки тяжелыми волнами накатывался медленный гул. Она спала
целую зиму, глубоко затаив дыхание жизни. Точно сказочная дева, закованная
злыми силами в ледяную броню. Но вот юным героем явился к ней солнцеликий
Даждьбог...
Вхмахнул светлым мечом, и рассыпались холодные доспехи, прятавшие
живую, сверкающую красоту.
Кременчанам могучий ход реки был не в диковинку. Зато викинги
проводили на берегу целые дни, наблюдая, как ворочались, топили друг
дружку, рушились и вставали на дыбы льдины размером чуть не с весь
Урманский конец...
Халльгрим Виглафссон взял привычку бродить по берегу один, без свиты
воинов, которая была прилична вождю. Подолгу стоял над береговым откосом,
над гудящей, высоко поднявшейся рекой. И глядел куда-то вдаль, в синее
небо.
Однажды его разыскал Торгейр и сказал ему:
- Хевдинг, я думал об этом целую зиму и теперь вижу, что был прав. Я
ведь так и знал, что тебя потянет домой. Халльгрим ответил, не
оборачиваясь:
- Я назвал себя конунговым человеком, Торгейр. Какая тебе разница,
куда меня может потянуть. Молодой херсир проговорил уверенно:
- Торлейв конунг отпустит тебя. Если он сам не знает, как это сладко,
когда твой одаль на том конце света, так он спросит свою жену Ас-стейнн-ки,
и она ему расскажет.
Халльгрим промолчал. Но Торгейру что-то подсказывало, что его слова не
пропадали впустую. И он осторожно продолжал:
- Ты не очень любишь о том вспоминать, Халльгрим хевдинг, а мой
побратим Хельги любит это еще меньше, но я служил Харальду конунгу в
Вестфольде. И он многое мне доверял. А Вигдис дочь Рунольва догнала тебя на
корабле, который он ей подарил.
Халльгрим спросил внешне безразлично:
- Что ты хочешь этим сказать?
Торгейр улыбнулся помимо собственной воли:
- У тебя наверняка уже чешется рука на мече, Халльгрим хевдинг. Но
все-таки я скажу, что мы с твоей женой вполне могли бы примирить тебя с
конунгом. Но только ты должен сам этого захотеть. Ведь ты совсем не знаешь
Харальда сына Хальвдана Черного, Виглафссон. У него ты нашел бы не меньше
чести, чем здесь. Но жил бы у себя в Торсфиорде.
Халльгрим молчал. Кожаный плащ, как забытый парус, хлопал у него за
спиной. Торгейр подумал, что навряд ли стоило так решительно трогать
больное место. Он хотел уйти, когда сын Ворона вдруг сказал:
- Я совсем не отказался бы взглянуть на море еще разок или два. Но
только ты не лезь ко мне с этим, пока я не позову тебя сам. И еще, если
хочешь доброго совета, не вздумай заговаривать с Хельги.
Тут уж Торгейр засмеялся в открытую:
- Я уже говорил с ним, Халльгрим вождь. И ты знаешь, что он мне
ответил?
Он попросил меня рассказать все, что я знаю о Харальде Косматом из
Вестфольда...
Видга жил дармоедом. Лиловые пятна на лице не сумели изуродовать его
непоправимо, но обожженные руки ни лопаты, ни меча не держали. Только
ложку, больше ничего.
Лют без него вспахал и засеял маленькое поле, а перед тем задобрил
Богов, срубив голову пестрому петуху. Без Видги вскопали огород, посеяв
редьку, посадив лук и чеснок... Дед Вышко сноровисто налегал на лопату,
Смиренка с Долгожданен опускали рассаду и семена, Мал со Скегги подносили
воду. Больше всех старалась, усердствовала Смиренка...
Лют подсмеивался над Видгой:
- Смотри, матери-то девчонка твоя по сердцу. Поди, еще и отдавать не
захочет.
Видга шуток не принимал и хмурился:
- Летом конунг снова пойдет походом. Если меня не убьют, я привезу
достаточно серебра...
Он уже ездил на Воронке в Кременец. Лаской и терпением смирял
норовистого, кусачего зверя. И, как прежде, стоял на городской стене,
прислонив к плечу ясеневое копье...
Как-то раз он сказал Люту:
- Я привел в твой дом слишком много людей. Я выстрою себе новое жилье.
Если ты не против, оно будет недалеко от твоего, но только поближе к
реке...
Он уже и место присмотрел для этого дома. Он выстроит его сам. Тогда
все увидят, что он и это умеет не хуже других. Он насыплет и укрепит теплые
земляные стены, вкопает по сторонам очага раздвоенные столбы и увенчает их
крышей. Он назовет свой дом Домом Радости - Гладвин. А на крышу, как в
Торсфиорде, прибьет гордые оленьи рога.
Может быть, тогда прежний северный дом перестанет сниться ему по
ночам.
А если ему повезет в летнем походе, возле дома заведется скотина и
один-два раба. Тех рабов никто не будет обижать, они раздумают убегать и
приживутся, и Смэрна будет посылать их за водой.
Но всего больше Видга мечтал о корабле.
Когда-нибудь у него будет дружина и настоящий длинный драккар, но
покамест следовало обзавестись хотя бы лодкой. Без лодки он чувствовал себя
все равно что босым. Он всю зиму присматривал в лесу подходящие деревья и
разделывал их на доски. Орудовал одним топором: чтобы выходили плотными и
впитывали поменьше воды.
Он предполагал выстроить свою лодку и спустить ее на воду, как только
кончится ледоход. Но пожар не пощадил этих надежд, и он бродил со своими
перевязанными руками и не знал, куда себя деть.
Они сидели со Смиренкой на берегу реки. Ей было с ним хорошо и
спокойно и радовала всякая мелочь. И не надо бояться, что вот сейчас
вытянут по спине палкой и назовут невольницей. И не стоял за плечом
желтолицый злющий Щелкан...
А Видга смотрел на реку, почти закрыв рукой глаза. Когда Смиренка
спросила его, почему он так смотрел, он ответил:
- Так не видно того берега и кажется, что там уже море.
Как-то зимой они с Лютом свалили на дрова стройное дерево и забыли о
нем. Настала весна... и срубленное дерево зацвело. Обгоняя собратьев, оно
торопилось дать семена. Дерево знало, что погибнет, потому что у него не
было больше корней.
Рубанком звалось острое плоское лезвие на двух изогнутых ножках,
плотно всаженных в деревянный чурбачок. Видга бережно выглаживал им длинные
упругие доски. Потом приспосабливал их к деревянному скелету, стоявшему в
сарае. И накрепко пришивал распаренными еловыми корнями. Такая лодка не
побоится волны.
Даже морской.
Любопытно было всем! А особенно деду Вышке, великому умельцу во всем,
что касалось до дерева. За свою долгую жизнь он смастерил не одну лодку и
даже не десять. Но все были не таковы. Обычно дед Вышко выдалбливал их из
цельного ствола. А если не мог найти дерева достаточной толщины - выращивал
лодку прямо в лесу. Распирал клиньями живой ствол и заставлял его
раздаваться вширь...
Видга же сооружал что-то вроде насада: вырубил из бревна
хребтину-киль, из прочных кривуль - штевни для носа и кормы. Приладил
ребра-шпангоуты и теперь обшивал... Смиренка подавала ему пухлый, в три
нитки, шнур из коровьей шерсти.
Видга пропитывал его горячей смолой и закладывал между досок. А доски
заходили одна за другую, как рыбья чешуя.
В сарае рос диковинный и красивый кораблик с поднятыми носом и кормой.
Длинный и стройный, настоящий маленький драккар. Точь-в-точь как та
прежняя лодка, что скучала без хозяина в Урманском конце...
Скегги трудился в сторонке над деревянным страшилом, которое должно
было украсить его нос. Юному скальду умения было не занимать. Уже глядели
свирепые очи, щерилась клыкастая пасть. Топорщился воинственный гребень. А
еще Скегги выжжет на бортах и на веслах могучие руны. И тогда не будут
страшны ни шторм, ни враги...
- А как назовешь? - не отставал от Видги неугомонный Мал.
- Дрэки, - отвечал перемазанный в смоле строитель.
- Это что?
Видга терпеливо объяснил. И мальчик помчался рассказывать деду Вышке:
- Деда! Змей Горынич!
Как-то Люту пришлось съездить в город одному. Вернувшись, он долго
смотрел на упоенно работавшего Видгу. Потом подошел, ведя коня, и
проговорил:
- Слыхал ли, Витенег? Князь отцу твоему со товарищи домой поехать
позволил.
...Четыре загнутых конца небес лежали на широких спинах четырех
карликов: Аустри, Нордри, Вестри и Судри. Необъятен был между ними
населенный мир. Но, как видно, всюду творилось одно...
Во всякой стране, где бы она ни лежала - на западе, на севере, на юге,
на востоке, - рано или поздно рождался вождь, превосходивший всех прочих не
только жадностью, требовавшей владений и богатств, но и силой, что-бы их
взять...
С тех самых времен, когда Боги правили на земле и странствовали среди
людей, не переводились в Норэгр вожди. Эти хевдинги никого не боялись и ни
на кого не смотрели снизу вверх. По роду и достатку одних величали
конунгами, других - ярлами, третьих - херсирами. Тот, кого сгонял с земли
удачливый сосед, садился на корабль и делал своим одалем море. И называл
себя хозяином Лебединой Дороги - сэконунгом! И ни в ком не видел себе
ровни.
И было так много сот зим.
Пока в Вестфольде, на юге страны, не появился на свет Харальд сын
Хальвдана, из рода Инглингов. После его прозвали Косматым.
Должно, не зря гардские порядки с самого начала так напомнили
Халльгриму родину! Не зря столь знакомым показался и сам Торлейв
Мстицлейвссон, и хирдманны, следовавшие за вождем. И тот конунг-неприятель,
живший по соседству.
Вот только вместо бескрайнего моря здесь простирались поля и леса. И
не корабли несли воинов на врага, а резвые кони...
И свой Харальд конунг сыскался в Стране городов. Пусть даже он родился
не здесь, а по ту сторону Восточного моря. Венды никогда не были гардцам
чужими. И этот конунг тоже поднял боевое знамя, собирая под него всех, у
кого хватало отчаянного мужества связать с ним свою судьбу. А пожелал он не
ограбить соседа, живущего за мысом. Не сходить набегом в другую, более
обильную страну.
Думал вендский Хререк конунг великую думу: собрать воедино не город и
не два, целую страну...
А с южной стороны, что мог, греб под себя далекий хазарский царь. А в
Киеве городе, на берегу Днепра, сидели братья-князья, называвшие себя на
хазарский лад - хаканами. И ни в жадности, ни во властолюбии северным и
восточным соседям своим не уступали нисколько.
Почти ровно год прожил в Гардарики Халльгрим Виглафссон. Всего только
год. Может, поэтому кое-что ему было виднее, чем самим гардцам. Конунгу он
того не сказал бы ни за что. Но сам был уверен: пусть не захотел Торлейв
сын Мстицлейва добром присоединиться ни к одной из нарождавшихся держав - а
только рано ли, поздно ли подомнут и Круглицу, и Кременец.
Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность. Быть им за
щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеет оборонить от
врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точности так, как
сам конунг обошелся с финнами Барсучьего Леса.
И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну был подобен
скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Все вперед и вперед шел тот человек,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг