Ушел в свою ложницу и заперся в ней, и никто не смел побеспокоить его там,
а дочь Нежелана прогнала перепуганного слугу и сама легла спать подле его
двери...
Горе сынам Бога Яхве, не та стала мощь повелителя Тогармы, что сто или
даже десять лет тому назад!
Дожденосные бури, от века животворившие степь, проливали свою ношу,
что ни год, все дальше к северу. В низовьях реки Атыла выгорали пастбища,
зато верховья разбухали от влаги. Поток, через который когда-то легко
переправлялись табуны, несся в море бешеными мутными струями, роя берега
тысячи своих русл. А вокруг задыхалась от жажды опаленная земля,
истрескавшаяся, потерявшая способность плодоносить...
Негде стало прокормиться обитателям великой степи. Гибли от бескормицы
стада, плакали по юртам голодные дети. Тогда их отцы брали в руки оружие и
отправлялись искать для них лучшего края. Народ наседал на народ, и
тысячеликая живая лавина катилась все дальше на запад. Орда за ордой
взламывала границы хазарских владений, тревожила саму столицу хаканов.
Зеленым островом стоял город Атыл над рекой, давшей ему имя.
Простирались вокруг виноградники и сады. Еще крепки были каменные
стены. Но уже надвигалась с востока песчаная буря по имени
печенеги-кангары... А на севере и западе, населив необъятные леса, свили
неуступчивые гнезда племена славян.
Кое-кого из них удалось принудить выплачивать дань. И удерживать под
рукой, но только до тех пор, пока эта рука оставалась достаточно сильна.
Ныне и там покорности не было и в помине. И не хватало ни войска, ни
военачальников, чтобы вести войну одновременно на западе и на востоке.
Была только прежняя слава. Ее-то и возили послы в далекий Кременец,
надеясь, что минувшее поможет оттянуть неумолимый завтрашний день. И ведь
помогло!
Как же кусал локти Чурила, думая об уехавшем Радиме и ожидая вестей.
Наконец вести пришли...
Зима потела. Теплое дыхание долетело с полудня, окутав облаками
звеневшие от холода небеса. Сыпучий снег сугробов разом отяжелел, набух
талой влагой. Новому морозу предстояло превратить его в наст, на горе лосю
и кабану.
В сырое утро подошел к кременецким воротам шатающийся конь... Перед
самой стеной колени у него подломились. Вершник сполз с седла и, когда к
нему выбежали, прохрипел:
- Князя мне!
Ему хотели помочь подняться, но он вырвался, пошел сам. Воины повели
его на Новый двор, по дороге придирчиво разглядывая незваного гостя - не
замыслил ли чего...
- Вячко! - совсем неожиданно признал его кто-то. - Вячко кругличанин!
И впрямь это был Вячко, но каков! Черный, не то от горя, не то от
мороза, заросший. Грязная повязка охватывала лоб, ноги заплетались. Увидит
князя и упадет, добравшись до цели.
С хорошей новостью в таком виде не приезжают...
Молодого князя застали во дворе. Лют держал под уздцы Соколика, Чурила
как раз садился в седло. Увидя гонца, соскочил обратно наземь. Сразу почуял
беду и шагнул навстречу:
- Что с Радимом?
Кругличанин отвел глаза, с видимым трудом разжал сведенные челюсти.
Чурила сгреб его за плечи, безжалостно встряхнул:
- Да говори же! Вячко глухо ответил:
- К тебе едет князь Радим...
- Да что с ним? - рассвирепел Чурила.
- Хазары его... постругали, - пробормотал Вячко и сел, как стоял,
прямо в снег. - Сам... поглядишь... близко он уже, встречай. Если живого
застанешь...
Чурила долго не раздумывал. Мигом взлетел в седло и гаркнул во всю
широкую грудь:
- За мной!
Дружина ринулась к лошадям. Вячка посадили на свежего коня и потащили
с собой. Поддерживали справа и слева, чтобы не выпал из седла. Авось не
помрет.
Вихрем пустились они за ворота. Впереди князь, за князем Лют, за Лютом
- стремя к стремени - отроки и боярин Вышата, случившийся во дворе.
Пролетели по улице, разбрызгивая талую грязь. Пешцы шарахались к заборам.
Вырвались за стену и прямиком поскакали на Рось. Соступили на крепкий лед,
помеченный кое-где лунками рыболовов. И тут, рассыпавшись веером, погнали
коней к полудню.
Изжелта-серое небо летело над головами, роняя редкие липкие
снежинки...
Когда шея Соколика залоснилась от пота, впереди замелькали черные
точки.
Подъезжавших было девять, почти все конные. Двигались они медленным
шагом, оберегая двоих пеших. А те несли за шесты самодельные носилки...
Пуще прежнего погнал Чурила дымившегося коня. Радимовы люди двинулись
было вперед - пасмурный свет мелькнул на лезвиях мечей. Но узнали
кременецкого князя, расступились. Он же подлетел, осадил коня и с седла
нагнулся к носилкам.
На носилках лежал... не Радим, то, что от Радима осталось. Еле
шевелились поверх одеяла беспомощные руки, чью прежнюю силу Чурила хорошо
знал.
Сплошные повязки укрывали лицо, прятали глаза...
Радим почувствовал движение вокруг и прошептал:
- Вячко, ты?
Чурила спешился. Взял его руку и едва совладал с собственным горлом:
- Тебя ли вижу в скорби такой, княже Радим? Услышав его голос,
кругличанин встрепенулся. Но приподняться не смог.
- Помирать к тебе ползу, Мстиславич... Прогонишь?
Суровые гридни снова зашагали вперед. Чурила пошел рядом с носилками.
- Бери нас, Чурило Мстиславич, - угрюмо сказал боярин Доможир. Как
почти все Радимовы люди, он был ранен и в седле держался с трудом. - Не
сражаться ему боле. Ты же после него воевода у нас первый! Бери нас, князь!
Веди на хазар!
Чурила отозвался:
- Про то вечу решать... Расскажи лучше, отколь беда такая?
Он смотрел на Радима, уже понимая, какую цену заплатил тот за науку,
как дорого купил поздно пришедший ум.
Доможир рассказал.
Мохо-шад проболтался, не проехав половины дороги. Вся честь, что ждала
Радима в столице хазар, звалась подчинением и данью. Легкой данью - для
мира. А самому князю жить в городе Атыле гостем у хакана. Заложником, иначе
говоря.
Радим обозвал Мохо шелудивой собакой и тут же велел поворачивать
назад.
Но царевич обиды не стерпел. Хоть и сорвалась рыба, а просто так не
уйдет.
Распрощались хазары, сами же ночью налетели на становище кругличан.
Расшвыряли полтора десятка воинов, зарубив на месте почти половину. А
самого князя схватили живым. Двоих людей не пожалели для этого в отчаянной
схватке.
Всласть поиздевались, да и бросили умирать на снегу...
И не видать бы больше госпоже Круглице своего Радима, если бы не
булгары. Крепко, знать, надоела доля заложника ханскому брату Органе... С
двоими верными товарищами сбежал он от царевича Мохо. И увез князя,
разыскав его еще живым.
Чурила шел подле Радима, держа его руку в своей.
- Ко мне поедем, Радко. В Кременец.
Органа сидел в седле прямой как стрела, гордо уперев руку в бедро.
Боярин Вышата подъехал к нему и спросил:
- Скажи... не видал ли ты у хазар нашего мальчишки... словенина?
Он до боли стиснул пальцами ремни поводьев.
- Видел, - ответил Органа. - Он чистил Мохо-шаду сапоги и коня. И
пусть вечное небо покарает меня, если я не предлагал ему бежать вместе со
мной. И если ему не помешала лишь собственная трусость.
Ничего не сказал боярин Вышата. Только, внезапно задохнувшись, рванул
ворот, и полетела прочь дутая серебряная пуговица...
Так они и въехали в Кременец. Носилки с Радимом, Чурила, воины
кременецкие и круглицкие бок о бок... Переполошенный народ выскакивал из
дворов и шел следом, словно на вече. Горестную повесть передавали из уст в
уста, жалостливые женки утирались. Но все видели - совершилось-таки,
слились наконец две совсем было потерявшие друг дружку тропы...
В Новом дворе приготовили для Радима чистую ложницу. Хотели нести его
туда немедля - носилки не поворачивались в узкой двери. Тут Чурила, не
отходивший прочь ни на шаг, наклонился над Радимом, да и поднял его на
руки.
Легким, совсем легким показался ему злосчастный князь. Бережно шагнул
Чурила за порог - не тряхнуть бы, не качнуть...
- Мстиславич... - позвал Радим. Он не понял, что произошло.
- Здесь я, - отозвался Чурила. - Ты потерпи. Поползла вверх рука
кругличанина - обнять за шею, но не дотянулась, повисла... Верные гридни
топали следом, скрипя ступеньками всхода.
В ложнице навстречу князю поднялся Абу Джафар. Ни за ним, ни за иными
лекарями послано не было: про все подумать не успели. Абу Джафар пришел
сам.
- Не сердись, что я без твоего зова, Ибн Мстиландж, - поклонился
ученый.
- Я, впрочем, считаю, что помощь может являться и незваной...
- Я не знаю этого человека! - сипло сказал Доможир. - Он темен лицом,
как Чернобогов слуга! Не дадим князя!
Чурила уложил Радима, и тот, почувствовав под собой твердую лежанку,
заметно успокоился, вытянулся, облегченно вздохнул.
Чурила кивнул на Абу Джафара и сказал боярину:
- Хватит с тебя и того, что я ему доверяю. Лечить будет он. А лицом ты
сам ныне не светлей...
Слова кругличанина наверняка задели табиба, но он ничем этого не
показал. Коротко сотворил молитву и приступил к делу так невозмутимо, точно
и не князя отдали ему в руки, а ни на что не годного полуживого раба... На
Чурилу и восьмерых кругличан он внимания не обращал. Его тонкие пальцы ни
разу не заставили Радима застонать.
Наконец он сказал:
- С помощью милосердного Аллаха и благодаря своей внутренней силе твой
друг, малик, может остаться среди живых, хотя ангел смерти и приготовился
унести его душу. Не в моей власти дать ему новые глаза и зажечь в них
божественный свет, но для других его ран лекарство найдется. Я принес
редкостный и драгоценный бальзам, именуемый - асиль, то есть
благороднейший, безупречный...
Чурила перебил:
- Он должен жить. А за бальзам я тебе заплачу, хотя бы мне пришлось
продать коня.
Абу Джафар опустил глаза и покачал головой.
- Пусть принесут молоко и вино, - сказал он затем. - Но не обижай
меня, малик, я говорил не о плате. Здоровье твоего друга будет для меня
желаннейшей из желанных наград. Тебе некогда меня слушать. Но знай, что
лекарством, которое я предлагаю, можно смазать разрезанную печень барана, и
она срастется даже вынутая из тела. Так велика его сила...
Рабыни бегом принесли требуемое. Абу Джафар вынул крохотный стеклянный
пузырь с темным и тягучим, как смола, веществом. Пробормотал что-то на
своем языке. Снял крышку и зачерпнул костяной ложечкой драгоценный черный
асиль...
К вечеру круглицкие частью уехали к себе, иные же остались, не имея
сил продолжать путь. В том числе Вячко и Доможир. Они хотели устроиться на
ночь подле князя, но Радим предпочел остаться один.
Ночью Чуриле не спалось... Они со Звениславкой так и жили в Старом
дворе, однако домой он не пошел. Княгиня разыскала мужа и долго старалась
его успокоить, но все вотще.
- Брата моего покалечили, - сказал ей Чурила. - Понимаешь?
Среди ночи он и вовсе поднялся и, одевшись, пошел проведать Радима.
Тот тоже не спал. Ему, слепому, больше не нужен был свет. Но лежать в
темноте казалось слишком уж неуютно; и потрескивал у постели трехрогий
светец, с шипением ронявший угольки в плошку с водой...
Чурила, охотник, подобрался к двери бесшумно. Но Радим точно почуял.
Вынырнула из-под одеяла, протянулась рука. Метнулась по стене тень.
- Кто здесь?
- Я пришел, - отозвался Чурила. Сел возле больного и усмехнулся:
- А что, князь, решил, душить тебя идут впотьмах?
Радим промолчал.
- Что не спишь? - спросил кременецкий князь. - Устал, поди. А утро,
сам знаешь, мудренее.
Радим беспокойно шевельнулся, ощупью нашел его колено, положил на него
руку.
- Уснул бы, да не всякую думу заспишь... Без зубов грызет. Спрашиваю
себя, Мстиславич... Вот если бы не я тебя, а ты меня тогда... плеткой... А
потом ко мне же притек... Мстиславич... Помоги сесть!
Чурила обнял его, усадил. Жесткий кашель согнул Радима дугой, затряс,
отнимая последние силы. Обратно на подушку Чурила опустил его
изнеможенного, взмокшего. Бережно укрыл. Радим с трудом переводил дух.
- А я вот думаю, - сказал ему Чурила. - Если бы меня уходили, как
тебя.
Пошел бы я к тебе или нет?
- Умру я, - проговорил Радим тихо, как о деле решенном. - Сам виноват,
сам расхлебаю. Один я на свете... У тебя же, ведаю, сын скоро будет.
Дружине велю... пусть в Круглице посадят... Чтобы никогда боле... Слышишь
ли?
- Я тебе умру, - сказал Чурила. - Спи, Радко, сон лечит. После
говорить станем, окрепни сперва.
Потом он вышел за дверь... и тут же не услышал, больше почувствовал
чье-то присутствие рядом с собой в темноте!
Счастье неведомого татя, что Чурила не был оружен. Метнулась во мрак
железная княжеская рука. И сцапала змеившуюся, убегавшую девичью косу.
- Ого! - сказал он и потащил косу к себе, наматывая на кулак. На том
конце ойкнуло, и князь выволок в полосу света упиравшуюся девушку.
- Попалась рыбка, да, смотри, золотая! - сказал он, узнав
Нежелану.Тебя кто сюда пустил, поляница? Лют? С Люта утром спрошу, а тебе
сейчас рубаху-то подыму да ремнем...
- Что там, Чурило? - позвал из ложницы Радим. Услыхав его голос,
Нежелана вдруг с отчаянной силой рванулась из рук - князь едва увернулся,
не то укусила бы, - кинулась в дверь и пала на колени подле Радима.
- Я, княже! - в голос заплакала бесстрашная Выша-тична. - Не гони!
Жить останешься, служить тебе буду, а умрешь, на костер за тобою взойду...
только не гони...
Радим повернул голову, слепыми пальцами нашарил девичье плечо.
- Да ты кто, милая?
Чурила смотрел на них, прислонившись к двери...
Когда под утро в ворота стал ломиться Вышата Добрынич, к нему вышли и
князь, и молодая княгиня.
- Куда дочку дел? - ярым вепрем заревел старый боярин. И схватился за
меч:
- Мало тебе, сыновей я лишился, последнее отымаешь?!
- Не кричи, Добрынич! - сдвинул черные брови Чурила. - Здесь она. И
живехонька, пойдем, покажу!
Звениславка пошла рядом с мужем, пряча под широким плащом свое ночное
убранство. Вышатины молодцы с факелами, с оружием остались у ворот.
Княжеские ощетинили против них копья.
- Загляни, жена... - велел Чурила, когда они приблизились к ложнице. -
А ты, боярин, помолчи!
Звениславка сунула голову в дверь и кивнула, приложив палец к губам.
Вышата нетерпеливо двинулся вперед.
Дочь его Нежелана сидела около израненного князя, и тот спал, дыша
очень спокойно... Увидя отца, Нежелана так и блеснула глазами. Словно
готовилась защищать любимого даже от него...
Отвернулся боярин, тяжело прилег спиной к ободверине. Закрыл глаза,
застонал...
- Что плачешь, боярин? - спросил Чурила вполголоса. - Княгиней дочка
будет, не ты ли того хотел?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг