подпуская к себе смерть. Поначалу он отказывался от еды, и только в самый
день отплытия Видга после долгих уговоров накормил его сладкими мерянскими
лепешками с малиной и молоком. Поев и утомившись, сын Гудмунда сразу уснул,
впервые спокойно за все эти дни. Рядом с ним сидело и лежало десятка
полтора такого же невезучего народа - своих и словен, кого достали в сече
ютские топоры. Сидел и Гудред Олавссон. Ему уже успели дать прозвище:
Паленый.
Задремав, Торгейр как раз и пропустил то, о чем так долго мечтал. Не
увидел, как Бьерн кормщик впервые двинул рукой дубовое правило. Не слышал
его команды, заставившей скрипучие блоки запеть все разом, одевая новенькую
мачту клетчатым, сине-белым ветрилом.
Люди смотрели на берег, вдруг быстро покатившийся мимо, на Барсучий
Лес, пропадавший за поворотом реки, на мерян, махавших с откоса... Чурила,
несмотря на раны, ехал берегом, вместе с ханом Кубратом. Когда же пришла
пора каждому поворачивать к своему дому, обменялись подарками: булгарин дал
князю звонкую саблю, пернатый шлем, лук и колчан. Взамен принял кольчугу,
тяжеленный меч и длинный крашеный щит. И поклялся - стоять за кременчан так
же, как те будут стоять за него. Поклялся голубой степью, плодородной
землей, хмелем, веселящим сердце героя, табунами коней...
- А я, - сказал Чурила, положив, по обычаю, оружие наземь, - клянусь
секирой Перуна, бородой Волоса, молотом Сварога... будет у тебя, хан,
нужда, позовешь - приду. И тебя стану ждать на подмогу.
Плеснула холодной волной, дохнула свежим предосенним ветром славная
Булга-Рось. Смыла следы копыт, разбежавшиеся в разные стороны...
Еще в Барсучьем Лесу, вскоре после битвы, князь позаботился о гонцах.
В Беличью Падь полетела весть о победе и наказ мчать в Кременец новую
Радогостеву боярыню; в Медвежий Угол - слово о том, что князь-батюшка
раздумал заезжать за данью и велел мерянам везти ее самим. И, конечно,
домой - чтобы не волновались: дружина возвращалась в город обходным путем,
по реке.
Любо ехать по высокому берегу, дыша полной грудью, оглядывая живой,
полноводный простор, украшенный скалящимися на ветру гребешками да пестрым
парусом корабля! Любо поднимать в заводях стаи откормившихся птиц, тяжко
ложащихся на крыло. И следить за безусыми отроками, без промаха; влет
бьющими к завтраку уток. Любо знать - каждый новый день, да что, каждый шаг
коня несет все ближе к дому. К знакомому двору, к ступенчатому крылечку, к
скрипучему всходу...
Спешил князь, спешил по реке синий с белым носом корабль. Там тоже
скучали без жен и подруг. Скучали по накрытому столу в длинном, совсем
торсфиордском доме.
Один Торгейр никуда не спешил, твердо уверенный, что умрет тут же, как
только его снесут на берег с корабля. Но до дому было еще неблизко, и ему
становилось то хуже, то лучше. А когда он открывал глаза, то видел над
собой небо в разорванных облаках и чаек, вьющихся у паруса боевой лодьи...
- Никак раздумал умирать, Торгейр херсир? - спросил его Халльгрим
однажды вечером, когда половина людей уже спала, закутавшись в одеяла.
Торгейр посмотрел на хевдинга и чуть усмехнулся.
- Нам всем было бы больше радости, если бы ты выжил, - продолжал
Виглафссон. - Но только ты сам знаешь, что чаще всего получается так, как
это угодно Богам. Если ты умрешь, этот драккар повезет тебя в Вальхаллу. А
юты помогут тебе сойти на берег, когда вы туда прибудете.
Торгейр встрепенулся.
- Лучше ты... Халли... отдай его Видге.
Ни тот, ни другой не заметили, как замер лежавший поблизости сын
хевдинга. Халльгрим сказал:
- Я не настолько богат, чтобы раздаривать драккары мальчишкам, которые
еще ничем особенным не прославились. Ходить на нем станешь ты, и будет так,
как я сказал.
Дыхание под одеялом возобновилось. Настанет утро, и Видгу не позабавит
даже большущая усатая рыбина, выловленная в реке. И в который раз он
повторит себе, что скоро - скорее, чем кое-кто думает, - у него будут свои
воины. И шрамы на всем теле, как у конунга, когда тот идет мыться. И жена
по имени Смэрна. И корабль получше этого.
А Торгейр сказал еще:
- Халли... я вот думаю... Ольгейр ярл придет проследить за
ютами...Говорить было очень больно, и он подбирал слова, чтобы сказать все,
что хотел, возможно короче. - Ты ведь... на их корабле. Ты... смотри, чтобы
он тебя не принял за них...
Халльгрим поправил на нем одеяло и ушел.
На другой день, в полдень, они увидели очень знакомую снекку, стоявшую
на якоре у другого берега реки. Разглядев клетчатый парус, вагиры мигом
снялись и пустились через Рось на веслах. Боевая лодья неслась по воде
бесстрашно и быстро, и было видно, как неуютно стало двоим ютам и Гудреду
Паленому. А у того, кто стоял на носу летевшего корабля, вился за плечами
серый плащ, так и вызывавший в памяти Белоозеро.
Вагиры готовились драться - там уже поблескивали шлемы и лезвия
вытащенных мечей. Должно быть, их несказанно удивил мирный знак, поднятый
над синей лодьей.
- Эй, Ольгейр ярл! - издалека долетел над водой хриплый голос сына
Ворона. - Спасибо, ярл, оставил мне с кем помериться силой...
Снекка сразу сбавила ход, подошла и уже совсем незлобиво закачалась
подле драккара.
- Я вижу, что вороны Одина летят за тобой, халейг, - прокричал с нее
воевода Олег. - Я-то думал, это Горм датчанин хочет драться со
всадниками...
- Горма датчанина, - сказал Виглафссон, - выкапывают из-под камней
лесные медведи. А на берегу - это Торлейв конунг Мстислейвссон из
Стейннборга.
Олег пригляделся и снял с головы шлем.
- Надевал я кольчугу, да поторопился... - Обернувшись к гребцам, он
отдал команду, и снекка, взмахнув веслами, воткнулась в песок. Олег легко
перемахнул через борт и пошел вперед, приветственно поднимая руку:
- Здрав буди, княже Чурила Мстиславич!
Чурила покинул седло и поспешил навстречу:
- И ты здрав будь, воевода!
Они обнялись: это было свидание старых друзей.
- Переменился ты, друже, с прошлого года, - сразу же сказал Олег. - Не
таковым помню... Не ищешь, вижу, более смерти! Али лепше что нашел?
Чурила до хруста сдавил его ладонь.
- Все помню, Олег... И как на лодье твоей к Рюрику ходили. Только и ко
мне во двор нынче солнышко светит... Поедем, гостем будешь. Княгиню,
Звениславушку, поглядишь.
- Нашел! - наполовину не веря ушам, улыбнулся Олег. - Где?
Чурила глянул на синий корабль.
- Да ты сам ее, поди, видел. Шли же мимо тебя Виглавичи. Она на Севере
у них побывала...
Олег только головой покачал: велик Святовит, вот уж волшебные дела
творились на свете.
- А что... И погощу, коли зовешь. Все мне расскажешь, как было. И про
датчан...
***
Первыми их встретили Вигдис, Нежелана и Любим. Эти трое баловались
соколиной охотой, забравшись довольно далеко от дому. Кричали на кожаных
перчатках сердитые ловчие птицы, забрызганные кровью добычи.
Боярские отроки и Эйнар Утопленник, следовавший за своей дроттнинг,
связывали за лапки пестрых уток и пару сиявших белизной лебедей.
Завидев ехавшую берегом дружину и два корабля на реке, охотники
поскакали навстречу. Первой, пустив лететь по ветру длинную косу, рванулась
на рыжем коне Нежелана. Привычный сокол крепко держал когтями хозяйскую
руку, обтянутую прочной воловьей усмой. Любим, замешкавшись, знай
настегивал лошадь.
Но поспеть за сестрой не мог.
Вигдис следовала за ними, сдерживая серого жеребца. Дочери Рунольва
Скальда спешка была не к лицу.
Халльгрим жадно нашел ее глазами с корабля... Залюбовался женой и
сразу подумал: надо будет подарить ей нового сокола. Такого же белого
красавца, как тот, что победно кричал на кулаке у дочери ярла.
- К берегу, - велел он Бьерну.
Вышатичи между тем подлетели к отцу. Нежелана поспела первой, с лету
бросилась боярину на шею и едва не задушила старика в не по-девичьи крепких
объятиях. Любим же еще издали учтиво поклонился:
- Здравствуй, батюшка. Как съездил?
- Княгиня где? - спросил Чурила, смотревший на них с завистью. - Что с
собой не взяли? Поссорились? Нежелана весело отвечала:
- Она, княже, вчера с нами ездила. А ныне, сказала, умаялась.
Диво как хороша была Нежелана - румяная от скачки и свежего ветра,
стройная, сильная, с гордым соколом на руке... Сколько лихих парней, от
боярских сынов до простых гридней, говорили с ней о любви, звали протянуть
руку над русальским костром, да только напрасно. Никого не слушала
Нежелана, не хотела уважить даже отца, совсем уж было увидевшего ее
кременецкой княгиней.
А Любим вдруг склонил кудрявую голову на бочок и с улыбкой сказал:
- У ведовицы твоей, господине, дорогой гость нынче веселится. Как ты
за порог, так Вольга Виглавич к княгине в терем...
Он еле усидел на коне: широкая отцовская ладонь вынесла его из седла,
бросив лицом на конскую гриву.
Любим повис раскорякой, и сокол, свалившийся с рука-вицы, забился
вверх лапками и жалобно закричал.
- Батюшка, за что? - простонал юный Вышатич, не решаясь выпрямиться.
На его гладкой щеке плотно отпечаталась жесткая боярская пятерня. - Я же
правду сказал...
- Я тебе покажу правду, щенок! - буйным туром взревел старый боярин. И
быть бы Любиму биту еще, но Вышату перехватил князь.
- И верно, за что, - сказал Чурила, останавливая его руку. - За правду
не бьют.
По его лицу нельзя было понять, гневался он или шутил. Вышата
опустился в стременах, с трудом глуша в себе неистовую ярость. Немного
погодя эта ярость удивит его самого. Он ли, Вышата, заступался за
постылого...
Но это будет потом. Пока что, медленно остывая, он только замахнулся
на сына:
- Пропади с глаз... змееныш!
- Вот где хазарчонок, - шепнул Радогостю Ратибор. - Светозару твоему
до него еще...
Одноглазый боец в ответ только покривился. Смотрел он на Любима так,
что подошедший Халльгрим именно по его лицу понял - ярлов сын сказал
какие-то страшные слова.
- Реттибур ярл, - спросил он Ратибора. - Зачем Вестейн побил сына? Я
что-то не разобрал. Друзья переглянулись.
- Затем, - проговорил Ратибор, поразмыслив, - чтобы он, кутенок, в
чужие миски носа не совал.
Загадочный ответ заставил было Халльгрима призадуматься. Но ненадолго
- серый конь нес к нему Вигдис.
А Звениславка действительно принимала гостя. Рано утром явился во двор
Хельги Виглафссон - один, без свиты. Спросил княгиню. Та поспешно велела
звать, и отроки проводили его наверх.
- Здравствуй, Ас-стейнн-ки дроттнинг, - сказал Хельги. И поклонился ей
совсем по-словенски - в пояс.
- И ты здравствуй, Виглавич, - отозвалась княгиня. Им по-прежнему было
трудно разговаривать друг с другом, и оба знали почему. Но Хельги
неожиданно улыбнулся, отчего лицо стало ласковым и редкостно красивым.
- Муж твой возвращается, Ас-стейнн-ки... Уже сегодня обнимешь его.
Знаю, не до меня... Давно хотел я посмотреть, как ты теперь живешь, да не
мог прийти без подарка. А нашел подарок, так не ко времени...
- Да ты что же стоишь, - спохватилась Звениславка. - Сядь!
Хельги сел. И положил к себе на колени вышитую кожаную сумку.
- Подумал я, - сказал он, - что золотом тебя теперь не удивишь. Твой
конунг, если захочет, с ног до головы тебя озолотит. Да еще обидится, что
Хельги Виглафссон бедняком его посчитал...
Впрочем, глаза его смеялись, что бывало нечасто. Звениславка невольно
улыбнулась в ответ. Была у нее для Чурилы одна новость, которая разом
погасила бы в нем любой гнев.
А Хельги продолжал:
- Надо бы мне сейчас ехать встречать конунга и моего побратима,
который, говорят, тяжело ранен, если только ему еще нужны повязки... А я
вот здесь.
Увидел я вчера трэля, который резал для тебя бересту, и вспомнил, как
ты еще у нас все писала что-то да писала... Помнишь, мы грабили в Восточном
море, и я еще взял там корабль жрецов Белого Бога? У них было много...
книг. Половину я выкинул, теперь жалею. Жрецы сказали, там написана тьма
всяких премудростей, но я слышал только про полоумного старика, который
травил детей медведями. Я давал эти книги Можжевельнику, чтобы он прочел
руны и извлек и них пользу, но руны не захотели ему подчиниться...
Хельги подошел к Звениславе и положил сумку к ее ногам:
- Вот, возьми, Ас-стейнн-ки. Может быть, ты сумеешь прочитать, что тут
написано. А то прикажи вымыть эти листы и сама пиши, что пожелаешь.
Когда Чурила, перескакивая через три ступеньки, поднялся по исходу и
растворил дверь, его жена и Хельги Виглафссон о чем-то весело беседовали
по-урмански, и Хельги держал его, Чурилы, кольчугу за один конец, а
Звениславка - за другой.
Князь молча остановился на пороге. Хельги первым заметил его, что-то
быстро сказал, и Звениславка обернулась.
Ни испуга, ни смущения не было в любимых глазах... Да что там - и быть
не могло. Княгиня совсем по-девчоночьи ойкнула, бросилась к нему - и
повисла на шее, смеясь и плача одновременно. И сдержаться бы, отстранить ее
хоть ради приличия - не миловаться же при госте, да куда! Руки, не
слушаясь, сами сомкнулись вокруг нее, обняли, оторвали, легкую, от пола, и
уста без позволения потянулись поцеловать у нее на темени вышитую кику...
Хельги смотрел на них, держа в руках забытую кольчугу.
Чурила еще загодя снял повязку со лба - не хотел пугать жену. Густые
волосы прятали засохший след вражеского железа. Но чуткие княгинины пальцы
мигом нашарили у него на груди, под рубахой, плотно стянутую тряпицу, и
глаза испуганно округлились:
- Да ты ранен? Это даны тебя? Тебе больно?
Чурила наконец отыскал в себе силу оторвать ее от себя, разжать,
отвести в сторонку ее руки.
- То не рана... полраны. Ты что о госте позабыла, княгиня? - и,
опускаясь на лавку, обратился к Виглафссону:
- Рад я тебе, Виглавич... Что редко бываешь?
Он уже успел забыть о Любиме, как забывают о грязной луже, ненароком
попавшейся под ноги. Но синие глаза Хельги неистово вспыхнули.
- Не хочу часто бывать в твоем доме и не могу!
Звениславка замерла в ужасе, побелевшие пальцы зашарили у горла. Она
хорошо знала их обоих.
Хельги стоял перед князем, подпирая льняной макушкой потолочные
слеги,высоченный, могучий, такой красивый... Чурила ответил неожиданно
миролюбиво:
- Я, что ли, нехотя тебя обидел? Так ты, чем зло таить, лучше скажи,
да и помиримся...
Хельги швырнул кольчугу на пол - она звякнула коротко и зловеще.
- Не бывать мне частым гостем в твоем доме, Торлейв Мстицлейвссон!
Потому что я люблю твою жену, конунг, и любил ее с того дня, как
впервые услышал ее голос, и ты этого не можешь понять. И я не мог бы
спрятать это, даже если бы захотел! А ведь я бы ей дал не меньше, чем ты!
Может быть, он ждал, что Чурила выхватит меч. Но князь не пошевелился.
Тогда Хельги засмеялся - обидно и хрипло. И шагнул за дверь...
- Звениславушка, - обернулся Чурила к жене. И увидел - та потихоньку
сползала с лавки на пол, слабо теребя пальцами шейную застежку. Чурила
мигом подхватил ее на руки:
- Звениславушка, любая моя, да что с тобой?
Звениславка посмотрела на него виновато. Дурнота оставила ее столь же
внезапно, сколь накатила. Князь усадил ее, спросил заботливо и беспомощно:
- Полегчало?
Кто еще похвастается, что видел страх, неприкрытый страх на его лице.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг