шерстью, - след ожога, которым отметил его недавно отбушевавший пожар. И
вновь опустил голову, продолжая прерванный отдых.
Липы покачивались над лежавшим быком, тихо беседуя о последнем дожде и
о том, как сладка была в этом году питавшая их земля... Где-то неподалеку
жило своей жизнью пчелиное дупло. Из-под деревьев наплывал запах меда,
сновали крылатые живые комочки. Мирно пахло коровами, пасшимися на поляне.
Бык дремотно повел на них глазом, моргнул длинными ресницами и шумно
вздохнул. Гнедые красавицы бродили по самой границе его зрения, но он знал
любую так хорошо, что ему казалось, будто они стояли перед ним, своим
повелителем, в нескольких шагах. Особенно та, что была светлее шерстью,
стройнее и легче на ногу, чем все остальные... Бык снова вздохнул.
Близилась осень, кровь бежала по жилам быстрее ото дня ко дню.
Солнце стекало по широким листьям лип, бросая трепещущие блики на его
матово-черное сильное тело, прочерченное вдоль спины узким белым ремнем...
Но вдруг он вскочил на ноги так стремительно, как будто из-под
деревьев снова дохнуло смертоносным жаром огня. Упругий хвост схлестнул
бедра. Так вот что помешало ему спать... Переменчивый ветер снова дунул с
той же стороны, что и тогда. И теперь он уже явственно донес до слуха
голоса перекликавшихся собак.
Жадно раздувшиеся ноздри быка втянули воздух, и глубоко в груди
родился угрожающий рокот. Глаза тура начали наливаться кровью. Рядами с
запахами лошадей и собак витал ненавистный человеческий дух.
Он свирепо фыркнул и шагнул вперед, пугая надвигавшуюся опасность, -
так, как по осени пугал равных себе. Но угроза не помогла. Запах продолжал
упрямо расти, и тогда он повел коров прочь. В темную чащу, не раз и не два
укрывавшую его семью от врага.
Он уходил не торопясь и с достоинством, как подобало лесному князю,
чьих страшных рогов боялись и волк, и медведь.
Лошади, собаки и люди добрались до места его недавней стоянки и по
горячему следу свернули в ту же сторону, что и туры. Недаром, знать,
смутное присутствие человека, пусть не смевшего подходить близко, тревожило
быка уже несколько дней... Еще раз поймав этот запах, рогач яростно
хрюкнул.
И побежал...
Человек был слаб, но, как почти все слабые, - хитер. Ему не
требовалось подходить близко, чтобы вонзить блестящее жало в шею или
загривок. Люди не имели рогов. Они носили их в руках и трусливо метали
издалека. Люди плохо бегали, но зато ездили на лошадях, служивших их воле.
Они почти ничего не слышали и не ведали запахов, так ярко окрашивавших мир.
Но они приводили с собой собак... Двуногие создания были ничтожны - тур
растоптал бы такого легко, встретив один на один. Но их было много. Как
волков, что загоняют добычу по весеннему насту, ранящему ноги бегущих.
Из пасти быка свесился дымящийся красный язык. Он легко перелетал
поваленные стволы, с треском крушил грудью подлесок. Ярость и унижение
толчками бились в его сердце...
Псы заливались теперь прямо за спиной, и для того, чтобы хорошо
слышать их, больше не нужен ветер. Иные начали даже обходить его стадо,
подбираясь с боков.
Разогнавшись в беге, тур зацепил плечом одинокую березу, выросшую на
поляне, и хрустнуло, мотнув белым стволом, стройное дерево... острая щепка
провела на боку зверя кровавую черту.
Первая боль холодом окатила быка. Он остановился на всем скаку, так,
как умел это только он. Успел увидеть пропадавший в кустах силуэт
светлошерстной... и, круто развернувшись, с ревом взметнул на рога отчаянно
завизжавшего пса.
Свора окружила его, оставив туриц убегать. Бык завертелся на поляне,
увеча собак, хватавших его за бока и за задние ноги. Его грозный боевой
клич перекрывал и визг раненых, и остервенелый лай нападавших. Ярость боя
овладевала им безраздельно. Почти такая же, как та, что осенью, в пору
желтых листьев, отрывала его от лакомых желудей и несла куда-то по
затянутому паутинками лесу, заставляя пугать робких коров и, трубя,
вызывать на бой каждого встречного...
Светлые рога тура заливал теперь тяжкий багрянец. Собаки порастратили
свой пыл и больше не смели бросаться на него, ограничиваясь лаем. Победный
рев быка потряс притихшую чащу. Он был готов сам пуститься навстречу
погоне. И в открытой схватке узнать, кто же сильней!
Долго ждать не пришлось. Мягкая лесная земля донесла близкий топот. И
два светлых пятна одновременно выскочили из-за деревьев и понеслись к месту
боя, делаясь .все четче и четче и превращаясь в двоих всадников - один на
соловом, другой на сером в яблоках коне. Один - с копьем в руках, другой -
с тугим охотничьим луком...
Тур коротко проревел и двинулся навстречу. Бесстрашный живой таран,
оснащенный двумя бьющими без промаха мечами. Лук и копье могли оборвать его
жизнь - но не его бег. Стрела барсучанина Азамата впилась в основание
шеи,наконечник копья оцарапал плечо... А в следующий миг боярин Вышата
Добрынич полетел куда-то в сторону, взметенный на рога вместе с дико
закричавшим конем.
Азаматов жеребец в ужасе шарахнулся прочь, только для того, чтобы
угодить ногой в яму, упасть и забиться, придавив к земле седока.
Вышате еще повезло. Он успел соскочить с солового чьи копыта в муке
молотили воздух. Страшные рога лишь скользнули по его бедру, располосовав
вышитую штанину. Но копье вырвалось из руки и отлетело в сторону, и Вышата
знал, что подобрать не успеет. Тур, проскочивший вперед, стряхнул повисшего
на горле пса и устремился прямо к нему.
Азамат, что-то крича, швырнул обломками лука - но зверь и не заметил.
Вышата прижался к липе и нашарил у бедра последнюю надежду - меч...
Вырвал его из ножен... и рука ощутила непривычную легкость клинка,
обломавшегося ровно посередине. Так вот что коротко треснуло при первом
ударе быка, так вот что защитило ему ногу!
Резкий, оглушительный свист отвлек быка, заставил невольно скосить
близорукие глаза... Что-то черное мчалось к нему слева. Еще тур? Откуда он
взялся здесь, неведомый собрат? Как посмел войти в его лес? Почему так,
странно, не по-турьи кричит, почему от него пахнет человеком, кожей,
железом?!
Рогач не успел понять всего этого до конца. Не успел повернуться к
незнакомцу широкой грудью и познавшими битву рогами. Не успел хотя бы
подставить плечо, несокрушимое, как поросший мхом валун... Князь Чурила:
Мстиславич с маху вогнал копье в жарко дышавший бок, невиданным
приемом зажав под мышкой лущу. Сила его руки сложилась с силой коня...
вороной Соколик на всем скаку ударил тура грудью и со стоном осел на задние
ноги.
Рогач, остановленный в пяти шагах от Вышаты, лишь чуть покачнулся.
Медленно опустилась, точно к чему-то принюхиваясь, тяжелая голова.
Опал жесткий чуб между рогов. Нехотя улеглась на загривке вздыбленная
щетина. Мелькнул перед глазами золотистый, пахнущий жизнью круп
светлошерстной... и солнце разом и навсегда опустилось за лес. Тур молча
подогнул передние ноги, и по-валившее его копье глянуло в небо.
- Жив, боярин? - спросил Чурила хрипло, соскакивая с коня. Соколик, не
робевший под вражьими стрелами, мелко дрожал.
Азамат-барсучанин подошел к ним, прихрамывая на помятую ногу и
краснея, - было стыдно. Охотник за охотником выезжали на поляну,
останавливали взмыленных лошадей, подзывали уцелевших собак. Смотрели,
качая головами, на учиненное туром побоище, на двух искалеченных коней, на
пешего, потерявшего меч боярина Вышату. Подъехал Халльгрим, глянул на
поверженного великана... Ему, Халльгриму, случилось раз идти с ножом на
белого медведя. Лесной бык был противником не хуже...
Чурила взобрался на мертвого тура, обеими руками схватил копье и не
без усилия вытащил его вон.
- Храбр ты, княже, без меры, - сказал Вышата ворчливо. - Метнул бы
тебя зверюга, что бы мы княгине твоей сказали...
В голосе боярина впервые не было ни обиды, ни недовольства. Чурила
вытер копье о траву и ответил:
- Так ведь и мне, боярин, перед дочкой твоей стоять бы пришлось.
Возвращение в Беличью Падь было веселым и шумным. Скрипя, катилась
нагруженная добычей телега. Выбежавшие навстречу ребятишки и с ними
Радогостев хазарчонок Светозар разглядывали убитого тура. Даже мертвое,
страшилище внушало почтение: вот-вот вскочит и бросится, наставляя рога...
- Не бросится! - сказал Радогость, на зависть всей ребятне поднимая
Светозара в седло. - Никуда больше не побежит.
Телега переваливалась на ухабах. Голова тура моталась из стороны в
сторону и печально покачивала огромными рогами, словно прощаясь со всем,
что окружало тура при жизни...
Вышел встречать охотников и седоглавый кугыжа.
- Славного зверя приглядел, дед Патраш! - еще издали крикнул ему
князь.
- Теперь баньку вели топить!
- Уже, господине, - поклонился старик, радуясь, что угодил. - Все
приготовил. Знаю, какую любишь... Чурила подъехал и спешился, бросив Люту
поводья.
- Приглашай, дед, да смотри квасу не забудь... Пошли, что ли, бояре!
Баня деда Патраша курилась у бережка, натопленная так, что бревна стен
чуть не лопались от щедрого жара. Притворив дверь, стали скидывать
засаленную, заскорузлую от пота одежду. И Халльгрим с Чурилой, оставшись в
чем мать родила, посмотрели один на другого с уважением. Подле князя сын
Ворона казался совсем светлокожим: ему, бродяге, в это лето было не до
солнца. Но на этом различие кончалось. Обоих можно было поворачивать над
огнем - не вышла бы ни единая капелька жира. Уже не удивляло, что тогда, в
поединке, ни один не вырвал победы: железо нарвалось на железо, сила на
силу...
- Что разглядываешь, точно красную девку? - невольно улыбнулся князь.
Халльгрим коснулся пальцем длинного рубца, тянувшегося у того по
загорелому боку:
- Кто это так тебя, конунг?
- Хазарин, - ответил Чурила, - тот же, что лицо разукрасил... А тебя
кто? Сзади?
- Медведь, - уже отдаваясь блаженному теплу, проворчал Виглафссон. -
Белый. Это было давно.
Ратибор с Радогостем разложили Чурилу на добела выскобленной лавке,
подобрались с двух сторон - и одновременно пустились трепать о княжескую
спину пушистые веники. В бане сразу же родился свежий лесной дух: повеяло
березой, дубом и сосной. Чурила только стонал, изнеможенно жмуря глаза.
- Пару, пару поддайте...
Резной липовый ковшик опрокинулся над раскаленными камнями. Душистое
облако с шипением ударило в потолок.
Халльгрим с завистью поглядывал на гардского конунга. Тот, малиновый с
ног до головы, уже с азартом охаживал веником распластанного на полке
Радогостя. Одноглазый ярл мало-помалу начинал светиться всем телом, точно
крица, брошенная в горн.
Виглафссон привычно поискал глазами сына и только тут вспомнил, что
забыл-таки позвать его с собой в баню.
- Сделай мне так же, - попросил он Торгейра. Левша, усердно
растиравший изуродованную руку, блеснул из полутьмы белыми зубами:
- Ложись...
Хевдинг подставил ему спину.
- Где это ты... так наловчился? - спросил он немного погодя, ощущая,
как под ласкающими ударами рассасываются, точно вовсе их не бывало, старые
шрамы.
- А все там же, - мерно трудась обеими руками, отозвался Торгейр. - У
вендов...
Боярин Ратибор, отдуваясь, умащивался невиданным снадобьем: медом,
перемешанным с солью.
- Дороден я, - в смущении пояснил он урманам. - Князь вот говорит,
кольчуга скоро налезать перестанет...
По круглому лику боярина катилась обильная влага. А на полке, в
горячем вихре, ахал и охал Вышата Добрынич. Попятнанное рубцами, заросшее
седой шерстью тело полосовали в шесть рук.
Чурила - только головни от него зажигать - ударом плеча распахнул
дверь, пролетел мимо шарахнувшегося кугыжи и с разгона ухнул в речку. Двое
викингов и бояре со смехом, с гиканьем посыпались следом. Холодная вода
перехватывала дух...
Вымывшись, князь потребовал квасу.
- И мне, - жалобно попросил Ратибор. Он лежал завернутый в холстину,
вовсю продолжая потеть.
- Не дам, - сказал князь. - Ты у меня дождешься, кони ложиться начнут.
- Ну вот, - заворчал боярин обиженно. - Как что, так Ратибор да
Ратибор, а потом даже квасу жалеешь...
Чурила только махнул на него рукой. Дед Патраш сам подал пузатый ковш
и остался стоять перед князем, выжидательно сцепив у пояса корявые пальцы.
- Что, старинушка? - спросил Чурила, передавая ковш Халльгриму. -
Просить о чем-нибудь хочешь?
Мудрый дед безошибочно подобрал время. Молодой князь после бани был
мягок и добр, словно ласковые венички прошлись не только по его телу, но и
по душе. Кугыжа склонился перед ним едва не до земли.
- Всем родом челом бьем тебе, господине. Гневлив нынче Бог наш Кугу
Юмо... жертвы просит... Чурила сказал:
- Я-то тут при чем? Ваш Бог, не мой... я ему не молюсь.
Патраш продолжал:
- Кугу Юмо живет в святом лесу, к которому мы, меряне, не смеем сейчас
приблизиться. Ты - другое дело... Помоги, княже, умилостивить Кугу Юмо. Не
то следующим летом всех нас в холопы к себе поведешь...
Князь нахмурился. Он знать не знал мерянского Бога но вот дань...
- Ладно, дед, - пообещал он. - Подумаю.
На другое утро к молению стали готовиться еще затемно. Первым долгом
из селения выпроводили всех мужчин. Троих дряхлых дедов спрятали по сараям.
Даже князя кугыжа попросил удалиться. Негоже смотреть на таинство мужским
глазам.
Чурила увел дружину в лес не пререкаясь. И там велел боярам
присматривать, как бы кто из любопытных молодых воинов не ускользнул назад.
Кроме женщин остался дома только кугыжа. Еще накануне он тщательно, до
бритвенной остроты наточил прадедовский жертвенный нож. И вот теперь старец
подошел к своему кудо, поднял у входа большую пустую корзину и стукнул
черенком ножа в еловую дверь.
- Кто там? - спросила изнутри старшая дочь.
- А кого ждете? - чужим, грозным голосом спросил дед Патраш.
- Ждем великого Бога Кугу Юмо...
Старик распахнул дверь властным движением посланца сердитых небес. Не
узнать было робкого кугыжу, еще недавно с поклоном целовавшего княжеское
стремя... Через порог ступил в дом суровый, всезнающий волхв.
Его женщины, от старухи до внучки, в ряд стояли у очага, повернувшись
ко входу обнаженными спинами. У каждой с шеи свешивались на цветных шнурках
лепешки, мешочки с зерном и мукой, вяленые рыбки, бурачки с маслом и
медом...
Один за другим кугыжа обрезал эти шнурки, складывая приношения в
корзину, - и быстро, почти не делая больно, колол обоюдоострым лезвием
белые, незагорелые спины и плечи.
Женщины стояли молча, не шевелясь. Не пикнула даже тринадцатилетняя
внучка. Все знали: Кугу Юмо примет жертву и прикажет Ведь-Аве, Матери Вод,
вновь наполнить рыбой реку... а лесной хозяйке - вернуть назад откочевавшую
дичь. Примет он и капельки крови, оставшиеся на ноже. И у каждой женщины
родятся крепкие, здоровые дети...
Наполнив корзину, кугыжа так же молча повернулся и вышел во двор.
Оставил свою ношу у забора и зашагал к следующему дому, чтобы вновь
стукнуть в дверь рукояткой ножа:
- Кто там?
- А кого ждут?
- Ждут небесного хозяина Кугу Юмо...
Утро было холодное - надвигавшаяся осень расчесывала в лесу белую
гриву тумана, и Даждьбог не торопился смахивать ее огненным крылом. Воины,
поднятые ни свет ни заря, зевали, кутались в плащи, раскладывали бледно
светившиеся костерки.
К Чуриле, гревшемуся у огня, подошел Ратибор. Боярин тащил с собой
отрока, пойманного при попытке улизнуть в Падь. Парень плелся за ним,
согнувшись в дугу, краснее рака: жесткие пальцы боярина намертво зажали его
ухо.
- Вот, - сказал Ратибор, толкая его вперед. - Не указ тебе, сосунку,
слово княжеское, так и ступай отцу-матери помогать репище вскапывать... Не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг