умница, видать, понимал, что понесет слепого. Переступал по снегу
осторожно, послушно...
Хельги наклонился напоследок к Звениславке, дотянулся, провел ладонью
по ее лбу.
- Вернусь, - сказал, - подарок привезу...
Острое писало, сработанное мастером Иллуги, чертило буквицу за
буквицей, испещряло гладкую бересту...
"...А Правда у урман - строгая, - записывала Звениславка. - И во
всякой земле своя. Но всюду, как сказывают, есть обычай один. Не смеют эти
люди поднять друг на друга руку в день веча. Даже если кто месть мстит за
отца или за брата родного. А того ради всякий, на вече собираясь, в знак
мира перевязывает ножны ремешком..."
Вот пошел пятый день, как проводили Хельги в дорогу. И тут в Сэхейм
пожаловали новые гости! И на этот раз - с полуночной стороны.
Угасал короткий зимний день, да и не день вовсе, так, далекий свет
из-за гор, когда одни за другими перепорхнули прочно застывший фиорд шесть
узких и вертких санок-нарт, зафыркали возле ворот большеглазые рогатые
олени! Дома, в Кременце, Звениславка видала лосей и в санной упряжи, и под
седлом, но оленей - ни разу. Да и олени здешние были какие-то не такие:
дивуйся, кто увидал! И люди сошли с нарт больно уж странные. Все, как один,
невысокие, чуть не меньше Звениславки. Но крепкие с виду, чуть-чуть
раскосые и с головы до ног в изукрашенном вышивкой оленьем меху... А речь
их показалась Звениславке сродни мерянской. Но не совсем.
Урмане встретили оленных людей, как ближнюю родню. Пригласили в дом,
но те не пошли: на вольном воздухе оно привычней. Только заглянули
проведать Халльгрима - и наружу. Живо растянули припасенными шестами
кожаные палаточки-чумы, разложили костры... Устраивались прямо на
просторном дворе, как видно, хозяевам доверяли. А коней рогатых выпрягли и
пустили пастись - добывать из-под снега широкими копытами жухлую траву и
пестрых мышей.
Звениславка поймала за руку Скегги, и тот торопливо рассказал ей, что
это приехали из своего Финнмерка люди племени квеннов. Привезли дань. А
привела их старуха охотница по имени Бабушка Лосось!
Любопытная Звениславка долго ходила между палатками. Благо никто не
гнал. Смотрела, как квенны с урманами снимали с нарт моржовые клыки,
красную рыбу, птичий пух и меха. То-то будет чем торговать на будущее лето!
Богатая дань - за страх такую не соберешь. Да чтобы сами везли!
Знать, не одни квенны жили в той полуночной стороне. Был и лютый враг,
от которого Халльгрим их защищал. Тут припомнились было какие-то разговоры
о давней поездке братьев в Финнмерк... но вот беда - говорили о том в
Сэхейме всегда неохотно, как о деле, принесшем великую неудачу. И с чего бы
такое, дань-то - вон ведь лежит?
Однако расспрашивать Звениславка все равно не решилась. Даже Скегги.
Что еще выплывет - может, лучше бы и вовсе не знать...
На другой день она снова гуляла по двору, обходя дымившиеся костерки.
Рассматривала квеннов в их оленьих одеждах и шапках с пушистыми
кисточками.
Женщин, что прямо на морозе кормили грудью детей... Другому смотреть и
то холодно, а этим что с гуся вода. Видать, крепкие охотники подрастут!
- Брусничника, - окликнули ее сзади. - Подойди, брусничинка, дай тебя
разглядеть...
Перед одной из палаток у маленького яркого костра сидела на нарте
женщина-вождь. Звениславка подошла к ней, робея: сама видела, как другие
квенны чтили старуху... и побаивались, кажется.
Бабушка Лосось усадила ее на нарту подле себя, взяла за руку и вдруг
спросила:
- Что, не принесешь сына своему мужчине? Может, травы какой дать или
слово над тобой сказать?
Лицо у нее было в морщинах, что печеное яблоко, но глаза - быстрые,
зоркие: охотилась бабка удачливее молодых. Звениславка почувствовала, как
жаром охватило щеки...
- Он... не мой мужчина... мой мужчина... далеко! А здесь я не своей
волей живу.
Почему-то она сразу смекнула, что речь шла об уехавшем Хельги...
Бабушка Лосось по-птичьи склонила голову к плечу и долго смотрела на нее,
ничего не говоря, и вроде бы жалость проступила в ее карих глазах.
- Где же твое стойбище, брусничинка моя? Звениславка махнула рукавицей
в ту сторону, где, не в силах подняться над горами, желтым заревом тлело
солнце.
- Там... и много дней пути...
Бабушка Лосось кивнула головой - поняла, мол. И надолго умолкла.
Потом, протянув руку, коснулась застежек Звениславкиного плаща, тех двух
лиц, старого и молодого.
- Все-таки ты - его женщина, - проворчала она. - Он выбрал тебя, и я
это вижу. А мог взять любую мою озорницу, красивую и веселую, как чайка
весной. А ты знаешь, брусничинка, отчего у него в глазах ночь?
Звениславка ответила растерянно:
- Его помял на охоте белый медведь... Женщина-вождь испуганно
взмахнула оленьими рукавами:
- Не называй имени Хозяина Льдов, он может услышать и прийти туда, где
о нем говорят неосторожно! Ты, глупая, не знаешь, что он иногда крадет
женщин, и те женщины потом приносят домой маленьких сыновей! Нынче снег
выпал в четвертый раз с тех пор, как твой мужчина вместе с братом приехали
к нам по морю в том большом челне, у которого на носу злой зверь. Они
пристали к нашему берегу, и мои внуки вынесли менять добрые шкурки. Братья
дали взамен мягких тканей и железных гвоздей, а потом стали спрашивать, что
нового слышно.
Бабушка Лосось задумчиво погладила седые косы, никогда не знавшие
ножниц: как бы не подхватил срезанные волосы злой дух-оборотень да не
наделал беды... И продолжала:
- Тогда-то мои внуки пожаловались на Хозяина Льдов, что поселился
поблизости и таскал оленят. И мои внуки не смели к нему подойти, потому что
не простой это был зверь. Не брали его ни стрелы, ни острые костяные копья,
много охотников погубил! А твой мужчина и его брат, тот, что теперь лежит в
доме, сказали, что это дело для воинов. И пошли на Хозяина Льдов вдвоем...
Звениславка слушала, не перебивая. Только сердце невесть почему
отчаянно колотилось.
- Хозяин Льдов беспощаден и могуч, - продолжала Бабушка Лосось. -
Братья одолели его, но он ранил обоих. А уже умирая, ударил твоего мужчину
лапой по голове. И на другое утро он стал спрашивать, что такое случилось и
не погасло ли солнце. А потом попросил, чтобы брат дал ему смерть, но тот
не послушал. И потому-то мои внуки всякий год приезжают сюда за ножами и
головками для стрел, чтобы Хозяин Льдов знал, какие великие охотники пришли
нам на помощь. Принеси сына своему мужчине, брусничинка, и это будет
охотник еще лучше отца.
Звениславка вдруг вскочила на ноги... не помня себя, кинулась наутек.
Остановилась только за домом. Глотала мерзлый воздух и никак не могла
отдышаться...
Хельги отсутствовал двадцать два дня. И вернулся, когда Бабушка Лосось
со своими внуками еще гостила в Сэхейме.
Появился он в полдень. И не со стороны Терехова, как ездили обычно.
Что-то заставило его выбрать другую дорогу, более короткую, берегом
моря. Этой каменистой тропой пользовались только в великой спешке. Была она
и тяжела, и опасна: счастлив, кто одолел ее верхом и не переломал ног ни
себе, ни коню...
Когда побежали встречать, Звениславка разглядела прибывших еще со
двора.
Они спускались по склону горы - Хельги впереди всех, за ним Бьерн,
потом все остальные и следом еще две вьючные лошади с поклажей... Все на
месте. И люди, и кони, и столько же, сколько уезжало.
И что-то было не так. Она не сразу поняла, что именно.
Хельги сам правил конем... Бьерн Олавссон больше не держал буланого
под уздцы.
Заметив это, Звениславка не пошла дальше. Прислонилась к створке ворот
и осталась стоять. Ослабли ноги...
Лошади в мохнатой зимней шерсти чуяли конюшню и резво несли седоков.
Вот подъехали поближе, и стало видно, что Хельги снял повязку с лица.
Рановато же он это сделал:
Звениславка разглядела страшные синяки вокруг глаз, какие получаются
от удара в голову, и багровый конец уходившего под волосы рубца. И еще
глаза.
Которые смотрели...
Вот подъехали совсем близко. Хельги хохотал во все горло, указывая
пальцем по очереди на каждого из встречавших и называя по имени: всех знаю,
ты - Гуннар, ты - Сигурд, а ты, верно, тот самый рисунг Скегги сын Орма...
Звениславка и не думала никогда, что он способен был так веселиться...
...Он мельком, равнодушно скользнул глазами по одинокой фигурке возле
ворот. Продолжая смеяться, направил коня во двор, к кострам и палаткам, к
охотникам Бабушки Лосось, шумно высыпавшим навстречу. Но потом будто
вспомнил о чем-то. Дернул поводья... повернул назад. Умолк и стал смотреть
на серебряные застежки. Потом глянул Звениславке в лицо... В первый раз
увидел ее! Спрыгнул с седла и пошел к ней по хрустевшему снегу. И
походка-то у него была теперь совсем другая. Широкая, упругая, легкая.
Она смотрела, как он шел к ней по снегу. Страшилась, ждала - сама не
зная чего...
Подошел. И остановился. В синих глазах бился живой свет.
- Значит, мать тогда сказала правду, - проговорил он негромко. - Стало
быть, это ты и есть Ас-стейнн-ки. А я думал, ты красавица!
Звениславка не успела ответить. Хельги вдруг сгреб ее в охапку и
крепко поцеловал. Прямо в губы!.. Звениславка ахнула, прижала ладони к
щекам. А Хельги был уже среди квеннов... Могучими руками подхватил с нарты
Бабушку Лосось:
- Ну, здравствуй, старая комариха!
Все-то ему было нынче легко, все весело, все удавалось.
В доме уже знали о случившемся. Видга и тот впервые со дня смерти
Рунольва оставил отца - ринулся во двор поглядеть на чудо. Но Хельги его
опередил. Ввалился в Дом, не обметя снега с сапог.
- А где тут прячется от меня этот ощипанный петух Халльгрим
Виглафссон?
- Однако и страшен же ты, - сказал ему Халльгрим. - Видел бы, на кого
похож!
Он сумел даже приподняться на локтях, чтобы все знали: нескоро еще
придется копать могилу для старшего в роду. И он улыбался. Кажется, тоже за
все это время - впервые...
А Звениславке в подарок досталась меховая шапка русской работы. Хельги
купил ее у одного малого, которого так и прозвали - Гардцем за то, что тот
всякое лето ездил торговать на восток в город Ладогу, по-урмански
Альдейгью-борг. С ним Хельги сошелся в первый же день тинга, еще прежде,
чем спала с его глаз четырехлетняя тьма. И купил шапку, не торгуясь и
понятия не имея, красивая или нет. Он не сомневался, что Звениславке
понравится. И не ошибся.
Знать бы ему еще, что она порой брала эту шапку с собой в постель, под
одеяло, и гладила в темноте пушистую куницу, и тогда женщинам, лежавшим
поблизости, казалось, будто Ас-стейнн-ки всхлипывала - тихонько, совсем
тихонько...
Но оказалось, что все добрые вести, привезенные Хельги с тинга, на том
и кончились.
- Я видел Гудмунда херсира, брат, - рассказал он Халльгриму, когда за
нартами уехавших квеннов улеглась снежная пыль. - Гудмунд нынче летом ездил
торговать в Скирингесаль... Теперь он говорит, что рад был выбраться оттуда
живым и увести корабли. Там, в Вике, теперь большое немирье. И все из-за
этого Харальда конунга, того, что сидит в Вестфольде.
Халльгрим только молча кивнул. Чему удивляться, если дед этого
Харальда - Гудред Охотник - когда-то согнал с наследной земли и их с Хельги
деда? И тот скитался не год и не два, и лишь сыну, Виглафу, удалось крепко
сесть на берегу...
- Люди передают, - продолжал Хельги, - будто Харальд недавно
посватался к одной девушке по имени Гида. Это дочь Эйрика, конунга хердов.
И ты знаешь, что она велела ему передать? Что, мол, пойдет за него, и с
радостью, но только если он прежде станет конунгом всей Норэгр. А то
конунг, у которого всего пара фюльков, ей совсем ни к чему!
- Красивая, наверное, - сказал Халльгрим. - Но глупая. Хочет, видать,
чтобы он и вправду со всеми схватился. И начал при этом с ее отца!
- Может, и так, - ответил Хельги. - Однако надобно тебе знать, что
Харальд и в самом деле поклялся не стричь и не чесать волос, покуда не
станет конунгом всей страны. И его уже прозвали за это Харальдом Косматым.
И весь Вик его слушается, будто так тому и следует быть.
Халльгрим сказал задумчиво:
- А Рунольв ходил служить его отцу Хальвдану. И тот, как говорят,
водил с ним дружбу, пока не утонул в полынье. Так что вряд ли Харальду
охота будет разбираться, кто здесь нарушил закон, мы или Рунольв. Если уж
кто жаден, тот не насытится половиной куска!
Оба понимали, что предзнаменования были недобрыми. И Хельги заметил:
- Вот уж верно сказано, не зарекайся утром, что вечером уляжешься
здесь же. Это хорошо, брат, что у нас теперь есть еще один корабль...
Впрочем, до лета было далеко.
Однажды Видга и Скегги отправились на охоту. Днем раньше над
побережьем белой северной совой пролетела метель; эта метель пригнала из
заваленной снегом тундры великое множество куропаток, лакомых до
заледенелых ягод и почек, ожидавших тепла на ветках берез... Видга надеялся
на добычу, и поэтому Скегги тащил за собой берестяные салазки. Когда они
выходили за ворота, Скегги сказал так:
- Не гляди, что в санки впряжен мед вкусивший. Будешь благодарна
скалвду за поклажу!
К кому он обращался, оставалось неясным. Наверное, как это часто
бывало, к Ас-стейнн-ки. Видга двинулся первым, прокладывая лыжню. Малыш
весело затрусил следом за ним.
Мальчишек ждали к вечеру... Но еще до полудня Скегги что было духу
примчался обратно к воротам - один.
- Меня Видга послал, - кашляя, объяснил Скегги удивленным и
встревоженным сторожам. - Он сейчас придет, он человека нашел.
Скоро сын хевдинга и впрямь показался из леса. Его лыжи тяжело
приминали пушистый искрившийся снег:
Видга тащил спасенного на плечах. Тот слабо шевелился, видно хотел
идти сам, но сил не хватало. Видга вошел во двор, и человека сняли у него
со спины.
- Это женщина, - сказал внук Ворона и вытер снегом распаренное
лицо.Отнесите ее в женский дом, пускай разотрут...
- Мы увидели сугроб, из которого шел пар, - возбужденно рассказывал
Скегги. - Тогда Видга велел мне забраться на дерево, а сам приготовил копье
и стал ворошить этот сугроб. Мы думали, что там зверь, но потом. Видга мне
крикнул, чтобы я слезал. Мы долго ее тормошили, и она сперва только
стонала, а потом очнулась. Мы ее спрашивали, кто такая, но она не сказала.
Видга ее потащил, а меня послал вперед. Вот!
К вечеру любопытные молодые хирдманны вызнали у женщин, что Видга спас
девушку, и притом совсем молоденькую, никак не старше себя самого. Что у
девчонки были волосы по колено длиной, густые, как водоросли, и рыжие, как
осенние листья. И кожа белее всякого молока. И глаза - карие, блестящие и
большие, но не слишком веселые. И она действительно не могла говорить. Хотя
оборачивалась на голос и понимала, если к ней обращались.
- Может, ей мой голос понравился бы? - спросил один из парней. - Уж я
бы ее развеселил и научил заодно, как произносить мое имя...
Видга, слышавший эту похвальбу, только усмехнулся.
- Я не разглядывал, так ли она красива... Но она не застряла бы там в
лесу, если бы не сломала лыжу, можешь мне поверить. И еще я приметил, какой
нож висел у нее на поясе... подлинней твоего! Думай дважды, если вправду
решишь ее обнимать!
Сам Видга женщин ни о чем не расспрашивал. Был зол - девчонка
испортила ему охоту. Правду сказать, он не встречал еще ни одной, от
которой следовало бы ждать Добра...
Откуда шла найденная в лесу и где стоял ее дом, расспросить так и не
удалось. Зато очевидно было, что в Сэхейме ей нравилось и уходить отсюда
она не собиралась. Отлежавшись,. девчонка принялась помогать по хозяйству,
и грязная работа пугала ее меньше всего. Но почему-то ей особенно нравилось
в конюшне, среди вздыхавших и косившихся лошадей... Скоро там у нее завелся
любимец: большой серый жеребец, тот самый, на котором когда-то ездил
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг