Председателя КОМКОНа его не замечали. Они готовы были с жаром обсуждать то,
что случится с Землей, но не то, что случится с Пандорой. Но... может быть,
они правы? Может быть, Земля важнее? Что важнее человечеству - другие
планеты, другие цивилизации или само человечество? И будет ли человечество
человечным, если оно все же решит, что нет более ценной вещи, чем оно само?
Конечно, еще никто не ставит этот вопрос настолько ясно. Мы еще не кончили
свое развитие, которое проходит любой разум - от максимальной
раздробленности до максимально возможного объединения. Но еще поколение, два
поколения и нам придется решать эту проблему - а что же дальше? Успокоение?
Замыкание на самих себе? Или все дальше, все вперед, уже не во имя самих
себя, а во имя других? Человечность - это серьезно. Вот только что есть
человечность?
А Поль ощущал, что после трудной, изматывающей работы в голове
наконец-то нечто подвинулось, состыковалось, встало на свое место и получило
вполне тривиальное объяснение Нет, не тривиальное, конечно же, а... научное,
скажем так. Все эти неясные слухи о Ионеско, винившем себя в гибели
туристов, а затем утверждавшем (в приватной компании, естественно), что
встретил их в лесу живыми и здоровыми. Все эти еще более неясные слухи о
Хайроуде, который ни в чем себя не винил и не признавался (на людях), но
который тоже, в конце концов, не выдержал и сбежал с Пандоры. Все эти
Выпадения с их оживлением давно погибших животных и растений... И был от
всего этого не восторг, не страх, а простое и примитивное облегчение, что
наконец-то закончилась неизвестность и все может вернуться в свою колею. И
нет здесь никаких проблем. Пережили фукамизацию, переживем и бессмертие.
Чудовищная биоадаптация не менее шокирует человека неосведомленного, чем
чудовищная регенерация. Главное - не видеть в этом чуда и мистики, потому
что никаких чудес и мистики во Вселенной нет.
- Можно мне высказаться? - поднял руку Леонид Андреевич. - Вопрос
бессмертия, конечно, интересен. Но считаю, что нашей комиссии необходимо
несколько сместить акценты. У нас есть более важная проблема для обсуждения.
Эпилог. Алмазный пляж
Приближался полдень, и песок обжигал даже сквозь большие полотенца,
которые они притащили с собой. Над пляжем стояло жаркое марево, и далекие
коттеджи казались погруженными в желтый вязкий туман. Океан лениво
накатывался на берег, не в силах поднять волну, и вода лишь изредка
достигала пяток, вымывая под ними ямки. Мбога несколько раз лениво предлагал
Леониду Андреевичу перейти в тень деревьев, но Горбовскому было даже лень
отвечать, и он лишь мычал в ответ. Бледная кожа звездолетчика медленно, но
верно изжаривалась под первым красным солнцем Пандоры. Наконец Мбога
зачерпнул воды с парочкой подвернувшихся медуз и выплеснул студенистую массу
Горбовскому на живот. Леонид Андреевич от неожиданности вскочил, взвизгнул и
огрел Мбогу полотенцем.
- Сгоришь, Леонид, - увещевал его Мбога.
- Я горю только на работе, - ответил Леонид Андреевич, собирая в охапку
одежду. - В отпуске я отдыхаю.
Они прошли узкую полоску пляжа и уселись под старыми соснами. Сосны
были единственными деревьями, прижившимися здесь. Пейзаж получался
совершенно прибалтийским, если бы не теплый океан и не встававшая за лесом
волна величайших в обитаемой вселенной дюн. Поднявшись по откосу, можно было
увидеть пустынный пейзаж с редкими островками зелени. Лес прятался за
горизонтом, и ему не было здесь места.
Среди сосен прятался их коттедж - с мягкими лежбищами и
кондиционированным воздухом. Но идти туда не хотелось, хотелось вот так
сидеть, смотреть на океан, на песок и ни о чем не думать. Загар к
Горбовскому не прилипал, его кожа только шелушилась и пузырилась, и почти
каждый вечер, охая, он намазывал себя кефиром и обещал больше на солнце не
появляться. Ночью кондиционеры по чьему-то замыслу нагоняли в домик холод, и
Леонид Андреевич, забывая все свои обещания, вновь выбирался на пляж,
подставляя покрытое изморозью тело уже сразу двум солнцам. Мбога его ругал,
призывал в свидетели Хосико-сан, но Горбовский был тверд в своей лени.
Завернувшись в полотенце, Леонид Андреевич сел под деревом.
- Хорошо, - сказал он.
Мбога посмотрел на спокойный океан и подтвердил:
- Хорошо.
- Не хочется улетать.
- Не улетай, - разрешил Мбога. - Ты заслужил себе отпуск.
- Нельзя расхолаживать Марка, - объяснил Горбовский. - Совсем ведь
обленится Валькенштейн.
У Мбоги имелось другое мнение на этот счет, но он вежливо промолчал.
Маленький доктор посмотрел в небо, словно надеясь разглядеть сквозь синеву
висящий на орбите шестикилометровый сверкающий цветок "Тариэля", но в данный
момент там ничего не было, кроме редких и совсем по-земному белых облаков.
- Ты теперь у нас почти бессмертный, - задумчиво сказал Мбога. -
Расскажешь об этом Марку?
Горбовский махнул рукой:
- Это не самое удивительное, что может случиться со звездолетчиком.
Однажды я был ходячей радиостанцией. Вещал в УКВ-диапазоне.
- Музыку? - поинтересовался Мбога. - Собственного сочинения?
- Нечто невразумительное. Помехи. Я вещал помехи.
- Некоторые считают, что ты их вещаешь до сих пор.
- Это ты про Странника? - усмехнулся Леонид Андреевич.
- Всем известно, что Горбовский не любит Странника, - философски
заметил Мбога.
Леонид Андреевич выкопал из песка маленькую шишку и запустил в океан.
- Всем известно, что Горбовский скептически относится к самой идее
Комиссии по Контролю, - возразил он.
- Хм... А где ты был несколько лет назад, когда все это обсуждалось в
Мировом Совете, и когда Бромберг плевался ядом и обзывал КОМКОН-2 тайной
полицией?
- Я не против Комиссии, - покачал головой Леонид Андреевич. - И
Комиссия нужна, и такие люди, как Сикорски, - тоже. Речь ведь совсем о
другом: пока такие... гм... спецслужбы будут существовать, обязательно будут
гибнуть ни в чем не повинные люди, даже если во главе Комиссии стоит такой
порядочный чиновник, как Сикорски.
- Люди гибнут всегда, - сказал Мбога. - И чаще всего - ни в чем не
повинные люди.
- Да, - согласился Леонид Андреевич. - Вот именно.
Они помолчали. В небе проявилась белесая полоска прибывающего рейсового
звездолета. Карантин на Пандоре был снят, и санаториумы Алмазного пляжа
постепенно заполнялись новыми отдыхающими. Расположенный в десятке
километров к востоку Курорт кишел Следопытами и Охотниками. По ночам в той
стороне можно было увидеть зарево иллюминации, а на траверзе пристанища
Горбовского часто возникали яхты и катера. Однако ему они не мешали. А Мбога
почти не вылезал с Базы на Белых Скалах и "Домик Леонида" (так он называл
его стандартный коттедж) посещал лишь в редкие дни отдыха. В подробности
деятельности Тора-охотника Леонид Андреевич не вникал и не расспрашивал, а
Мбога ничего сам не рассказывал.
Горбовский и впрямь чувствовал себя уставшим. Но не той приятной
усталостью, которая возникает после трудного, но успешно выполненного
задания, усталостью, замешанной на чувстве удовлетворения и восхищения самим
собой. Не было сейчас ничего похожего. А было измождение от тяжелой и
малоприятной работы. Круговерть. Разговоры и споры. Совещания и решения.
Решения и сомнения. Сомнения и разговоры. Необходимо разорвать этот порочный
круг. Замолчать, отойти в сторону, попытаться убедить себя в своем праве на
ошибку и в праве других на верные решения. Так нельзя, говорил себе Леонид
Андреевич, выходя утром на пляж и укладываясь на еще прохладный песок.
Встающее солнце окатывало его жаром, и он представлял, как все мысли
испаряются из головы, оставляя блаженную пустоту. Затем жара нарастала,
отвесные лучи насквозь пробивали эту блаженную пустоту - до самого дна, не
давая ни единого шанса спастись даже самой завалящей мыслишке. Волдыри
являлись незначительной мелочью, скудной платой за безмыслие. Если, конечно,
не приходил безжалостный Мбога и не гнал его в тень.
- Интересно, что же все-таки там такое есть? - задумчиво спросил как-то
Мбога.
Леонид Андреевич открыл глаза, но там ничего не было, только волны,
только океан и небо.
- Я имею в виду - после жизни, - объяснил Мбога.
Горбовский закряхтел от неудобства. На мгновение ему показалось, что
Мбога специально над ним издевается, пытаясь вывести из дремотного
состояния.
- Сколько раз тебе повторять, Тора, ТАМ уже ничего нет - ни
путешествий, ни приключений.
Мбога покосился на недовольного Горбовского и улыбнулся.
- Ну, у тебя еще есть небольшой шанс когда-нибудь это проверить. И
рассказать мне. По секрету.
- Расскажу, расскажу, - проворчал Леонид Андреевич. - Персонально тебе
и расскажу, мистик ты этакий.
- Это наследственное, - доверительно объяснил Мбога. - Пепел предков в
моем сердце. Мир для меня полон духов и богов, стихий и чудес. Каждый вечер
я воскуряю благовония перед мощами предков и приношу в жертву черного
петуха. Или курицу. Кстати, ты не знаешь, где на Пандоре можно достать
живого петуха? А то Линия доставки поставляет их в лучшем случае в
свежемороженом виде.
- И этот человек изучает Странников, - вздохнул Горбовский. - Чему ты
учишь молодежь, Председатель Комиссии по Контактам? Магическим пассам и
заклинаниям в общении со сверхразумом?
- Вот! Ты зришь в корень, Леонид! Именно заклинаниям и пассам.
Сверхразум - это уже стихия, с нашей точки зрения разумом не обладающая.
Магия и заклинания - лучшие средства для контакта с ней.
- Что за странная идея, - вяло пробормотал Леонид Андреевич.
- Предложи лучшую, - пожал плечами Мбога. - Что-нибудь в духе
вертикального прогресса.
- А это что еще такое?
- Ослепительный бриллиант, вспыхнувший в массе идей, выдаваемых моим
заместителем Геннадием Комовым. Земной человек выполнил все поставленные им
перед собой задачи и становится человеком галактическим, - принялся
цитировать как-то нараспев Мбога, и в его исполнении это действительно
напоминало сеанс практической магии по изгнанию злых духов. Или
привлечению. - Сто тысяч лет человечество пробиралось по узкой пещере, через
завалы, через заросли, гибло под обвалами, попадало в тупики, но впереди
всегда была синева, свет, цель, и вот мы вышли из ущелья под синее небо и
разлились по равнине. Да, равнина велика, есть куда разливаться. Но теперь
мы видим, что это - равнина, а над нею - небо. Новое измерение. Да, на
равнине хорошо, и можно вволю заниматься реализацией П-абстракций. И
казалось бы, никакая сила не гонит нас вверх, в новое измерение... Но
галактический человек не есть просто земной человек, живущий в галактических
просторах по законам Земли. Это нечто большее. С иными законами
существования, с иными целями существования. А ведь мы не знаем ни этих
законов, ни этих целей. Так что, по сути, речь идет о формулировке идеала
галактического человека. Идеал земного человека строился в течение
тысячелетий на опыте предков, на опыте самых различных форм живого нашей
планеты. Идеал человека галактического, по-видимому, следует строить на
опыте галактических форм жизни, на опыте историй разных разумов Галактики.
Пока мы даже не знаем, как подойти к этой задаче, а ведь нам предстоит еще
решать ее, причем решать так, чтобы свести к минимуму число возможных жертв
и ошибок. Человечество никогда не ставит перед собой задач, которые не
готово решить. Это глубоко верно, но ведь это и мучительно...
- Каково, - пробормотал Леонид Андреевич, невольно прерывая Мбогу, -
человечество никогда не ставит перед собой задач, которые не готово решить.
Это глубоко верно, но ведь это и мучительно...
- Это еще не конец, - предупредил Тора. - Там еще много... поэзии. У
нас в КОМКОНе сплошные поэты. Боровик, Микава. Мистики и поэты. Кстати, ты
уже решил, куда полетишь?
- Валькенштейн решил. Загрузился ульмотронами под самую завязку - для
физиков на Радуге. Так что теперь туда.
Мбога смотрел на океан и думал, что даже если ТАМ что-то есть, то
никто, в том числе и Горбовский, об этом не расскажет. И не скажет. Ни
единого слова. Возможно, это будет справедливо. Все мы, в конце концов,
только одинокие путешественники за тот край мира.
19 июня-2 сентября 2001 года,
Казань
Радость узнавания как скрытый двигатель аллюзии
(послесловие)
Какая реакция будет самой естественной, если мы внезапно обнаружим на
расстоянии протянутой руки от себя хорошее литературное произведение?
Правильно, передрать и издать, дабы люди читали больше хороших книг, а мы
мазали свой хлеб маслом. Разумеется, переписывание один к одному имеет свою
негативную сторону. А если переписывать целиком не будем, значит возникает
вопрос - что сохранить и что - нет. Ведь привлекать читателя к нашему тексту
мы собираемся чем-то таким, что имелось в исходном произведении и навстречу
чему открывались сердца. Чтобы это "что-то" полно и точно определить, нам
надо измерить алгеброй гармонию, причем до дна, то есть старым
штангенциркулем, с глубиномером. У нас нет уверенности, что мы это сможем
сделать; но не беда - попытаться можно. Правильное реагирование вообще не
всегда требует точного понимания ни механизма, ни объекта реагирования -
опытный студент инстинктивно и безотчетно реагирует на преподавателя,
водитель - на ГИБДДешника. Важно, чтобы читатель получал удовольствие.
Оно имеет два источника. Первый - собственно хороший текст, что бы это
ни значило. Второй - это узнаваемость текста, причем эта узнаваемость опять
же имеет два аспекта - узнаваемость как таковая и узнаваемость текста,
который нравился узнающему. Частью удовольствия от узнаваемости является
отмеченное Брилевой (со ссылкой на Переслегина) отсутствие необходимости
преодоления информационного сопротивления (из предыдущей 1001 серии уже
известно, что Джон изменяет Мэри с ее подругой и известно, с какой; осталось
самое интересное - как именно). Во втором случае - узнаваемость того, что
нравилось - реакция усиливается, потому что субъект должен подтвердить себе,
что он когда-то (тогда, когда оценивал) был прав. Итак, видно, что
существуют две стратегии. Если мы ориентируемся на некомпетентного читателя,
то наша цель так же светла, как коммунизм: чистый плагиат хорошего текста.
Эта цель, как и следует цели, похожей на прокурора, - то есть на
коммунизм, - недостижима. Точнее, в цивилизованном обществе она
недостижима - лоеры исками разорят. Помните, выше мы сказали "негативная
сторона" - так это она и есть. В нецивилизованном же обществе и коммунизм, и
плагиат возможны. Первый называется первобытным, а насчет второго мы кое-что
знаем, но заметка не об этом. Второй вариант действий - расчет на
компетентного читателя, то есть опора именно на радость узнавания. У такого
читателя плагиат вызовет реакцию отторжения, так что - видно сразу - слишком
близко к оригиналу лучше не приближаться.
Радость узнавания возрастает, если читатель предугадывал наличие того,
что увидел и узнал. Он получил подтверждение своих прогностических
способностей. Читатель подозревал, что Мелькор вовсе не такой злодей, а то
уж очень все получается однообразно и немотивированно. И вот - сбылось:
поэтому популярны изложения "с другой стороны". Читатель (особенно
современный) подозревает, что не все так безоблачно в "Мире Полудня". И
вот - сбылось: поэтому и в этом случае в некоторой мере популярны тексты
адвокатов дьявола.
Если читатель предугадывал, но "обломался" - его разочарование дорого
обойдется издателю. Большинство негативных критических статей о сиквелах
начинается именно с анализа и критики идей, и лишь потом пишущий обращается
к тому, как написано. Например, на конвенте "Сибкон-2001" имела место
большая и живая дискуссия на тему целесообразности и допустимости написания
сиквелов. Высказанные критические замечания можно было разделить на три
группы. Первая группа - это вообще претензии внелитературные: указание на
то, что у автора не такая этика (как представляется нужным выступающему), не
такие идеи (то же) и произведение вообще не так влияет на людей (опять же).
Вторая группа - это претензии уже вну-трилитературные, но не связанные с
природой сиквелов: несоответствие языка сюжету и смешение жанров. Третья
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг