экзобиолог Шкляревский, открыл мимоходом, случайно, когда прибыл в эту
местность в поисках каких-то особенных грызунов, которых он был большим
специалистом. Поначалу лес так и назвали - Лес Шкляревского, по название
почему-то не прижилось. Кто-то предложил другое - Улей, но и это не
прижилось тоже. Так он и остался просто лесом, хотя, честно говоря, на что
на что, а на лес он походил, пожалуй, меньше всего. В нём не было обычных, в
традиционном понимании, деревьев, не было подлеска, не было кустов. Одни
только так называемые мюрзы - не то животные, не то растения, а может, и то,
и другое вместе - представляющие из себя этакие фиолетовые, бутылкообразной
формы тела, увенчанные кронами переплетённых зелёных щупалец. Как бы колония
такая, что ли. Занимаемая ими площадь была не то чтобы большая, но не такая
уж и маленькая - немногим более девятисот квадратных километров. Что
удивительно, площадь эта имела форму овала и с геометрической точностью
соответствовала той зоне, где местные Аномалии были наиболее активны (о
последних, если будет такая возможность, расскажу чуть позже). В общем,
создавалось впечатление, будто между Аномалиями и лесом явно существует
какая-то связь - то ли лес есть следствие некоей мутации, вызванной
воздействием Аномалий на обычные деревья, то ли мюрзы сползлись сюда из
других мест целенаправленно, как, к примеру, взбираются на камни желающие
погреться на солнце игуаны. Это, впрочем, лишь в том случае, если они и
впрямь умели перемещаться, во что, конечно же, не верил никто, не имея на то
практических доказательств, полагая, что мюрзы - существа сугубо оседлые.
Как только о лесе стало известно, к нему сразу же хлынули толпы
исследователей. Было выдвинуто огромное количество гипотез, из которых самые
ожесточённые споры вызвала гипотеза о разумности леса. Хочу уточнить, речь
не о разумности каждого мюрза в отдельности, а именно о разумности их в
совокупности. Как бы некий единый разум они в совокупности из себя
представляли. Как земные пчёлы или муравьи, только более высокого порядка.
Гипотезе сейчас же нашлись оппоненты, утверждавшие, что всякий разум
проявляет себя фактором активного воздействия на окружающую среду. Лес же,
наоборот, пассивен, какой-либо активности в нём нет и в помине.
На это сторонники гипотезы отвечали, что цивилизации бывают разные -
экстравертные и интровертные, то есть направленные во вне и направленные в
себя, иными словами, созерцательные, что это как раз именно такой случай и
есть. К тому не утверждать, будто лес не воздействует на окружающую среду
совсем, нет никаких оснований. Что мы знаем о внешней среде вообще? Да почти
ничего. Обжили ничтожный клочок мирового пространства и считаем себя чуть ли
не владыками вселенной. Вселенная же наверняка поделена на этакие
параллельные сегменты, в одном из которых существует и лес. Видимая нами его
часть есть лишь, на самом деле, его незначительная составляющая. Основная же
его деятельность нашим наблюдениям недоступна. В этом нет ничего
удивительного, так как и сам человек тоже существует сразу в нескольких
мирах одновременно - чувственном, интеллектуальном, культурном, духовном.
Видимым же остаётся только в физическом. Остальные, если иметь сходную
внутреннюю природу, познаются только путём личного переживания. Рублёвская
"Троица", например, для какого-нибудь дикаря из племени тихоокеанских
каннибалов представляет из себя лишь кусок редкой древесины с изображёнными
на ней смешными фигурками. И всё потому, что нет у него соответствующего
духовного опыта.
Оппоненты, слушая, только смеялись, называя всё это дешёвой, ничем не
подкреплённой демагогией. Вы нам ещё о Боге расскажите, говорили они.
И расскажем, отвечали с горячностью первые. Что-то вы в последнее время
стали о Нём забывать.
В общем, как бы там ни было, а что касается меня, то какого-то
определённого мнения по этому вопросу я до недавнего времени не имел. И
только благодаря Ревазу всё самым решительным образом вдруг изменилось.
Оказывается, пока учёные мужи оттачивали друг на друге своё остроумие, Реваз
установил с лесом контакт. Никакого научного подхода для этого не
потребовалось совсем. Всё, что было нужно, так это одно только открытое
сердце. Уж в который раз я за свой недолгий пока ещё век убеждаюсь, что
самый, какой только ни есть, универсальный для всех без исключения существ
язык - это язык любви. Вчера со мной в лесу произошло такое...
Впрочем, я опять забегаю вперёд.
Итак, путь мой лежал в лес, причём не в лес вообще, а в одно лишь
конкретное место, к дереву, которое местные исследователи успели окрестить
Платоном. Было оно на вид более мощное, чем все остальные, и стояло
несколько особняком на довольно-таки широкой чистой поляне. Глядя на него,
складывалось впечатление, будто его собратья питали к нему немалое уважение.
Я бы ничуть не удивился, если бы узнал, что он - Платон - в этом лесу за
кого-то главного - вроде президента. Такой у него был величественный вид.
Когда я выходил на эту поляну, то, честно говоря, испытывал некоторую
робость. А ну как без Реваза у меня ничего не получится.
Опасения мои, впрочем, оказались напрасны.
Как только я появился, Платон задвигался, зашевелился, опуская свои
ветки чуть ли не до самой земли, образуя подобие удобного ложа. Он явно мне
обрадовался. Моя же робость, наоборот, увеличилась ещё больше, только теперь
уже по другой причине. Одно дело, когда рядом стоит готовый в любой момент
прийти на помощь напарник, и совсем другое - вот так, одному. Вдруг Платон
меня потом не отпустит. Однако пойти на попятную я бы теперь ни за что не
согласился. Если уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. А то стыдно
как-то, неловко.
Я преувеличенно громко приветствовал Платона.
- Здравствуй, Платон!
Потом забрался, наконец, в ложе и замер, ожидая, что будет. Ничего,
подумал я, храбрясь, если что - выпрыгну сейчас же. Я - сильный.
Какими же смешными казались мне потом эти страхи.
Как только я улёгся, ветви-щупальца сомкнулись надо мной, заключая меня
в непроницаемый кокон. Я почувствовал их лёгкие, невероятно нежные касания
по всему своему телу. Опущение небывалой лёгкости стало наполнять меня с
головы до ног. Тело стало словно бы невесомым, а сам я... Эх, слов, слов у
меня не хватает, чтобы хотя бы приблизительно описать это всё. Я не то чтобы
растворился или исчез, я вдруг стал частью чего-то большего, и, вместе с
тем, это большее стало частью меня. Мои возможности вдруг увеличились. Я
вдруг словно бы увидел себя со стороны - маленькая и смешная, скорчившаяся в
ветвях дерева фигурка. Кто это? Неужели это я? Царь природы? Владыка
вселенной? Потом я увидел Платона (целиком), лес, наш Академгородок, в
котором, оказывается, все уже давно попросыпались, космодром, небо - всё как
бы вместе и по отдельности одновременно. Как это у меня получалось, я
совершенно не представлял. Знаю только одно - я видел это всё, видел.
Передать же полноту этих ощущений словами, повторяю, просто не в моих силах.
Да и никто бы, наверное, не сумел, даже самый, наверное, выдающийся
художник. Достоевского из могилы подыми, и он бы, наверное, не справился.
Пока сам не пройдёшь через подобный опыт, всякое описание бессильно. Это
восхитительное ощущение непередаваемого блаженства казалось бесконечным. Оно
длилось, длилось, длилось... Наверное, именно и только так можно познать,
что же это такое - Вечность. Не длящееся без конца время, а такое вот
ощущение беспредельных полноты и счастья...
В общем, в посёлок я возвращался, будто заново рождённый. Хотелось
петь, смеяться, причём не очень громко, а тихо, чтобы не расплескать в себе
эту непередаваемую радость. Я нёс её в себе, будто наполненный доверху
сосуд. Попавшихся по дороге Бэлу и Куртиса расцеловал в четыре щеки. На
задумавшегося Раковского обрушил лавину пикантнейших анекдотов. Замершим в
благоговейном восхищении кустам раздорника продемонстрировал ходьбу на
руках.
Ну, а когда пришла весть о прибытии долгожданного оборудования, тут уж
радости моей совсем не стало предела.
Кстати, пора, наверное, уже и заканчивать. Час прошёл, так что надо
бежать, а то уедут ещё там без меня, сиди тут потом, как на иголках.
Ну всё, пока!
Вечером, если будет время, ещё что-нибудь напишу.
27 мая.
Привет!
Долго же я не брал тебя в руки, дневник. Целую, без малого, неделю. И
всё потому, что не было у меня ни одной свободной минутки.
Всё это время мы были заняты сборкой.
Работали, что называется, как заведённые. Нет, не так. Скорее, как
вдохновлённые свыше. Сам Господь Бог вдохновил нас на это.
И вот, наконец, долгожданный день наступил. Работы по монтажу были
закончены. Осталась последняя (заключительная) часть - запуск.
Час его назначили на сегодняшнее утро - 9.00 по среднегалактическому, а
по-местному - 10.15.
Благоговейте!!!
Благоговейте же, потомки! Ну!
Все, к кому попадёт этот дневник! А переживёт он, надеюсь, века!
И всё потому, что день этот войдёт отныне в историю. Войдёт в историю,
как один из самых её переломных. Разве что трёхтысячелетней давности
Рождество может с ним хоть как-то сравниться. Впрочем, нет. Не будем
чересчур самонадеянны. Рождество - это всё-таки Рождество. Да.
Потому скажем мы немного иначе.
ДОСТОЙНЫЙ ФИНАЛ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ БОГОЦИВИЛИЗАЦИИ.
Ну, каково?!
Конечно же, финал не означает конец вообще. Он означает лишь конец
этого мира и, одновременно, начало нового, неведомого нам сейчас совершенно.
Что это будет за мир, предсказать не берусь. Да и никто бы, наверное,
не смог. Одно только можно сказать наверняка. Облик человечества изменится
кардинально. Те немалые силы, что были раньше направлены на безрадостный
механический труд, отныне целиком пойдут на дальнейшее духовное
совершенствование. Отныне ничто не сможет стать на пути стремящегося к
Преображению человека.
Хм, как-то высокопарно это, что ли. Написал и самому как-то неловко
стало. Нет, подальше надо от высоких слов, подальше. Скромность, она ведь не
только на Птолезе скромность. Она везде... М-да.
Итак...
Впрочем, что это я опять забегаю вперёд!?
По порядку же надо обо всём.
Для начала же попробуем успокоиться. Сделаем вдох, спокойный, глубокий,
потом такой же сделаем выдох. Раз - два! Раз - два!
Ну вот, совсем, совсем другое дело. Можно и продолжать.
На чём же я остановился? Ага! Кажется на часе Икс.
Назначили его, как я уже указал, на 9.00 по среднегалактическому. И
место для него выбрали очень даже удачное, в трёх километрах от городка,
почти рядом с Лесом Шкляревского. Там такая уютная зелёная равнина, а
посреди неё не менее уютная зелёная котловина, на склонах которой и
предполагалось разместить многочисленных зрителей. Ну и народу же там
собралось. Почти всё население Кадара. Тысяч пятнадцать, наверное, если не
больше. Из них чуть ли не половина настоящие знаменитости. Ну, Вениамин
Шлемов, начальник местной колонии и потомок того самого Егора Шлемова, что
открыл пятьсот лет назад Кадар, это понятно, ему по должности полагается тут
находиться. Раковский и Черных - понятно тоже. Первый, как я уже говорил,
руководитель кадарской части Проекта, второй неизменный его оппонент. Но вот
чтобы среди зрителей оказался и Лезоринс Иван Станиславович - этого я уж
никак не ожидал. Я даже и не предполагал, что самый известный ныне художник
тоже находится здесь. Воистину, пути творческого поиска неисповедимы. А
может, он просто приехал сюда отдохнуть?
Из прочих, кого я узнал, были Шкляревский, Итугуанако (ещё один
экзобиолог), Тертышный (исследователь местных Аномалий), представители
Службы Надзора Козак и Гомеш, а также Куртис, Бэла и Савватий,
непосредственные участники Проекта. В общем, для малоизвестной провинции,
каковой Кадар всё-таки по сути является, я бы сказал, довольно-таки
представительный бомонд.
М-да!
К десяти часам котловина напоминала заполненный зрителями амфитеатр. На
одном из склонов, в верхней его части, расположился Штаб - крупная
шатрообразной формы палатка, в которой, собственно, и находился пульт
управления биогенератором. Сам биогенератор лежал уже на дне котловины, в
самом её центре. Внешне он походил на безукоризненно выполненный шар
диаметром 10 метров 15 сантиметров. Цифры эти я называю так точно потому,
что, как один из монтажников, знаю их наверняка.
К 10.10 все участники Проекта находились в палатке. Там, разумеется,
был и я. Изнутри палатка напоминала идеально круглую комнату. Та часть её
стены, что обращена к котловине, была прозрачной, перед ней располагался
пульт, изогнутый полумесяцем наклонный стол, всю поверхность которого
покрывали экраны ментоскопирования, циферблаты, индикаторы, кнопки,
верньеры.
Перед пультом имелось три кресла, и все они были заняты. В центре,
конечно же, расположился Раковский, по бокам - Куртис и Савватий. Что же до
нас с Бэлой, то нам была отведена менее почётная роль - стоя позади кресел,
быть на подхвате. Не знаю, как Бэла, а я в особой обиде на это не был.
Всё-таки мы в святая святых.
И вот, наконец, долгожданная минута пробила.
Я так при этом напрягся (чтобы запомнить великий момент получше), что
перед глазами у меня чуть не поплыли круги. И, как следствие, воспоминания у
меня остались какие-то отрывочные. Даже через три часа, когда улеглось
волнение и когда я пишу эти строки, не могу выстроить из них
последовательный логический ряд. Вот эти отрывки. Поглядывающий то и дело на
часы Раковский, радостно заблестевшие глазёнки Бэлы, чопорный до
невозможного вид Куртиса, воцарившаяся в котловине тишина, какой-то
приподнявшийся справа на склоне чудак, дурашливо так махнувший нам красным
платком (якобы можно нам начинать), тускло отблёскивавший на солнце бок
биогенератора, чьё-то прерывистое от волнения дыхание (очень даже может
быть, что и моё), звон - не то в голове, не то от заработавшей аппаратуры,
и, наконец, утопающая под белым пальцем Раковского красная кнопка.
Дальше мои воспоминания более-менее связны.
Биогенератор на дне котловины неуверенно так шевельнулся, поднялся
после этого метров на двадцать вверх и в неподвижности замер, словно бы
призывая всех присутствующих полюбоваться, какой же он всё-таки красавец.
Кто-то от избытка чувств зааплодировал. Инициативу поддержали, и вскоре над
котловиной уже гремело вовсю. Я тоже пару раз хлопнул. Несильно так, только
лишь для порядка, чтобы не нарушить воцарившуюся в Штабе рабочую атмосферу.
Вокруг шара между тем стали возникать голубоватые всполохи. Это
солнечные лучи, преломляясь в окружавшем биогенератор силовом поле,
отсвечивали так. Потом всполохи сместились вниз, становясь как бы
зигзаговидными - силовое поле принимало удобную для бурения винтообразную
форму.
Всё это, между прочим, происходило в абсолютной тишине. Аплодисменты
давно смолкли. Все, словно бы зачарованные, замерли, наблюдая за
происходящим.
Секунду-другую биогенератор медлил, потом двинулся вниз. Поле, взрывая
землю, стало всё быстрее и быстрее вращаться, во все стороны полетели комья
земли. Сидевшие в первых рядах зрители с визгом и смехом бросились вверх по
склону. Возникла сумятица, продолжавшаяся, впрочем, недолго. Через несколько
минут зрители угомонились, расположившись повыше.
Странное это всё-таки было зрелище. Странное и удивительное
одновременно. Висящий в воздухе шар, а под ним - голубовато-белёсое
мельтешение, от которого почва внизу вихреобразно расступалась, образуя
вертикальную шахту.
Так биогенератор начал путь к центру Кадара. Преодолеть ему предстояло
без малого пять тысяч восемьсот километров, таков был радиус у этой планеты.
Почему биогенератор было решено разместить именно там, а не, скажем,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг