Владислав РОМАНОВ
ЗАМОК С ПРЕВРАЩЕНИЯМИ
Фантастическая повесть
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
В м е с т о п р о л о г а (объясняющего в старых книгах
то, что следует читать между строк)
Г л а в а 1. О девочке Маше, Алике, Ларике и начале
необычного путешествия, а также непонятно почему, но и о Флоре
Галимзяновой
Г л а в а 2. В ней впервые рассказывается о Вечерней
стране, которой нет на географических картах, о встрече с
бабушкой и о том, что Азриэль фон Креукс жив
Г л а в а 3. Где мы знакомимся с Великим Магом и его
юностью
Г л а в а 4. Где мы снова возвратимся в Вечернюю страну
Г л а в а 5. О нелегкой жизни Великого злого Мага в
условиях "развитого социализма", оно же время застоя
Г л а в а 6. В ней мы наконец-то встретимся с
Петуховым-отцом и узнаем о голосах и смятении его души
Г л а в а 7. В ней много веселого, забавного и, впрочем,
серьезного
Г л а в а 8. В ней мы вернемся в далекое средневековье и
узнаем, как началась судьба Великого Мага и чародея Азриэля
Креукса
Г л а в а 9. Продолжение событий, начавшихся в
предыдущей главе
Г л а в а 10. В которой мы снова возвратимся к
Петухову-отцу и его необычному состоянию души и тела
Г л а в а 11. Где Маша оправдывает свое имя -
Мария-победительница
Г л а в а 12. Продолжение истории о Змейке, Азриэле и
Ганбале
Г л а в а 13. Она рассказывает о любви Азриэля и
Эльжбеты
Г л а в а 14. В ней Грымзина предстает в необычном для
себя облике; Алик Лавров узнает о своем будущем, а читатель
кое-что новое
Г л а в а 15. Где мы узнаем о том, что происходило после
заплыва, а также о пробуждении Машиной души
Г л а в а 16. О поединке между Петуховым-отцом и Великим
злым Магом и о перстне с рубином
Г л а в а 17. О необычном консилиуме, о протекции Алика
и его тревогах
Г л а в а 18. В которой рассказывается сказка "Замок с
превращениями"
Г л а в а 19. Анна Мандоне становится помощником Азриэля
Г л а в а 20. В которой Маша на равных разговаривает с
Великим злым Магом
Г л а в а 21. В которой читатель снова побывает в
Вечерней стране и вернется обратно вместе с Машей, совсем
повзрослевшей
В м е с т о э п и л о г а, который как будто
рассказывает совсем о другом
________________________________________________________________
Вместо пролога
(объясняющего в старых книгах то, что следует читать между
строк)
Дипломант Всесоюзного фестиваля самодеятельного творчества хор
пенсионеров при ЖЭУ © 33 исполнял песню Серафима Туликова "Родина".
Запевала обычно Грымзина из девятнадцатой квартиры по Малому
Кривоколенному, и баянист Шляпников, он же и художественный руководитель
на полставки после того, как проводили в последний путь заслуженного
работника культуры Семена Шмулевича, привычно качнул ей головой.
"Ро-о-о-ди-на-а-а!.." - вдруг звонким почти юношеским дискантом мелодично
вывела Грымзина, и у инструктора областного Дома народного творчества
Валентина Петровича Шалимова слегка вытянулась физиономия, припухшая еще
со вчерашнего вечера. Расправились тяжелые складки, и звук, пробившись
сквозь треск и гул, образовал спасительный ручеек, мгновенно расчистивший
болевую зону. Голова у Шалимова перестала шуметь, и он вспомнил то, что
позабыл еще со вчерашнего вечера: зайти к дворничихе Венере Галимзяновой и
забрать у нее стиральный порошок "Лотос", который та достала для жены в
обмен на трехрублевые колготки. "У Шляпникова вроде бы еще портвейн
"Кавказ" остался или мне показалось?.." - подумал Шалимов. Он закрыл на
мгновение глаза, любимая песня один к одному звучала точно так же, как в
исполнении хора мальчиков при Московской консерватории.
Он открыл глаза и увидел три ряда пенсионеров - лысые черепа,
обтянутые бледно-желтой кожей, крашеные космы, морщинистые печальные лица.
И пели, как подобает пенсионерам, правда, чуть высоковато, но что делать,
стар да млад, одна душа, как говорится... Валентин Петрович закрыл глаза,
и снова зазвучал хор мальчиков с чистыми, звенящими, трогающими за душу
голосами, "Как это интересно получается?! - подумал он. - С открытыми
глазами - одно, с закрытыми - другое?.. Явление природы, феномен!.. А
может, я и есть феномен?! А?!"
Шалимов вздрогнул от такого вопроса и даже оглянулся. Но за спиной
никто не сидел. "Нет, а что, а вдруг я тоже - феномен?!" Шалимов тихо
ругнулся на радостях от такого собственного открытия и почувствовал, что
голова совсем свеженькая и даже мерзнет с затылка. И вообще, он чувствовал
себя сейчас гораздо лучше, чем вчера и даже чем пять минут назад.
"Искусство, оно все же облагораживает!.." "Мои родные кра-а-а-я!.." -
затянул Шалимов, вспомнив и речушку Ласьву, и свое босоногое детство, и
деревушку Сопени на взгорке... Шалимов расчувствовался и сам не заметил,
как уже запел во весь голос, не в лад, невпопад, Шляпников махнул хору,
чтобы все замолчали, и минуты две хор слушал одного Валентина Петровича
Шалимова, с хрипотцой выпевавшего дорогие сердцу слова. Спохватившись,
Шалимов наступил на горло собственной песне и сердито махнул Шляпникову
рукой, чтобы продолжали дальше. Хор покатил дальше, и Грымзина снова
пробила ручеек в сопревшем от конфуза сознании Шалимова. Он облегченно
вздохнул. "Вот тихушники!.. - не без злости проговорил в душе Шалимов. -
Обязательно надо своего же ответственного работника подлягнуть! Я тихо
себе подпеваю, можно сказать проникаюсь их проблемами, ан нет, надобно
тебя выставить в неподобающем виде. Как дурака какого! Вот, мол, пришел и
поет себе! Да хоть и пою?! А ты сделай вид, что не замечаешь! Уважь, как
говорится!.." - Шалимов еще хотел что-то сказать, но забыл, увидев, что и
вправду Крюкова нет. "И ведь не докажешь, что нет, - вздохнул он. - Как уж
вывернется!.. В особое положение себя поставил, от критики отгородился!
Тренер по плаванию! В сауне, небось, сидит с девицами полуголыми! Доложу,
конечно, Правлению, толку-то что только?! Им, Великим Магам, любые выходки
сходят с рук! Управы на них нет!.."
Шалимов еще долго так шипел, пока не почувствовал, что ручеек куда-то
сгинул, и в голове снова осел треск и гул. "Ну, вот, доигрался,
доворчался!" - подумал Шалимов и решил больше никогда не думать о Магах
плохо. "Слово даю! В последний раз! Прошу поверить!.." - умоляюще
проговорил он, замер и вдруг снова услышал журчание ручейка. "Пронесло!" -
как порыв освежающего ветра мелькнуло в сознании. Шалимов даже повеселел и
снова вспомнил про "Кавказ", который ему явно не примерещился. "Только бы
не забыть про стиральный порошок!.." "Родные кра-а-а-я-я-я!.." - пропел он
негромко. Бодрость духа снова возвращалась к нему.
Вечерняя спевка подходила к концу. Шалимов был удовлетворен
состоянием дел в хоре, заверил пенсионеров, что будет готовить документы
на представление хору звания "народного".
- Вы достойны этого! - ободряюще сказал он. - Думаю, Правление нас
поддержит!.. Репертуар хороший, чувствуется художественная рука товарища
Шляпникова!.. Вы будете первый народный хор среди всех ЖЭУ города. Это
обязывает!..
Пенсионеры разошлись по домам воодушевленные. А Шалимов остался,
чтобы высказать еще частные замечания баянисту Шляпникову, тем более что
их поджидал слесарь Баратынский, истосковавшийся по простому человеческому
общению. Вообще-то он тоже ходил в хор, но именно от этой спевки Шляпников
его освободил, так как Баратынский слуха не имел, а глотку драть любил.
Зато у него и Шляпникова всегда оказывались совместные интересы другого
рода, не совпадавшие с интересами тех, кто слух имел. Шел май, пекло
нещадно, хотя в точности никто не мог сказать: май шел или июнь. Это был
тот редкий случай, когда время, в общем-то даже и не шло, а, честно
говоря, стояло на месте, а если и шло, то совсем в другую сторону. В
какую, никто тоже не знал, да и узнать было негде. Работы хватало под
завязку, планы составлялись огромные, графики делались один напряженней
другого, потому что все теперь двигалось вперед семимильными темпами. Так
что, никто и не интересовался, идет время или нет.
Шалимов же чувствовал напряжение на себе. И Шляпников с Баратынским
чувствовали. И были счастливы небывалым чувством причастности. Вот вкратце
такая обрисовывалась обстановка того времени. Или этого, потому что
неважно, не о нем речь, ибо в пространстве многое сходится, даже две
параллельные прямые. Во всяком случае, пока Шалимов, Шляпников и
Баратынский оживленно обсуждали частные вопросы, Азарий Федорович Крюков
действительно сидел с полуголыми девицами в сауне. Точнее, девицы были
вообще голые, но в простынях. И не простые девицы, а пловчихи, и сидели
они в родной сауне бассейна "Буревестник". Крюков же устал за день и не
вслушивался в разговор Шалимова, Шляпникова и Баратынского. Тренировал
Крюков второй состав молодежной женской сборной университета, тренировал
уже восьмой год, и спортсменки своего "папашку", как звали его за глаза,
не стеснялись.
Глава 1
О девочке Маше, Алике, Ларике и начале необычного путешествия,
а также непонятно почему, но и о Флоре Галимзяновой
Солнце еще не всходило, но слабый свет уже лился сверху невидимым
дождем, асфальт загадочно блестел, кусты жимолости волнительно
вздрагивали, и так одуряюще пахло жасмином, что непременно должно было
что-то случиться.
Маша не шла, а летела по двору, точнее ее кто-то легонько подталкивал
в спину. Это было смешно и удивительно одновременно. Смешно, потому что
толстушка Маша издали напоминала тумбочку, и видеть, как летит тумбочка,
было смешно, но и удивительно, ибо мало кто видел, как летают вообще
тумбочки. Вот и летела похожая на тумбочку Маша, а ее белые летние
туфельки стучали так громко, что мгновенно проснулась дворничиха Венера
Галимзянова, жившая через дорогу, в доме напротив, и очень удивилась тому,
как рано начал работу слесарь Баратынский: ходики показывали только три
часа утра, а Баратынский грозился нагрянуть в восемь, что само по себе
было уже невероятным, но, чтобы начать менять трубы в три утра, такого
даже при Сталине не видели. Не успела дворничиха Венера помянуть имя
Сталина, как Машенька завернула за дом и остановилась как вкопанная.
Так бывает, когда идешь себе преспокойненько, думая о самом обычном,
ну, к примеру, из чего крылья бабочек сделаны (из пыльцы, что ли?), как
вдруг, подняв голову, видишь на первом этаже панельного дома живую
тигриную голову. Голова преспокойненько себе дремлет на солнышке, а увидев
тебя, лениво, но вежливо скажет: "Ну, что ты, девочка, глазеешь?.. Тигра,
что ли, не видела?!"
Тигры, конечно, спали еще в зоопарке, но у въезда во двор стояла
настоящая серебряная карета, запряженная тройкой белоснежных лошадей.
Неизвестно, откуда вдруг появился возничий, мальчик с копной светлых
кудрей и большими голубыми глазами. Он застенчиво улыбался и никак не мог
принять нужную позу. Дело в том, что возничий был соткан из тысячи
мельчайших рыжих пылинок, роящихся облаком у кареты, и это живое бурлящее
облако то превращалось в мальчика, то растекалось в стороны и снова
заполняло контуры мальчишеского тела, причем это растекание мучило и
возничего, он боялся как бы Машенька не испугалась его странного вида,
который то и дело менялся: вытягивался нос, съезжало лицо, закручивались
руки.
Не мальчик, а рыжее облако с носом, большим ртом и глазами. Возница
то и дело приводил себя в порядок, стараясь держаться при этом в полный
рост. Он успел распахнуть дверцу кареты, мученически улыбнуться и
пригласил Машу войти, протянув ей руки. И едва Маша коснулась его
невесомой легкой руки, как в тот же миг сильный электрический ток пронзил
ее; она чуть не потеряла сознание от внезапного удара, но уже через
секунду почувствовала себя свободной от всякого притяжения, в том числе и
земного. Она впорхнула в карету, и тысячи запахов вскружили ей голову.
Возничий заглянул в карету и, смутившись, представился:
- Меня зовут Ларик, я взял на себя смелость представиться сам,
надеюсь, что Вы на меня не разгневаетесь за такую вольность, просто я
давно мечтал об этой встрече и сейчас мои мысли смешались!..
Он держался за ажурную из серебряных паутин дверцу и смотрел так
грустно, будто все еще извинялся за свое глупое и бесформенное состояние,
однако и Маша теперь плавала в карете, как облако, постреливая рыжими
пылинками, и могла сколько угодно вытягивать шею или вообще превратиться в
одну длиннющую руку и сорвать у Грымзиной из девятнадцатой квартиры
красную головку мальвы, что Маша тотчас и сделала.
Послышался топот ног по тротуару, Ларик оглянулся и растерянно
посмотрел на Машу. Выглянула и Маша, увидев около кареты Алика Лаврова, с
которым училась в 7 "б" и в которого была тайно влюблена, хотя Лавров всем
сердечным мукам предпочитал химию, а если и обращал свое драгоценное
внимание, то, конечно, не на Машу-тумбочку Петухову, у кого нос уточкой и
вообще ничего выразительного в лице: так, одна болезненная мечтательность.
Вот разве что глаза светлые-пресветлые, и Петухов-отец однажды заметил,
что они у нее в темноте светятся и можно даже лампу на столе не включать.
Петухов-отец после работы почти всегда сидел за письменным столом,
писал диссертацию, которая ему была не нужна, а нужна маме-Петуховой.
Вообще ужасно, когда все под одной фамилией, все Петуховы!.. Отец то и
дело напоминает маме, что надо продолжать род Петуховых, а значит,
заводить сына Петухова. Но это их заботы. Однажды Маша на цыпочках зашла к
отцу в кабинет, думая, что он работает, а он просто сидел в темноте за
столом.
- Папа, ты что делаешь?.. - испуганно спросила Маша.
- Диссертацию пишу, - ответил из темноты отец.
Диссертация и жизнь Петуховых-старших пока к делу не относятся, важно
лишь, что Алик, несмотря на любимую химию, всегда косил взглядом в сторону
Флоры Галимзяновой, младшей дочери дворничихи Венеры Галимзяновой, ибо
Флора имела много преимуществ перед Машей. Во-первых, была стройной
брюнеткой, которую в трамвае принимали за дамочку, и ухажеры всех мастей
роем вились вокруг Флорки. Во-вторых, у нее было кукольное личико, что в
представлении Алика означало высшую степень красоты. В-третьих, одевалась
Флора лучше всех в школе - и каракулевая шубка, и сапоги, и золотые
сережки, и духи "Нина Ричи", которых даже у Беллочки не было (Белла
Ефимовна, математичка, их классная). "А одеваться в наше время - это все
равно что университет кончить"*, - любила повторять мама-Петухова.
В-четвертых, Флора дружила с Птицыной, которая была страшнее атомной
войны, и, конечно же, на ее фоне она выглядела сногсшибательно. А это уже
выказывает ее ум, комментировал Петухов-отец, встревая в обсуждения жены и
дочери, после чего его снова выгоняли писать диссертацию.
_______________
* Из афоризмов Петухова-отца (здесь и далее прим. автора).
- Ни трамваи, ни автобусы не ходят, - пробухтел Алик, сам не понимая,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг