тон, хотя этого совсем не требовалось, представился:
- Джироламо Ридольфи. - И добавил: - Рад встрече.
У него был тихий голос профессионального оратора на досуге, берегущего свои
связки. Теперь Дирксен мог уже с полным правом взглянуть ему в лицо. Оно
было некрасивым и неправильным, более того - могло бы показаться совершенно
незначительным, если бы не спокойно-веселое выражение глаз. Это, да еще
прекрасная улыбка, вероятно, и вызвали к жизни пресловутое прозвище, а вовсе
не природная склонность к шутовству.
Ну и что же? Ведь Дирксен знал, как выглядит Джироламо, знал, знал, что же
его вначале смутило? Он почувствовал раздражение, и это могло ему помешать,
но тут к счастью подошли поздороваться спутники Джироламо. Один из них был
уже знаком Дирксену: Сандро, и это представляло для него потенциальную
поддержку. Фамилия второго была Логан. Он был значительно старше, и
примечательной в нем была сильная сутулость - голова ушла в плечи, руки
казались слишком длинными, и по этой причине он смахивал на злодея из
мелодрамы.
Пока здоровались и жали друг другу руки, из дома выкатился Микеле. Именно
выкатился, хотя вообще-то он ходил вразвалочку.
- Хватит, хватит, за столом будете разговаривать, спешить некуда, - говорил
он, несмотря на то, что кроме него никто особенно не спешил.
- Да, правда, - сказал Хейг.
Направились к столу. Дирксен продолжал наблюдать за Джироламо. Его внимание
не могло казаться чем-то особенным, потому что на Джироламо смотрели все.
Дирксен понимал теперь, почему его все время сравнивали с разными
животными - в его облике действительно было нечто звериное - в смысле той
полнейшей естественной свободы, которая свойственна неразумным созданиям
божьим. Он явно не знал, что такое скованность или неловкость, как не знают
этого животные. И еще - хотя шаг его тяжелили сапоги, двигался он совершенно
бесшумно. Оказывалась ли здесь привычка, или врожденный дар, Дирксен не мог
определить.
Разместились за столом. Дирксен оказался между Сандро и Логаном, напротив
него Джироламо - между Микеле и Хейгом. И опять-таки - случайно ли они так
сели? К раздражению его прибавилась настороженность.
Между тем, казалось, наступил праздник. Модеста как-то умудрялась быть и в
кухне и около стола и носиться по двору с тарелками. Говорили
громко,смеялись, шутили, хотя никто не был пьян. На всех действовало
присутствие Джироламо. А сам он был так же благожелательно спокоен.
- Вы в бухте Мараконтонии высадились? - спросил его Микеле.
- Да.
- Как там Браччо?
- Как всегда.
Следовало подумать - его предположение было правильным, Джироламо уходил в
море на "Амфитрите", но он думал: Джироламо произнес всего три
незначительных слова, почему же все так рады? Что это за наркотик такой?
Задумавшись, он упустил момент, но мигом пришел в себя, когда понял, что
Джироламо смотрит на него. Следовало перехватить инициативу.
- А... - начал он, но Джироламо опередил его
- Сандро мне рассказывал. И Вальдес. Это интересно.
"Интересно" Дирксена озадачило. К чему это относилось - к рассказу или к
нему самому? Однако Джироламо уже повернул голову к Хейгу, который
восторженно запинаясь, описывал их переезд, и, между прочим, мужественное
поведение Дирксена. Слушал он вроде бы внимательно, но так как с таким лицом
он слушал вообще все, сказать что-нибудь точно на этот счет было невозможно.
Дирксен что-то ел, дабы не выделяться среди остальных, и конца не видел
затянувшемуся пиршеству. Он как-то не мог представить себе дальнейших
действий. Может быть, все проясниться, когда ему перестанут мешать общим
преклонением и восторгом? Ведь ему самому восторгаться не с чего. Герой!
Тощий некрасивый малый, говорит тихо и все время ухмыляется...
Тут он снова ощутил устремленный прямо на него взгляд Джироламо. Уставился,
словно... словно Дирксен произнес свои собственные соображения вслух! Ему
стало не по себе.
После трапезы разбрелись кто куда. Похоже, у всех в этом доме было дело,
кроме Дирксена. Он уселся на скамью около входной двери, чтобы не пропустить
Джироламо, если тот выйдет. Разумеется, им необходимо познакомиться поближе.
Следует сделать так, чтобы они взяли его с собой. В дороге легче
нейтрализовать Хейга. А дальше? Убивать Джироламо было бы ему неприятно, ибо
нерационально. Постараться доставить его в Бранку, - хоть связанным, кстати,
это можно сделать, он ведь физически сильнее Джироламо. Мысли его вновь
обрели привычный ход, и нарушило их отработанное течение прикосновение
женской руки к плечу.
- Он тебя зовет.
"Он", конечно, Джироламо. Это было видно по лицу Модесты. Раздражение вновь
колыхнулось в нем.
- Зачем?
Очевидно, таких вопросов не принято было задавать, потому что она не
ответила.
Несколько мгновений он смотрел на каменные квадраты двора, пустые теперь,
потом сказал:
- Идем.
Когда они вошли в дом, он уже полностью овладел собой.
Комната Джироламо (из тех, что раньше была на замке) находилась в самом
начале коридора. Модеста пропустила его вперед, сама не вошла. Пространство
перед ним было захвачено ярким дневным светом из большого окна, выходящего
во двор. Щурясь от солнца, он увидел, что Джироламо сидит у стола. Жестом он
пригласил Дирксена сесть.
Дирксен придвинул к себе стул и огляделся - вовсе не из любопытства. Это
было ему нужно. Обстановка всегда выявляет какие-то черты личности.
Исключения редки. Но это было то самое исключение. Анонимное жилище - не
жилище, пристанище. Никаких следов личных пристрастий. Тюремная камера
больше говорит о своем обитателе. Вещи в этой комнате молчали, и выделяли ее
их обычных комнат в крестьянских домах лишь стопка чистых листов, лежащих на
столе, чернильница и перо.
Ничего! Все равно он в более выгодном положении - Джироламо о нем ничего не
знает, а он о Джироламо - практически все. И он вспомнил, как в такой же
ослепительный день слушал Армина.
- Зачем ты меня звал?
- Но ведь ты же хотел со мной говорить. Только не при всех.
("Ну, об этом догадаться было не трудно".)
- Почему ты сказал" "Это интересно"?
- Так оно и есть. Сандро описал мне твои действия. Интересно. Во всяком
случае, непохоже на наших. Кроме того, обычно я сам нахожу людей, которым я
нужен. А ты искал меня. И довольно целенаправленно.
- Да. Искал.
- У тебя есть для этого какая-то особая причина?
Сказать "нет"? Не поверит. И вообще личная заинтересованность выглядит
более правдоподобно.
- Пожалуй, есть. - Он начал излагать заготовленную с Армином легенду об
отставке. Говорил и понимал - этого явно недостаточно.
- Этого явно недостаточно, - сказал Джироламо. - У такого человека, как ты,
помимо служебной неудачи, должны быть определенные соображения.
- Да, конечно. -Дирксен пытался определить, есть ли насмешка в голосе
Джироламо, но нет, ничего. - Мне показалось, что ты - единственный человек,
который может что-то изменить. По настоящему свободный. И если ты
выдерживаешь груз всей этой веры, то еще и сильный.
- Но ты меня ни разу не видел. Тут ты мог бы мне возразить, что для
подобных выводов видеть человека необязательно, я бы вставил: "Ты прав", а
ты бы продолжал, что, поскольку лично ты не склонен принимать ничего на
веру, то решил сам убедиться, действительно ли я и есть тот самый человек.
Именно так и собирался говорить Дирксен, и легкость, с которой Джироламо
воспроизвел намеченное развитие беседы, его несколько смутила.
- Ты же всегда всех побеждал.
- Пока что да. - Он опять улыбался.
- Это тебя радует?
Джироламо отрицательно покачал головой.
- Нет? Почему?
- Может быть потому, что в момент победы я уже думаю о другом.
- А чем ты занят здесь?
Джироламо указал на бумагу и перо.
- Собираюсь писать воззвание к жителям Бранки.
- Никогда не слышал здесь ни о чем подобном.
- Правильно. Ничего подобного и не было.
Стукнули в дверь. Вошла Модеста с подносом в руках.
- Я сварила кофе, как ты любишь.
Она поставила на стол кофейник и чашки.
- Спасибо, Модеста.
Он лишь мельком взглянул в ее сторону, но этого оказалось достаточно. Глядя
в лицо Модесты, Дирксен понял, что достаточно одного слова Джироламо, даже
полувысказанного, и она исполнит все его желания. Предположим, Джироламо и
не собирается его высказывать, потому что Модеста - женщина его друга, и все
равно, стоит ему только пожелать, только пожелать... Судорога возмущения
сдавила горло.
- Что это за история с книготорговцем? - спросил он, когда за Модестой
закрылась дверь. Он не мог продолжать диалог в прежнем тоне, а обрывать
разговор было никак нельзя.
- А, ты слышал? Пей кофе, пока горячий... Была такая история и такой
книготорговец. Клер была его фамилия, а может быть, и прозвище. Приезжий,
молодой, с идеей исправления человечества путем приобщения к новейшим
знаниям. Знаешь, что он собирался распространять здесь? "Энциклопедию". Весь
фургон был у него набит подобной литературой. Я знал, что по многим причинам
он ничего не добъется, но переубеждать его было бесполезно. И он поехал по
нашим горам со своими книгами. - Джироламо отпил кофе, потом продолжал: -
Итак, он не представлял серьезной опасности для властей, но он был
п_р_о_т_и_в, и этого оказалось достаточно. Армин с ним расправился. тело в
пропасть, и книги туда же - как он обычно делает. Впрочем, ты слышал. Я был
тогда далеко, и люди сообщили мне слишком поздно. Они и не особенно спешили.
Клер так и остался для них чужим, тронутым к тому же...
"Зачем он все это мне рассказывает?"
- Но ведь ты спросил, - сказал Джироламо.
- Чтобы знать. Ведь я...
- Нет, ты не похож на него.
- Что ты собираешься делать в Бранке? Поднять восстание?
- Сейчас - нет.
- А воззвание?
- Об этом мы еще поговорим. Я про то, что нам еще придется придется решать,
как связать просвещение и наше дело. Большинство наших думает, что
образованные нам ни к чему. Их, в сущности и нет. Исключение составляют
такие, как Логан - он был цырюльником. Точнее - лекарем. Но здесь эти
профессии не разделены. Или я. В общем те, кто недалеко ушел.
- Ты считаешь себя необразованным?
- Конечно. Я грамотный. Это разные вещи.
- А если и так? Твоим людям ты нужен именно такой. Не образованный, а
свободный. Не просвещенный, а удачливый. Не разумный, а...
- ...знающий? - Он засмеялся, встал. - Ну, на икону меня не поместишь. Нет,
погоди, ты скажешь, что ... не в этом дело. Но у иконы есть, - он знаком
начертил квадратную рамку, - скажем, границы. А когда я оказываюсь перед
границей, я обязательно должен через нее перешагнуть. Разумеется, это не
относится к границам, которые я прочертил сам... ,- внезапно он
остановился. - Устал? От меня можно устать, правда. Я сам от себя устаю.
Хотя ты-то можешь отдохнуть.
- Но наш разговор не окончен?
- Нет. Пока нет.
Перед уходом он еще раз обернулся, чтобы еще раз увидеть это лицо,
отмеченное какой-то высшей веселостью, словно порожденной неким тайным
знанием о бытии.
----------------
Дирксен вернулся на то место, откуда его позвала Модеста, - идти дальше у
него не было сил. Сколько они разговаривали с Джироламо? Не более получаса.
Мокрая рубашка прилипла к потной спине. Такое ощущение(давно ли он начал
руководствоваться ощущениями?), будто долго бежал или лез на отвесную гору.
И ведь говорил главным образом Джироламо. Все это было настолько
ненормально, нелогично, необъяснимо, что первой его реакцией был гнев на
самого себя. Безусловно, он был виноват, поддавшись сперва общей
распущенности, а затем общему преклонению. Но всего этого было
недостаточно(чьи слова?),чтобы вывести его из равновесия. Неужели... из-за
Модесты? Он вспомнил, как она смотрела на Джироламо, и ярость снова
обжигающей волной толкнулась в грудь. Да, ему нравилась Модеста. Почему же
тогда его совершенно не трогали ее прочные и вполне реальные отношения с
Хейгом, а одна только мысль о ее возможной связи с Джироламо доводит до
бешенства? Дирксен оставил это, потому что не понимал. Вина его была в
другом - он слишком удачно вошел в окружение Джироламо, и недооценил
противника, отвел ему в своем сознании определенное место, в которое тот не
вмещался. И поэтому ему стало не по себе, когда Джироламо сказал, что должен
нарушать границы. Ведь для него самое главное было эти границы установить...
нечто в этом духе говорил ему Армин... и еще что-то важное, он не мог
вспомнить, что.
Он огляделся. Уже стемнело. Как бы ни было жарко днем, все равно наступает
осень, и ночь приходит раньше. Из одного окна на каменные плиты падал четкий
свет. Дирксен встал. Нужно было размять затекшие мышцы. Вышел на середину
двора. Свет, который он видел, горел в комнате Джироламо. Тот сидел за
столом - свечи в тяжелых медных подсвечниках оплывали перед ним - что-то
писал, усмехался, зачеркивал. Дирксену был хорошо виден его профиль.
Джироламо был в комнате один. А кого Дирксен ожидал там увидеть? Модесту? И
что тогда? Убил бы его? Все неприятие моралистом распущенности, отвращение
пуританина к телесному говорило в нем. Может быть, и убил бы. Но нельзя...
Перо в руке Джироламо плясало. Тьма снаружи сгущалась. Темнее ее были
только четыре дерева посреди двора. Четыре дерева... Четыре столба...
Кто-то тронул Дирксена за плечо. Он вздрогнул. Но это был Сандро.
- Ты что здесь стоишь?
- Так просто... смотрю...
Сандро склонил тяжелую голову к плечу.
- Шел бы ты, приятель, лучше спать.
Не иначе, он принимал Дирксена за пьяного. Пускай.
- Да. Иду.
Трудно переставляя ноги, он пошел к дому.
Однако спать он не мог. Начав исследовать причины своего состояния, он
должен был дойти до конца. Он не мог скрывать от себя, что встреча с
Джироламо, к которой он, кажется, был достаточно подготовлен, оказалась для
него потрясением. Но почему, почему? Он мог опасаться только противника с
более сильным разумом, чего в Джироламо уж никак не было. И тут он вспомнил,
что сам недавно сказал - Джироламо не нужно быть разумным. Вот откуда страх,
вот почему с его языка так легко срывались похвалы Джироламо. Он не льстил,
он говорил правду, ничего, кроме правды! "Ничего", - Джироламо часто
употребляет это слово, или это он, Дирксен, его употребляет? Но это было так
легко, как... Что? Он никогда ничего не делал легко, а тут - само. Чужая
сила, большая, чем его, подхватила... Вот оно что: не разум - сила. Неужто
он так слаб? Нет, он не слаб, и ненависть его - не ненависть слабого.
Слово было произнесено. Ненависть. Он никогда раньше не испытывал
ненависти, и неожиданность, новизна этого чувства оглушили его. И более
того - он сознавал, что начинает ненавидеть не только Джироламо, но и всех
этих Вальдесов, Микеле, Сандро, Хейгов, добровольно отдавших себя в рабство.
Добро - вольно. Они жили, как хотели, не зная ни греха, ни ответственности,
потому что их принимал на себя один человек. Он их освободил от всего. И за
это они его любят. Его же собственная сила умножилась, так же, как зло,
причиняемое им. Вот оружие этого разрушителя - страшный соблазн подчинения,
утраты воли. Но Дирксен устоял, устоял...
И Дирксен понял, за что он так ненавидит Джироламо. Это был единственный
способ не любить его.
--------------
И был вечер, и было утро, день второй. Рядом с ним у ворот отирались Сандро
с Логаном. Последний произносил вдохновенную речь о лошадиных болезнях -
очевидно, он был еще и коновалом, впридачу к остальным дарованиям. Сандро
хмыкал для поддержания беседы. Дирксен стоял, прислонившись спиной к
нагретым доскам и смотрел на окно. В стекле преломлялось солнце, поэтому
внутри ничего не было видно. А он смотрел и думал. Чтобы не соскользнуть в
бездумье.
История о книготорговце не выходила у него из головы. Разумеется, она могла
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг