отцом... с Одвином. Он спрятал меня, а потом пришли вы... и мучали его... и
я не спаслась бы, если бы Винифрид Эттинг не поднял ложную тревогу... это,
кстати, одна из причин, по которой я забочусь о его сыне.
- Значит, я мог убить тебя дважды... в течение одного дня... - сознание
этого было невыносимо, и он быстро спросил: - Я не понимаю, как ты сумела не
возненавидеть меня?
- А я тебя ненавидела. Ты даже представить не можешь, как. - В голосе
ее появились странные мечтательные ноты. - Бывали времена, когда выжить мне
помогала только надежда убить тебя.
- Тогда почему... ты этого не сделала?
- Потому что я любила тебя. И ничего не могла с этим поделать. Любовь и
ненависть рвали пополам мою душу, но любовь оказалась сильнее.
Они помолчали. Он просто физически ощущал покой и умиротворение,
исходящее от ее тела.
Она продолжала:
- Ты говорил мне: "Не жди, чтобы ненависть моя умерла". Я расскажу
тебе, как умерла моя ненависть. Это было перед взятием Самура. Когда нужно
было переправляться через Лигер. Мой конь боялся воды. Ты подъехал, протянул
руку и сказал: "Садись ко мне. Мы поедем вместе". Тогда был сильный туман. Я
сидела в седле позади тебя и могла бы свободно ударить тебя мечом в спину и
ускакать незамеченной. И тогда я поняла, что никогда и ни за что не смогу
причинить тебе боли.
- И ты больше никогда не испытывала ненависти?
- К тебе - нет. Но к другим... Слишком многие ненавидели меня и
пытались убить... и получали в ответ то, чего желали мне. Но постепенно...
все это стало слабеть... и сходить на нет. И кончилось в тот день, когда я
попала к бунтовщикам. Они избивали меня, а я думала только об одном:
"Господи, прости их, ибо не ведают, что творят".
Он пытался уложить все это в сознании. Но безуспешно.
- Возможно, - тихо сказал он, - тебе следовало бы на той переправе
вонзить меч мне в спину. И все было бы гораздо проще.
- Значит, ты ничего не понял из того, что я сказала. Ненависть - это
болезнь. Авель переболел оспой, и никогда уже снова ею не заболеет. А я
переболела ненавистью.
Теперь он позволил себе повернуться к ней и взять ее руки в свои. Но
разговор был еще далеко не закончен.
- Ты всегда знала, что Одвин тебе не родня?
- Нет. Мне рассказала об этом Заячья Губа.
"Снова ты, матушка. И здесь ты приложила свою руку."
- Что еще она тебе рассказала?
- Что не знает имен моих родителей. Они будто бы были крестьяне, и их
повесили за участие в мятеже. А Одвин из милости подобрал меня в канаве.
- И ты ей поверила?
- А почему бы мне было ей не поверить? Она, конечно, лгала постоянно, а
когда не лгала, то не говорила всей правды...
- Это верно, - подтвердил он, ничего, впрочем, не уточнив.
- Но это согласовывалось с тем, что сказал Гермольд.
- А что он сказал?
- Будто бы за пятнадцать лет до... до своей смерти Одвин объявился в
Туронском лесу со следами тяжелых пыток и с младенцем-девочкой. Он полагал
Одвина моим отцом, но никогда в глаза не видел моей матери. А потом они с
Одвином рассорились.
- Из-за чего?
- Гермольд считал, что Одвин владеет какой-то важной тайной. И хотел,
чтобы Одвин ею с ним поделился. Но тот наотрез отказался.
- Какой тайной?
- Гермольд и меня спрашивал об этом. И я могу ответить тебе лишь то,
что и ему. Отец говорил мне только: "Подожди чуть-чуть, и ты выйдешь отсюда
царицей мира..."
- А ты сама как думаешь - существовала тайна или нет?
- Одно время я была твердо уверена, что ничего не было - только слухи,
суеверия, туман в глаза... Но порой у меня возникают сомнения.
- Но ведь было же что-то, что Одвин предпочел скрыть даже от старого
друга!
- А может, он ничего не сказал Гермольду, потому что сказать было
нечего?
- Возможно... Но если все же тайна существовала, к чему она относилась?
- Гермольд был уверен, что к магии... Но я, откровенно говоря, походив
в подручных у Заячьей Губы, в магию просто не верю. И отец меня магии
никогда не учил.
- А чему он тебя учил?
- Многому. Естественным наукам. Языкам. Истории. Философии... - Она
слабо рассмеялась. - Уверена, что редкая принцесса в империи получила
образование, равное моему... и это при том, что мне не разрешалось даже
выйти в соседнюю деревню!
Он снова тяжело задумался, и она это заметила.
- Зачем тебе все это нужно знать?
- Нужно. Если бы я знал все это раньше, возможно, мы оба меньше
мучались.
- А может, это было необходимо?
- Как могут мучения быть необходимы? Хотя... Все равно, я хочу узнать
как можно больше.
- А я хочу родить здорового ребенка.
- О, Господи! - Он откинул голову. - С первого дня после свадьбы я
изводил тебя разговорами о ребенке, а теперь, когда он должен родиться, не
сказал о нем ни слова!
- Ты хочешь говорить о нем?
- А ты?
- Если можно, завтра. То есть уже сегодня. Но позже. Что-то я устала.
- Да. Это была тяжелая ночь. Я всегда был безжалостен к тебе. Даже
теперь. Особенно теперь. Тебе бы давно спать нужно... Не вставай, я тебя
донесу.
- Я еще не дошла...
- Не спорь! Он легко подхватил ее на руки ( вчера еще он не знал,
решится ли когда-нибудь дотронуться до нее), донес до постели, помог
раздеться и укрыл одеялом. Она уснула почти сразу же. Но Эд, несмотря на все
напряжение последних дней, спать не хотел. Он сидел на кровати, смотрел на
жену и думал - хорошо, что он не сказал ей всей правды. Ни о том, кем ему
приходился Одвин, ни об истинных причинах своих мучений. Это уж слишком для
беременной женщины, какое бы крепкое здоровье у нее ни было. И, кроме того,
в том, что рассказала Азарика, он услышал нечто крайне важное. Что бы там ни
было, склад ума у него было практический. Разумеется, существуют младенцы,
подобранные в канаве из милости. Маленький Винифрид, к примеру. Только
Азарика, судя по тому, что он узнал, к числу таковых никак не принадлежала.
А это означало еще одну тропу, ведущую в прошлое. И он пройдет по этой тропе
до конца.
Наутро он, однако ж, вызвал сначала Сулеймана и подробно расспросил его
о состоянии здоровья королевы и обо всем, что может угрожать ей в ее
положении. Сама королева сочла это излишним.
- Я совершенно здорова. - Она копалась в своем ларце с лекарственными
травами, который значительно обогатился после поездки в Веррин. - Повредить
мне может разве что стрела в горло либо лошадиная доза яда.
- Никогда не говори так, - резко сказал он. - Даже в шутку. - И,
опасаясь, чтобы его слова не прозвучали грубостью, тут же добавил: -
Хвалишься здоровьем, а сама роешься в лекарствах.
- Потому что я в них разбираюсь не хуже твоего Сулеймана. Это женское
дело - лечить. А травы я ищу не для себя, а для Нантосвельты.
- Вот уж кто здоровее всех в замке, так это твоя Нантосвельта.
- Это с виду. Тебе же она не пожалуется на свои хвори. По-моему, у нее
почки не в порядке. Ага, что у нас там: тысячелистник, череда, шиповник,
хвощ, толокнянка...
- Откуда Одвин знал Гермольда? - неожиданно спросил Эд.
Она оставила ларец. Черные глаза взглянули на него, и внезапно
колыхнулась в них завеса такого непроницаемого мрака, что он пожалел о своем
вопросе. Но она уже отвечала.
- Они вместе учились в школе у святого Эриберта при Рабане Мавре. Отец,
Гермольд и Фортунат.
- И Фортунат сюда же замешан?
- Замешан - это сильно сказано. Он, кажется, не в одно время с ними
учился, он ведь старше. А потом, ни Гермольд, ни отец там не задержались.
Последовала пауза. Эд помнил, куда подевался после монастыря Гермольд.
Но говорить ему об этом не хотелось, равно как и вспоминать все, связанное с
именем Роберта Сильного. И он спросил:
- Почему... Одвин не задержался в монастыре?
- Бежал от обвинений в ереси... за хранение каких-то книг...
халдейских, так говорил Гермольд. Хотя кто знает... впрочем, были у него
манускрипты, на неизвестном мне языке писаные...
Были, подумал он. В доме, который я уничтожил. Ей, видимо, тоже были
тяжелы эти воспоминания, поэтому она заговорила о другом.
- Поэтому, когда я пришла в монастырь, я сказала, что мой отец -
Гермольд. Понимала, что имя Одвина здесь называть небезопасно. А Гермольд
перед церковью был чист. Не знаю, насколько поверил Фортунат в эту сказку.
По-моему, ни на грош. Но мы об этом никогда не говорили. Спроси его сам.
Если хочешь. Но лучше не надо.
- Я и тебя больше не буду спрашивать. Будь спокойна, ни о чем не думай,
лечи свою Нантосвельту. Если хочешь...
Он и в самом деле решил до поры не беспокоить Фортуната. Но что ж это
за место такое, к которому сходятся все дороги, узел, из которого тянутся
все нити - монастырь святого Эриберта? Или это не нити - паутина, в которую
вплетены жизни его самого, Азарики, Фортуната, а теперь, значит, и... Одвина
(он никак не мог назвать убитого отцом). И что еще за тайны он, возможно,
хранит в себе?
Фортуната не стоит пока расспрашивать. Но есть еще один человек, не
столь хрупкого здоровья, которого расспросить должно.
Рикарда уже меньше времени проводила в постели и больше - в церкви.
Хотя здоровье ее так и не восстановилось окончательно, она посещала почти
все службы. Сопровождала ее только Деделла, ибо монахини, соответственно
настроенные настоятельницей, сторонились ее, как зачумленной. Но она этого
не замечала. Она молилась и слушала мессу, и так уходила от себя и своих
воспоминаний. Однако, когда ее снова посетил канцлер Фульк, ей опять
захотелось стать больной, ничего не чувствовать, не сознавать, и просто
иметь возможность натянуть на голову одеяло.
- Мне потребно ваше участие в борьбе против наших общих врагов, -
заявил архипастырь без обиняков.
- Какое? Арнульф Каринтийский и тевтонские сеньеры помочь тебе
отказались, и мое лжесвидетельство никому не нужно. Разве что ты попросишь
меня встать во главе твоего битого воинства, ибо полководцем ты всегда был
никудышным, что в очередной раз и доказал. Но этого я, к сожалению, сделать
не могу, даже если бы и захотела. А я не хочу.
- Нет, на сей раз я не собираюсь прибегать к военным действиям...
- Собираешься вернуться на привычную стезю интриг, обмана и убийств
из-за угла? Кого ты намерен отравить на этот раз?
- Ну, зачем же так грубо... Вам, бывшая повелительница, очевидно, не
докладывают о ликовании, которое царит в Лаоне и Компендии. На башнях флаги,
вино льется рекой и милостыню раздают мешками...
- Празднуют победу над твоими союзниками?
- Не только это. Нынешняя королева в тягости.
Фульк пристально вгляделся в лицо бывшей императрицы. Если он дожидался
той же реакции, что при прошлогоднем известии о королевской свадьбе, то не
дождался. Зато ему не пришло в голову оглянуться на одноглазую служанку,
которую он привык считать слабоумной. Та, до этого прикорнувшая на
скамеечке, подалась от стены. Лицо ее стало меловым, единственный голубой
глаз безумно расширился.
Рикарда сделала неопределенный жест.
- Ну, Бог им в помощь... - На мгновение по ее лицу прошло оживление, но
не то, которого добивался Фульк.- А тебя-то с чего это беспокоит? Ах, да...
Самозванец основал династию, которая укрепит побочных Каролингов... а еще
неизвестно, будут ли дети у бедного Карла...
- Ну, последнее-то как раз волнует меня меньше всего... для этого
крепость ума вовсе не потребна... и всегда можно найти достаточно
самоотверженную супругу, не правда ли? Но... этот ребенок еще не родился...
а здоровье беременной женщины так хрупко... Позволю себе напомнить вам одну
историю. Известно ли вам жизнеописание языческого кесаря Нерона, или ваше
образование не простирается столь далеко? Очень поучительно. Нерон был
великий злодей... и отличался крайней невоздержанностью нравов... однако,
как сообщает хронист, он весьма любил свою жену... вторую жену... первую он
приказал казнить... но и эту он убил, ударив ее во гневе, когда она носила
во чреве младенца...
Улыбка заиграла на бескровных устах священнослужителя.
- Ты с пользой изучал историю,Фульк. И как ты собираешься подвигнуть
Эда против его жены?
- Очень просто. Сообщив ему правду о ней.
- Ты думаешь, он ее не знает?
- Наверняка не все. Есть вещи, которые ни одна женщина, если она в
здравом уме, своему мужу не расскажет - я слышал достаточно исповедей, чтобы
это понять. А она в здравом уме, я в этом убежден. И столь же убежден, что
она скрыла от мужа самую позорную страницу своей жизни - судилище в Лаоне и
как ее в клетке выставляли на посмеяние черни. А Эд не из тех, кто прощает
позор. Это может подхлестнуть его к таким действиям, что... - он умолк и
отошел к окну. Попутно отметил блаженную улыбку на губах служанки. "Точно -
слабоумная", - подумал он.
- А моя роль во всем этом какова?
- Вы - свидетельница, милостивая. Ведьму взяли под стражу в вашем
присутствии и с вашего соизволения. Лучше всего, если бы вы обвинили ее
открыто. Но можно и письменно. Если вам трудно сделать это, я сам напишу.
Лишь позвольте использовать ваше имя, оно придаст обвинениям дополнительный
вес...
Рикарда покачала головой. Вид у нее был несколько удивленный.
- Оказывается, у меня еще осталось какое-то достоинство. Не ожидала. Я
больше не хочу лезть в грязь... И не смей пользоваться моим именем, монах, я
от всего отрекусь.
- Вот как? Вы решили стать праведницей? Прощать ненавидящих вас? Не
поздновато ли? Или, скажем так, вы просто жалеете ее? Как женщина женщину? А
она вас пожалела, когда захватила все, что по праву принадлежало вам? - Он
возвысил голос. - Эта женщина родит ребенка, а тебе этого никогда не было
дано, и уже не будет - годы не те. Ее дети будут носить корону, а ты
зачахнешь здесь, как бесплодная смоковница, проклятая Господом!
Рикарда подняла к нему бледное увядшее лицо.
- Здесь, в монастыре, нам часто рассказывают, как дьявол искушает
женщин, удалившихся от мира. Теперь, наконец, я поняла, каков из себя
дьявол - ибо он так же мерзостен, подл и назойлив, как ты, Фульк. Ступай
прочь, монах, я не буду тебе помогать.
- Но и мешать также не будете, милостивая, верно? - ощерился в улыбке
канцлер. Сравнение с дьяволом отнюдь не оскорбило его. Напротив, оно даже
льстило его самолюбию. С дьяволом часто сравнивали Эда, и теперь Фульк мог
хоть в этом с ним быть равноправен. - А вашей помощи мне особенно и не
нужно. У меня и без того достаточно свидетелей.
Фульк лгал - и не лгал. Не лгал он в том, что не особенно нуждался в
помощи Рикарды. Ему доставляло извращенное удовольствие раскрывать свои
планы перед этой сломленной жизнью женщиной, которая некогда походя попирала
его гордость. Вот зачем он ездил сюда, а вовсе не для того, чтобы
действительно заручиться поддержкой бывшей императрицы. Лгал он в другом -
свидетелей у него не было. Кочерыжка мертв. Тьерри Красавчик мертв. Заячья
Губа - хоть тут младшая ведьма и ни при чем - тоже мертва. Остальные -
ничтожества, мелкая сошка - не в счет.
Отсутствие свидетелей не означало, при том, отсутствие доказательств.
О, этих было сколько угодно. Допросные листы дела ведьмы Азарики. Показания
аббата церкви святого Вааста. Копия решения трибунала об отсылке ведьмы под
юрисдикцию графа Парижского. Запись показаний участников конвоя о побеге
последней, осуществленном при несомненном участии темных сил... Особая
прелесть в том, что все подлинное, это придаст дополнительный вкус интриге.
Разумеется, точно так же он мог бы сочинить и показания Рикарды, и какие
угодно другие - что за разница, если вся эта публика все равно не в ладах с
грамотой? Беда в том, что точно так же обстоит дело с тем, кому потребно эти
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг