"Редкая принцесса в империи получила образование, равное моему..."
Что за провидение стояло за этой фразой?
Если раньше и существовали сомнения в том, что Азарика - дочь Черного
Гвидо, то теперь они отпадали. Но за разрешением одной загадки вставала
другая, большая. Кто, когда слышал о таком претенденте на франкский престол?
Мятеж был быстро подавлен, сказал Крокодавл. И участники наверняка казнены.
Кроме Одвина. Который, как говорят, в мятеже не участвовал. Но был
замешан...
В чем именно он был замешан? Предположим, Гвидо только называл сея
Каролингом... хотя имя это в роду Каролингов не столь уж редкое... но даже
если он был самозванцем, Одвин в его права на престол несомненно верил. Ради
этого он терпел пытки и изгнание - не из упрямства, не из страха, не из
злонравия колдуна. Ради верности. Верности кому? Или чему?
"Погоди чуть-чуть, и я сделаю тебя царицей мира..."
Но тогда получается, что в права Гвидо верил и король Карл? Ведь Одвина
много в чем можно было упрекнуть - и в пособничестве мятежнику, в котором
тот, несомненно, был повинен, и в чернокнижии, которым, как ни крути, Одвин
занимался - сама Азарика подтвердила пресловутые "халдейские книги". Но Карл
Лысый спрашивал его только об одном - где ребенок Черного Гвидо? И не
случайно ему так важно было знать, мальчик это или девочка. Мальчик был ему
опаснее... И, уверившись в том, что Одвин ничего не знает, выбросил его за
ненадобностью. На все прочие, истинные или мнимые провинности бретонца, ему
было наплевать...
А может, все это пустые домыслы, и не верил Карл Лысый вовсе, что
кто-то может потеснить его на троне, а просто хотел вывести под корень всю
семью мятежника - дело обычное? Опасался будущего себе мстителя...
Слишком зыбко все это было, слишком неопределенно. А неопределенности
Эд не любил. И это его раздражало. Особенно потому, что он чувствовал -
возможно, кое-что известно и Фортунату. Вряд ли он сам это сознает, но не
исключено, что из своего прежнего знакомства с Одвином он мог вынести что-то
такое, о чем потом, по прошествии многих лет, забыл или не придал
значения... Но ведь он же имеет привычку все записывать... значит, может и
вспомнить!
И все-таки что-то удерживало Эда от того, чтобы обратиться к Фортунату.
Просьба ли Азарики, собственное нежелание тревожить старика... Из Крокодавла
же он явно вытряс все, что тому было известно. Но у Крокодавла имелся
напарник. И, когда по возвращении в Лаонский дворец королю сообщили, что
объявился, наконец, Нанус, первая мысль была - вдруг этот что-нибудь знает?
Но когда это помесь паука с ящерицей предстала перед королевские очи, Эду
пришлось подавить в себе досаду - не мог тот ничего знать, годы не те.
Ярмарочный мим был гораздо моложе его самого, и в дни мятежа Черного Гвидо
он был еще малым ребенком... Нет, нужно отвлечься от навязчивой мысли и
вернуться к тому, зачем непосредственно Нануса на север и посылали. Ему было
предписано вызнать намерения германских Вельфов. Гибель их франкского
сородича Готфрида, графа Каталаунского, от рук Эда могла подвигнуть Вельфов
на участие в военных действиях против последнего. Но Вельфы, так же, как их
сюзерен, новоизбранный король Австразии Арнульф, еще не приняли
окончательного решения. Арнульф Каринтийский, разумеется, рад был бы
подгрести Западно-Франкское королевство под свою руку, тем более что еще год
назад Нейстрия и Австразия были объединены под властью одного монарха, и
живы были еще люди, помнившие, как эти государства до Верденского раздела и
в самом деле были едины. Да и слабоумный Карл в качестве игрушечного
наместника Нейстрии был бы ему не в пример удобнее. Однако канцлер Фульк,
теперь вовсю искавший поддержки австразийского короля, в свое время не менее
усиленно интриговал против его избрания, Арнульф же был злопамятен. А Эд,
против которого предполагалось выступить, приходился - или считался -
Арнульфу довольно близким родственником ( впрочем, как и Карл...). Конечно,
ради выгоды властители забывают и более близкое родство, но пока что это
служило удобным предлогом для того, чтобы выжидать.
Да, король Арнульф - а вместе с ним и Вельфы - выжидали, на чью сторону
склонится чаша весов в предстоящей войне. Судя по всему, решение будет
принято на обычном осеннем собре германской знати в Аахене, когда, возможно,
определится победитель. Времена предстоят трудные. Во-первых, бургунды... И
во-вторых, в тевтонских землях явно ожидают нового прорыва данов. Нет, точно
Нанус не знал ничего, но ведь дыма без огня не бывает, верно? Вряд ли они
ударят со всей силой в самое сердце страны, как при Сигурде, думал Эд,
второго такого вождя, как старый волк, даны не скоро найдут, но в случае
предательства одного из королевских ленников - Нанус опять не говорил об
этом прямо, лишь обиняками... а предать могут многие... из мести, из
жадности или просто по глупости, как тогда, в Самуре...
- В Самуре... - произнес он вслух. Нет, избавиться от навязчивой мысли
не удавалось.
Нанус таращился на него во все глаза, озадаченный неожиданным
замечанием.
"Впервые я встретилась с ними в Самуре", - ответила Азарика на его
вопрос об уродах Заячьей Губы. И замолчала. Неужели ее тогда посетила та же
мысль, что и его сейчас?
- Скажи мне, комедиант, - спросил он, - когда ты впервые увидел
нынешнеюю королеву?
Зубы Нануса клацнули. Вопрос поверг его в полноге недоумение. И
перепугал. А ведь мим не был трусом. Человек, который вел такую жизнь,
просто не мог быть трусом. Правда, это была не та храбрость, что признавал
Эд, но и такая существовала.
- Отвечай, мим. И не бойся. Я спрашиваю не для того, чтобы повредить
тебе... или ей. Я просто хочу знать. Это было в Самуре? Или раньше?
Нанус наконец собрался с духом.
- Я видел ее раньше... дважды... издалека... и не разговаривал.
- Где?
- В монастыре святого Эриберта... По праздникам там раздавали нищим
хлеб... и я приходил вместе с нищими... Я ничего дурного не делал, клянусь!
Мне нужно было только проследить, не покинула ли молодая госпожа монастырь,
и сообщить... - голос его почти сошел на нет.
- Кому?
- Госпоже Лалиевре... Это она описала мне, как выглядит... ( после
паузы, в которой Нанус, очевидно, никак не мог разобраться с именами,
прозвищами и титулами) она... и велела проследить... Так что, когда мы
встретились в Самуре, я уже знал ее в лицо.
- Зачем это было нужно твоей хозяйке?
- Не знаю. Она не делилась с нами своими планами... Но ведь у нее же
был дар провидения, так? Она предвидела, что мне придется встретиться с
госпожой, и сделала так, чтоб я мог ее узнать.
- Хорошо. Ты волен идти.
Дар провидения, как же! Скорее дар плести хитрые и безжалостные
интриги. Высокие замыслы, сказал другой комедиант, великие и высокие. И еще
он сказал, что Заячья Губа обреталась в кругах, близких к королевской семье.
Впрочем, это Эду было известно и без Крокодавла. И то, что знал король,
могла знать и старая ведьма - впрочем, в те поры еще молодая... То есть,
если Черный Гвидо был не просто самозванцем, а обладал подлинными - пусть и
шаткими правами на трон или хотя бы на удел в Нейстрии... скажем, как
незаконнорожденный потомок королевского дома...
Знакомо все это. Слишком знакомо. Не так уж редко те, кого клеймят
бастардами, обходили в борьбе за власть законных ее наследников, зажиревших
от благополучной жизни, отупевших и выродившихся. Разве не из таких был Карл
Великий? И сам Эд, и Арнульф Каринтийский. Только они выиграли, а Черный
Гвидо - проиграл.
И все же старый душегуб говорил, что Гвидо провозгласил себя законным
наследником трона. Это должно было вызывать особую ярость короля Карла -
права его наследования неоднократно оспаривались. И тогда - под корень
проклятого мятежника! И все семейство его! А где оно, его семейство? И что
оно из себя представляло?
"Только не думай, что я расскажу тебе какую-нибудь царскую
родословную..."
Тогда зачем тратили свое время, силы и, очевидно, жизни всякие
Крокодавлы, Нанусы и прочие горбуны Бернарды - Бог знает, сколько их было,
этих служителей высоких и великих планов?
Теперь уже невозможно узнать.
Проклятье, не бывает ничего невозможного!
Вот трижды мелькало в свидетельствах название города Пуатье. Крокодавл
упоминал имя графа Пуатье среди любовников Заячьей Губы. Мятеж Черного Гвидо
происходил вблизи Пуатье. И колдуном из Пуатье называл Одвина палач. Может
быть, какие-то свидетельства сохранились в этом городе?
Но это вряд ли. Если там что-то и было, Карл Лысый перетряхнул весь
город до основания, разыскивая слишком опасного для себя наследника. Он не
знал - и не узнал, что это - наследница. Узнал бы, может, и успокоился, ведь
женщины не наследуют короны.
А может быть, и нет.
Нет, неверный это след. Даже если в Пуатье что-то и знали, даже если
король Карл не выжег это знание каленым железом, слишком давно все это было.
Со смерти Черного Гвидо прошло почти двадцать лет.
А со дня смерти Одвина - всего четыре года.
Лучше об этом не думать.
Пока.
Выступление было назначено на день святого Симфориона. Это было
неотвратимо. И на сей раз не могло быть и речи, чтобы отправиться с ним,
теперь этого уже не нужно было ей объяснять, теперь она понимала сама. А ей
так хотелось поделиться с ним покоем, осенившим ее душу! Она чувствовала,
будто ступила на плот, и все брошенное на оставленном берегу - страшное,
грязное. подлое, темное - исчезает, растворяется вдали, а сильное течение
неотвратимо влечет ее к другому берегу, ясному, освещенному теплым солнечным
сиянием... О том, что течение может перевернуть плот, она не хотела думать.
Она - крепкая, она выплывет. А вот он... Бесплодные мечтания. Никогда не
знать ему покоя, даже в самую счастливую пору жизни, и весть о будущем сыне
наверняка связалась у него с сознанием страшной вины. Впрочем, теперь он
допускал, что это может быть дочь, не объясняя, что повлияло на подобное
изменение мыслей.
О том страшном, что затеняло их общее прошлое, он не говорил с ней
больше, хотя - в этом она не стала себе лгать - не мог об этом не думать.
Что делать? Если ее влечет будущее, его каким-то роковым образом притягивает
прошлое. И, возможно, он так яростно устремляется в войну именно для того,
чтобы забыть... а потом снова узнавать то, что потребуется забыть... Но
между ними это теперь не стояло. Их разговоры были обычными разговорами
молодой супружеской пары ( Господи помилуй! Думала ли она, что они
когда-нибудь смогут стать обычной супружеской парой!), ожидающей первенца.
В последний раз, когда он навестил ее в Компьене, она спросила, каким
именем он хочет окрестить ребенка.
Он удивился:
- Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Ты говорила - он родится не
раньше конца ноября. Я вернусь гораздо раньше этого срока.
- Война может затянуться, а ты - задержаться. И в любом случае имя надо
выбрать загодя.
- Да. - Он кивнул. - Фортунат говорит: "Имя - это знамение". Так вот -
если родится девочка, право выбора за тобой. Если же сын - я хочу, чтобы его
звали Гвидо... точнее, Ги - так более по франкски.
Она недоуменно подняла брови.
- Насколько мне известно, в роду Робертинов никто не носил имени Ги.
- Я хочу, чтобы мой сын его носил, - в голосе мужа она услышала хорошо
знакомое упорство.
Азарика задумалась и решила, что у него есть свои резоны.
Действительно, в роду Робертинов никого не именовали Ги, а первенца обычно
называют именем деда. Однако Робертины могли предоставить на выбор только
два имени: Эд и Роберт. Эд, похоже, не хочет, чтобы сына звали так же, как и
его самого, а имя Роберта Сильного напоминает ему о младшем брате, о котором
он до сих пор не желает ничего слышать. Так что с Робертинами все понятно. А
вот среди Каролингов это имя не редко, вот и сейчас в итальянской земле, как
говорят, тянет руки к оставшейся без хозяина императорской короне тамошний
Каролинг Ги, герцог Сполето... Выходит, что этим именем Эд как бы заявляет о
принадлежности своего наследника к дому Каролингов и неоспоримости его прав
на престол.
Кроме того, возможна еще одна причина... Гвидо или Ги означает
"лесной". Она вспомнила встречу в лесу прошлым летом, свою мрачноватую шутку
о "принцессе Лесной", и улыбнулась.
Эд, безусловно, прав. Имя - это знамение.
Nomen est omen.
А ведь не ошибся проклятый мим насчет пересыльщиков от данов. Когда
бургундов оттеснили за Оскару, среди немногочисленных пленных оказался
оруженосец сеньера Каинонского, вассала Нейстрийской короны, к месту общего
сбора в Лаон не явившегося. Он был оглушен в самом начале сражения, и потому
не успел скрыться. Под пытками оруженосец сознался, что был послан своим
господином к герцогу Бургундскому с предложением ударить по Нейстрии с
Севера, когда он-де, сеньер Каинонский, приведет с Юга сильных союзников.
Оставалось только договориться о времени, о чем оружносец и должен был
сообщить своему господину.
Кто этим союзники, догадаться было нетрудно.
Король, оставив бургундов, резко развернул войско. Мгновенный бровок от
Оскары к Юго-Восточной Галлии был бы почти невозможен, если бы не
благоприятствовала погода. Начнись обычные в эту пору дожди - и армия увязла
бы в грязи. Но удача пока что сопутствовала Эду. Каинон был сильной
крепостью, но оказался захвачен врасплох, а его владелец был способен
сопротивляться в еще меньшей степени, чем его замок. Подвешенный над
раскаленным горном, он не только сознался в намерении открыть данам путь по
Лигеру до Тура, Вьенна и Пуатье, но и назвал имена тех, кто был с ним в
сговоре - сеньеров Новилака и Алингавенса, а также бароноа Кондатенского.
Все это были по преимуществу мелкие сеньеры, державшие свои владения на
Лигере и в Андегавах, и недовольные тем, что другие вырвали у Фортуны кусок
пожирнее. Согласно их замыслам, викинги, в конце осени, до того, как станет
лед, должны были высадиться у Нанта, и, не встретив сопротивления, подняться
вверх по Лигеру. Тогда же герцог Бургундский должен был двинуться на город
святого Ремигия. При общей кровавой неразберихе, которя неминуемо должна
была тут возникнуть, все этим сеньеры Новилакские и прочая и намеревались
вырвать свой сочный кусок добычи. Викинги, как правило, пресытившись
грабежом, уходили из захваченных городов, королевская же и герцогская армии
взаимно обескровят друг друга, и вот тогда богатейшие города Галлии, такие,
как Тур, Вьенн, Лимовик, Пуатье, а может быть, и Орлеан, окажутся беззащитны
перед каждым, кто сумел сохранить силы и наглость. Причины замыслов были
несложны и отнюдь не строились на тонких политических расчетах - а просто:
если один такой, раньше еще более нищий, чем мы, сумел стать королем, то мы
чем хуже?
И запылали костры, деревья превратились в виселицы, а пруды - в общие
могилы. Расправа была быстрой, но страшной. Эд не знал жалости к
заговорщикам. Уничтожены были не только люди. Владения Новилака, Кондатенса
и Алингавенса сравняли с землей. Этой судьбы избежала только крепость
Каинон, украсившаяся над вратами головой своего бывшего сеньера - в силу
удобства расположения и прочности укреплений. Эд объявил Каинон
неотчуждаемой собственностью короны.
Однако, хотя гадюшник вокруг Лигера и был выжжен, опасность втрожения
оставалась. Осторожность никак не принадлежала к добродетелям данов, а если
уж их поманили добычей, то тут даже гром с ясного неба не мог их остановить,
а на судьбу союзников им наверняка было в высшей степени наплевать, в самом
деле, на кой черт нужны такие союзники?
Все оставалось на своих местах. Даны. Бургунды. Лотаринги. И лишь
твердая рука удержит корабль Нейстрии в равновесии, когда ударит по нему
очередная волна.
Оставив в Каиноне верный гарнизон, Эд повернул войско по замиренным
областям обратно. Через Туронский лес.
- Но ведь здесь, похоже, была деревня? - Сидя в седле, щурясь в лучах
заката, он оглядывал окрестность, пытаясь угадать в ней нечто знакомое.
- Была, - ответил кто-то из дружинников. - Только ее в прошлую войну
даны подчистую сожгли. Если кто из здешних и уцелел тогда, все равно с
голоду подохли или разбежались.
Передовой отряд выехал на берег Лигера. Перед ними расстилался пустырь,
густо заросший тем неистребимым кустарником, который обычно побивает места
пожарищ. Вдали шумел лес, подернутый желтой дымкой. Сентябрь подходил к
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг