занятость тысячами неотложных дел, нашел время приехать сюда...
Адамбаев встал, но с минуту молчал, как бы подбирая самые точные
слова.
- Вы знаете о предупреждении, которое все жители нашего града получили
по почте, - уверенно-бесстрастно начал он наконец. - Часть горожан поверила
слухам. Начиная с половины десятого вечера группами, целыми семьями и
поодиночке стали покидать свои дома и собираться на площадях, в скверах и
других открытых местах. Нарастала паника. Вчерашний вечер пока еще не
принес ощутимого вреда производственной и общественной деятельности нашего
града, хотя нам, политикам, более чем кому-либо, известно, что граждане,
спавшие ночь плохо, беспокойно, а то и вовсе лишенные сна, хуже, чем в
обычные спокойные дни, трудятся на своих рабочих местах. Сегодня вечером мы
будем иметь точные данные о спаде производительности труда... Но если
подобное будет продолжаться и сегодня и завтра - и так на протяжении
месяца, как сказано в этом провокационном предупреждении, - спад трудовой
активности в городе постепенно достигнет низшей точки... Все другие
последствия каждодневного напряжения в городе будут прогнозироваться, но и
сейчас каждому из сидящих здесь ясно, что последствия эти могут быть самыми
отрицательными для жизнеобеспечения града... По иронии судьбы или по
счастливой случайности, в эти трудные для града дни здесь оказались все
самые лучшие умы сейсмологии, не только Союза, но и прогрессивных
зарубежных стран. Ваша задача, опираясь на самые точные данные науки,
разоблачить всякого рода слухи, домыслы, дать отпор злонамеренной
провокации... Сегодня после закрытия конгресса приглашаем уважаемых
академиков на наше телевидение, где мы устраиваем прямую передачу вопросов
и ответов. Каждый, кто пожелает, может позвонить на телестудию и получить
от вас самый исчерпывающий ответ по тревожащему его вопросу... Итак,
уважаемые академики, прошу помочь нам. От вашего веского слова будет
зависеть спокойствие и благополучие всех жителей нашего Шахграда...
Адамбаев сел тяжело, и рядом с ним президент конгресса показался
совсем легким и суетливым.
- Есть вопросы к уважаемому председателю? - поспешно спросил он у
зала, молча и угрюмо переваривавшего услышанное. Только один Давлятов ерзал
все это время, часто поглядывая на фемудинского академика, который, словно
пытаясь что-то разгадать в Давлятове, пронзительно сверлил его глазами.
"Что это вы?" - хотел спросить его Давлятов, но вопрос свой неожиданно
адресовал не академику, а председателю градосовета, громко и во
всеуслышание сказав:
- Что это вы?.. Надо штаб создать при градосовете - сегодня же,
немедленно! Последствия ожидаемого землетрясения будут ужасны, а вы всё
хотите свести к дешевой телевизионной передаче!
Как ни странно, ни зал, ни президиум ничем не среагировали на столь
дерзкое заявление Давлятова - со вчерашнего его выступления все привыкли
слышать от него одни лишь дерзости... чудак, сумасшедший, немало крутится
их около науки. Впрочем, такие, пожалуй, даже нужны в серьезных конгрессах,
как шуты гороховые... Президент поспешил наклониться к председателю и
что-то объяснить ему, после чего оба язвительно хмыкнули, даже не удостоив
Давлятова взглядом.
Один из немногих, кого задела выходка Давлятова, - гость, восточный
немец, с самого начала работы конференции сконфуженный ее общим ходом и
атмосферой. Многие выступления показались ему половинчатыми и несколько
условными, не замешенными на политике. Он был удивлен и даже ошарашен тем,
что не в Мехико, где также собирался конгресс сейсмологов, не в Скопле, а в
Шахграде, являющемся одним из центров сейсмона-уки Союза, ораторы выступают
с сообщениями, не подкрепляя свои научные доводы идеологическими догмами. А
этот Давлятов даже украсил свое сообщение религиозной символикой, что для
гостя с берегов Шпрее и вовсе казалось непозволительно: боялся он, что
тенденция - отделять науку от политики - пойдет отсюда к его краям и тогда
придется в корне менять всю работу возглавляемого им ИПЗ. Гость вскочил
порывисто, прося слова. Ему дали вне очереди из уважения к стране, ни разу
не испытавшей землетрясения.
- "Внимание! - стал читать гость заранее приготовленный с помощью
переводчика текст. - Я считаю, что уважаемый конгресс должен дать отпор и
навсегда уничтожить вредные взгляды Давлятова... который сегодня еще раз
повторил их. Впредь от всех выступающих необходимо требовать четкого
политического подхода к таким сложным стихийным бедствиям, как
землетрясение!"
Зал почти никак не отреагировал и на заявление немца, только несколько
делегатов удивленно переглянулись, как бы говоря: каков иностранец? Приехал
учить нас... Зато Давлятова слова немца не то чтобы возмутили, а, скорее,
позабавили, и не сами слова, а тот акцент, с которым гость прочитал свое
заявление. Давлятов долго всматривался в тщедушного с виду гостя, находя в
его облике что-то трогательное, и крикнул ему, легко и весело, через весь
зал:
- Вы конечно же образец истинного немца, высокочтимого и уважаемого на
службе, прекрасный семьянин и отличный товарищ...
Гостя смутило то, что никто из академиков не поддержал его заявления.
Сам же Давлятов, по адресу которого он прошелся, весело, без тени обиды
ответил ему.
- Самое смешное то, - вдруг заявил обескураженный гость, - что в
детстве я был на "вы" со своим младшим братом, и когда мы ссорились, это
было так комически торжественно. Брат напускал на себя серьезный вид и
восклицал: "Вы думаете, что мне больше нечего делать, как выслушивать ваши
назидания?.."
Слова гостя показались Давлятову такими неожиданными и забавными, что
он громко захохотал, хлопая себя по коленям, и крикнул:
- Здесь, в Шахграде, можете считать своим братом меня!
Гость открыл рот, не зная, что ему ответить, но тут все услышали слова
президента:
- Президиум конгресса, посовещавшись, решил дать возможность делегатам
подготовиться к столь ответственной телевизионной передаче. Поэтому
сегодняшнее заседание объявляется закрытым раньше срока.
Необычное оживление охватило всех, сидевших доселе в угрюмом
оцепенении, словно были это не солидные ученые мужи, а школьники. Необычные
острые реплики, которыми обменялись через головы сидевших Давлятов и немец,
настроили всех на легкомысленный лад.
Выходя из зала, Давлятов догнал своего шефа по отделу и еще раз
подчеркнуто спросил:
- Изволите сейчас получить мое заявление об уходе... или, может, в тот
день, когда разверзнется земля?
- Думаю, не стоит откладывать... - мрачно молвил Айтзаров и хотел для
убедительности добавить: "...после того, как вы опозорили нас в глазах
зарубежных гостей", но посчитал это излишним.
- С готовностью! - воскликнул Давлятов и сунул ему в руки сочиненное
накануне заявление. Побежал по ступенькам, заметив в толпе делегатов фигуру
фемудянского академика... что-то загадочное потянуло к нему, тревожащее, со
вчерашнего дня не дававшее покоя... хотя мелькание то там, то сям Шаршарова
все время рядом с фемудянином могло быть и случайным, никак с академиком не
связанным. Но желание наконец объясниться с духовным отцом "Белой
медведицы", долго ведшим за собой ее авторов, как несведущих в большой
политике овечек, и предавшим их всех ради своей личной выгоды, было до того
сильным, что Давлятов решил где угодно и как угодно разыскать Шаршарова.
Но Давлятов опять не успел. Фемудянский академик быстро сел в машину и
захлопнул дверцу, и в отъезжающей машине Давлятов разглядел лишь знакомый
затылок Шаршарова.
Чтобы как-то развеяться, Давлятов пошел пешком, с каждым шагом
чувствуя себя освобожденным от тяжести. Эта легкость отчасти объяснялась
тем, что в его кармане и сегодня не было пятака на трамвайный билет. К тому
же он оставил службу в ИПЗ и теперь был свободным, как и в первые дни
возвращения в Шахград. Впрочем, те дни совсем не были похожи на эти и та
свобода на эту. Там была свобода одиночки, сейчас же он ощущал мучительную
связь со свободой всех шахградцев, которым предрекал близкий конец, и
оттого заранее чувствовал себя стесненным многими правилами, привычками и
запретами... Словом, растворялся в массе, причастной к ее тревогам и
заботам. И оттого, всматриваясь в лица прохожих, замечал как бы две волны
настроения - настороженность взрослых, должно быть уже с утра наслышавшихся
всяких противоречивых суждений о том, ждать ли сегодня, ближе к десяти
часам вечера, предсказанного землетрясения, или все это, как вчера,
окажется блефом. Телевидение, которое уже трижды передало сообщение о
сегодняшнем "Вечере вопросов и ответов" с участием самых авторитетных
сейсмоученых Союза, лишь усилило кривотолки.
Вторую волну настроения несли толпы школьников, которые, громко крича,
смеясь и споря, радовались тому, что занятия в школах града отменены.
Толпа подростков, пробегающая мимо по тротуару, оттеснила Давлято-ва к
стене какого-то дома. Он машинально поднял голову, как бы ожидая, что
шестнадцатиэтажное здание сейчас рухнет... И почувствовал облегчение, когда
увидел, что из-за угла этого дома вышел торопливо Мирабов, забывший снять
свой белый халат.
- Ба, мы встретились с вами не как договаривались, в десять вечера, на
прежнем месте, а гораздо раньше, - так многословно приветствовал он
Давлятова.
- Сейчас все непредсказуемо, - загадочно произнес Давлятов, пожимая
Мирабову руку.
- Вы правы. Кто бы мог подумать, что за одну вчерашнюю ночь мне
придется побывать по срочным вызовам в десяти домах моих знакомых. Приступы
стенокардии, гипертонические кризы, инсульты... Все это от напряжения,
ожидания десяти часов вечера... А сегодня нашей больнице пришлось принять в
два раза больше больных, чем обычно. Уверен, завтра, послезавтра их будет
еще больше. Хотя больница и без того переполнена всегда... Пардон, я даже
не успел снять халат. - Мирабов уже начал было снимать халат, но почему-то
передумал. - Знаете, я решил понаблюдать, меня интересует, что чувствуют
отдельные индивидуумы перед землетрясением...
- Заманчиво, - неопределенно сказал Давлятов и предложил: - Перекусим
где-нибудь?
- На первом этаже Дома ветеранов есть кафе, где я обычно ужинаю, -
кивнул Мирабов в сторону коричневого дома. Давлятов досадливо поморщился,
будто жалея о своем предложении.
- Нет, уж лучше давайте на воздухе, где-нибудь в сквере. - И оба
как-то вымученно засмеялись, направляясь в сторону сквера. Не успели они
сесть на плетеные кресла, как тут же к ним подбежал молодой человек с
чаплинскими усиками и спросил:
- Не желаете застраховать жизнь, имущество, дом?
Сидящие сделали вид, что не расслышали, и госстрах подскочил с тем же
вопросом к соседнему столику.
- Странные дела, - сказал Мирабов, наконец-то решивший снять с себя
докторский халат... И Давлятов вздрогнул, увидев, как Нахангов наклоняется
к нему через столик, говоря: - Очень странные... Вчера градосовет уверял,
что не имеет отношения к предостережению. А сегодня утром от имени
градосовета звонили во все районы, чтобы отпустили школьников по домам на
случай... - Мирабов не договорил, с опаской поглядывая по сторонам, будто
говорил о чем-то предосудительном. - Такие же звонки были из градосовета в
детские сады и больницы насчет тех, кто болен не тяжело...
- Прямо конец света! - развел руками смущенный Давлятов.
- Да о каком конце света вы говорите? - вдруг сделался серьезным
Мирабов. - Никакого конца света не будет по той простой причине, что все мы
не готовы ко всеобщей гибели... Каждый, как и прежде и всегда, будет
умирать в одиночестве, ибо шахградец наш эгоистичен, живет собой и думает о
себе... Гибель целого града - это такое грандиозное событие, когда каждый
индивидуум, проникаясь чувством общности, переживает этот момент не как
личную трагедию, а как трагедию всех шахградцев вместе... Гибель шахградцев
- не кара за грехи, - снова наклонился к Давлятову Нахангов, его
сосед-благодетель, - а залог нового, грядущего обновления нашего
Шахгрзда... И пусть пророки, появившись среди извращенных, безнравственных,
не пугают их карой. - Мирабов вытер со лба пот и снова развалился в удобной
позе в кресле. - Извращенные, уподобившиеся волкам, не боятся конца света,
их мысль, ничтожная душа не может почувствовать весь трагизм данной
ситуации. Они в лучшем случае боятся за свое личное благополучие, которому
может грозить сосед, сослуживец, родственник. И пока люди таковы, конца
света не будет, ибо эта жизнь сама дана им как кара. Эта жизнь будет
тянуться еще миллион лет. А конец света не кара, а избавление... Спасение
шахградцев в новом, более высоком рождении...
Давлятов с утомленным видом выслушал его и махнул рукой:
- Это я так сказал, для красного словца, о конце света, а вы уже рады
пофилософствовать. Конечно же каждый думает прежде всего о своем спасении,
спасении своих близких. Это естественно. Но ведь речь идет не о войне. Речь
о природной стихии, слепой, жестокой... Где уж тут до философии,
ницшеанства?
Площадка, где они сидели и жевали сосиски, то ли от загромыхавшего
неподалеку трамвая, то ли от поезда метро, промчавшегося под землей,
дрогнула и задрожала. Все насторожились, побледнели, двое-трое испуганно
вскочили с мест... Давлятов с Мирабовым тоже поспешили встать, чтобы
попрощаться.
- До встречи в десять! - махнул рукой Мирабов.
- Кто знает, - скептически усмехнулся Давлятов, - может, встретимся, а
может... - И, не закончив фразу, он свернул за угол. Только теперь,
оставшись один, он в полной мере осознал свое положение - человека,
оставшегося без работы, и не по чьей-то злой воле, а исключительно из-за
своего вздорного поступка.
Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, Давлятов раскрыл
газету, случайно оказавшуюся на их столике в сквере, - "Шахградскую
правду", и взгляд его остановился на некрологе:
"Некоторое время назад в одной недружественной ближневосточной стране
пропал при загадочных обстоятельствах известный кинорежиссер, заслуженный
деятель искусств, лауреат Государственной премии К. К. Аб-ду-Салимов,
ездивший туда с творческими целями. Наше посольство неоднократно обращалось
к официальным лицам данной страны с просьбой сообщить о местонахождении К.
К. Абду-Салимова. Официальные представители каждый раз давали крайне
противоречивые сведения о судьбе кинорежиссера. К сожалению, не внес
ясности в данный вопрос и лидер страны генерал Ибн-Мудцафи, к которому с
просьбой о помощи обратилась также и дочь пропавшего Ш. К. Абду-Салимова,
по семейным обстоятельствам проживающая в настоящее время в этой
недружественной стране. Западным журналистам, в частности корреспондентке
газеты "Коррьере делла ноче" Патриции Буффони, удалось выяснить, что
известный кинорежиссер. К. К. Абду-Салимов был захвачен экстремистами их
террористической организации "Аль-Ихван Аль-Муслимин" ("Братья-мусульмане")
и зверски убит за то, что собирал материал об их деятельности для своего
будущего фильма... Возмущенные этим злодейским преступлением, мы требуем от
генерала Ибн-Мудцафи самого строгого наказания убийц..." В этом месте
Давлятова словно пронзило... какая-то догадка, которая не до конца
оформлялась в сознании, сколько бы он ни силился что-то вспомнить. Только
одно было для него вне сомнения - действующие лица этой истории имели и к
нему отношение... только какое? через кого?
В подавленном состоянии возвратился домой Давлятов.
Открывая ворота, он вдруг вспомнил о маленьком толстом типе с узкими
глазками, который, подняв свою подругу на руки, хихикая вбежал в дом.
Настороженно всматриваясь по сторонам, Давлятов постоял во дворе,
прислушиваясь, но никаких подозрительных звуков не услышал. Чтобы
окончательно успокоиться, он даже посмотрел через стекла окон во все три
комнаты... Затем зашел в спальню и, торопливо раздевшись, лег, пытаясь
заснуть. Все подозрительное, что тревожило его сегодня, как рукой снимет,
если он хорошенько отоспится до вечера. И выйдет он к людям приветливый и
спокойный, ибо знал о себе: чем больше с годами внутренне раздроблялось,
чем причудливее и парадоксальнее становилось его сознание, пропитанное
иронией, тем больше казался он выдержанным и хладнокровным... кроме,
конечно, отдельных критических ситуаций, когда Давлятов срывался, как в эти
последние два дня.
"Как легко на душе, если делаешь кому-то хорошее, - подумалось безо
всякой связи засыпающему Давлятову, - и особенно врагу. Как любуешься
собой! Как наполняешься гордостью за себя!"
Едва он это подумал, чтобы, умиротворенный, заснуть, как услышал
сквозь туман в голове стук в ворота.
"Кто бы это мог быть?!" - вскочил Давлятов, ощущая тревогу, ибо в
дневной час никто из соседей никогда не стучался к нему, а друзей,
бесцеремонно приходящих в его дом, у него не было... вообще никаких друзей
не было, кроме Мирабова. "Может, соседи узнали, что я уволился?"
Тот, кто стучал в ворота, - высокий, худощавый мужчина в черном
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг