От села Заречного, что в тридцати двух верстах от Москвы, шли почти
месяц.
- Неужто месяц? - дивился Семейка, играя отнятым у дьяка ножом.
- Не меньше.
- Я бы такового вашего вожатого повесил.
...Сворачивали в леса, стояли над темными осенними озерами, в грязи так
страшно утопали, что даже до Москвы доходили слухи о якобы пропавшем обозе.
Дважды отбивались от разбойников. В белом плотном дыму скакали всадники,
вскрикивали ужасно. Но грязь лошадям по брюхо - сильно не разгонишься.
"Майн Гатт!" - бормотал немец, моргал водянистыми глазами. А дьяку
слышалось: "Мой гад!" Терялся в догадках.
В некоторых селах водил одноногого в корчму.
Некоторое время мечтал перепить, но после трех драк понял - не сможет.
Тогда смирился. Стал объяснять назначение жизни. Немец вытянет по
скамье негнущуюся деревянную ногу, обтянутую полосатым немецким чулком,
корчмарь тут Же с уважением подставит дополнительную скамеечку. На немце
военный кафтан зеленого цвета, на поясе нож с медной рукоятью, при живой
ноге - маленький ефиоп. Якунька прямо терялся: вот как жизнь складывается!
Ефиоп, правда, смотрел на него без особенных проблесков сознания, только
иногда спрашивал: "Абеа?" Не желая прослыть дураком, Якунька кивал: "А как
же!"
Падал снег.
Подмораживало.
Москву почти видно, пахнет дымом, а дойти никак не могли.
Обдавало снежной крупой. Военный немец редко выходил из громоздкого, с
черным кожаным верхом возка. А если выходил, оставлял за собой след копыта.
Видно, что человек прошел, а след не человеческий. Якунька от этого
тревожился, расспрашивал про дальние края, нагло врал, что только на Руси
есть порядок. Вот украл, к примеру, тебе и вырвуг клещами ноздри.
Богобоязненный народ, хвалил.
А сам внимательно поглядывал на немца, хотел догадаться: зачем такой
страшный понадобился в России?
Известно, молодой царь любит немцев.
Всех зовет, кто умеет махать мечом или читать карту.
Свой народишко упрям: учиться не хочет. Одним уже порвали ноздри,
другие еще прячутся по лесам. Бегали при Софье, бегали при Алексее
Михайловиче, бегали даже при Грозном царе, так что считают: и сейчас можно.
Обычно отсиживаются в темных лесах. Мерзнут, голодают. Когда совсем
рассердятся, выскочат с криком, отнимут у проезжего какую еду, бедное
борошнишко. Есть такие дороги, там разбойников больше, чем царских слуг.
Только когда стрелецкий тысячник Пыжов прошел с пушками - многие бежали в
Сибирь. А туда за ними людей не пошлешь - изменят.
Да и зачем посылать людей на восток в вечные льды?
Зачем вести долгие обозы, гнать каторжников, содержать ямы, чистить
волоки - охранять границу, которой, в сущности, нет? На огромном отдалении и
лик государев выглядит не так грозно.
3
В посольском дворе в Китай-городе - в доме на три этажа с башенками и
узкими балкончиками - военный немец прогуливался в кафтане сером и с
позументами. В широких штанах, на одной ноге полусапожек гармоникой.
Подолгу смотрел с балкончика в глубину квадратного двора с глубоким
колодезем посредине. Бормотал: "Майн Гатт!"
Ефиоп тут же отвечал: "Абеа?"
Снаружи почти как человек, только щеки как уголь и глаза сверкают.
Маленький ростом, а ел ужасно. Много и скоро ел. Лебедя к столу
подавали с уксусом, с солью, с перцем, так ефиоп ножом отхватывал куски так,
будто торопился, что сейчас все встанут и уйдут.
И как бы призывал всех уйти.
Якунька даже утешал:
- Сиди, дядя!
Старый боярин Трубецкой, самим государем назначенный быть при немце,
смотрел на черного с упреком. Ни о чем такого не спрашивал. Только раз, губу
оттопырив, гордость врожденную переборов, спросил:
- Бреешь бороду?
Какая там борода?
Но немец ответил за ефиопа в утвердительном смысле, потому князь
кивнул: "И это по-нашему". Видно было, что боится молодого царя до судорог.
При нем ведь сейчас больше иноземные офицеры, драгуны, рейтары. А свои -
купчишки, всякие дьяки безродные, мелкий подлый народ, пронырливые
откупщики. Слухи ходят, что скоро в приказах нерадивых подьячих будут
накрепко закреплять к скамьям веревками. Чтоб работали в меру сил.
Вздыхал.
Вспоминалась жизнь при Алексее Михайловиче.
При Тишайшем царе вставал с восходом солнца. Долго расчесывался,
пятерней трогал бороду, смотрелся в тусклое зеркальце, засиженное мухами.
Поохав, омыв лицо, отправлялся во дворец. Там время проводил неспешно - по
старинным московским часам. К вечеру, притомившись, шли в церковь.
Все неторопливо. Все с уважением.
А ныне в дворцах иноземцы, как козлы, пританцовывают.
На них нитяные полосатые чулки, башмаки с пряжками, парики короткие.
А то строгий указ вышел: "По примеру всех христианских народов -
считать лета не от сотворения мира, а от рождества Христова в восьмой день
спустя, и считать новый год не с первого сентября, а с первого генваря сего
1700 года". И тем же указом сурово стребовано, чтобы в знак нового
столетнего века в полном веселье друг друга поздравлять с новым годом. По
всем улицам у ворот учинять украшения из срубленных деревьев и веток
сосновых, еловых, можжевеловых. Людям скудным - и тем хотя бы какую ветку
ставить над воротами. А по дворам палатных, воинских и купеческих людей
обязательно чинить стрельбу из небольших пушечек или ружей, даже жечь
смоляные бочки.
Задымили Москву.
От боязни всего иностранного князь бледнел.
Истинное уважение требует неторопливости, а молодой царь - длинный,
дергающийся, вихлястый, не терпит медлительности. Может париком при всех
отхлестать. Помня это, князь Трубецкой, садясь с немцем за стол, выкладывал
перед собой длинный список "здоровий", чтобы ничего и никого не пропустить.
Пили с немцем так истово, будто винцо для того дано, чтобы поскорей повалить
человека под стол. Произнося что-то, князь машинально поглаживал пальцами
обритое лицо, поглядывал на одноногого с отчаянием. Вот уселся, выставил
деревяшку. Совсем черная, в царапинах там, где выглядывает из-под штанины.
Видно, что побывала в воде, в огне - везде побывала. С тайным страхом думал:
просто так человек ногу не потеряет, значит, было где потерять. Опять же,
отстреленную ногу просто так к телу не приставишь, значит, было чем
заплатить.
И имя нечеловеческое - Джон Гоут.
Говорят, отличился во многих сражениях.
А теперь вот приглашен для отправки в Сибирь - там навести порядок.
С некоторых пор на восточной украине воры и разбойники, как псы, висят
на ободранном подоле государева кафтана. Обозы стали приходить пустые. От
чюхчей, от одулов, от шоромбойских мужиков и олюбенцов вместо чудесной
мяхкой рухляди везут никому не нужных искалеченных стрельцов. В Разбойном
приказе одно время думали: это вдруг забаловали дикующие. Но поймали одного
вора - свой! Поймали другого - свой! Третьего поймали, все полны удивления -
опять свой! Из беглых. Говорит по-русски, знамение кладет, ругается - совсем
озлобился. На дыбе, отхлестанный огненным веничком, признался в воровстве,
рассказал, что за рекой Леной, в лесах и ниже - в плоской сендухе, все равно
богатой песцом и соболем, заправляет теперь некий Семейка. Тоже из беглых.
Рябой. Жил на севере, был взят в стрельцы, службу оставил самостоятельно.
Баловал в российских лесах, ушел в Сибирь. Государя совсем не признает,
говорит - заменили государя немцы, не будем такому служить, наоборот, будем
жить свободно! Всем объявил войну.
А гарнизонов на дальних реках мало.
Пошлешь кого воевать Семейку, он к тому и перекидывается.
Якунька глазел то на князя, то на немца. Прислушивался. Пил как монстр.
Незаметно пинал под столом маленького ефиопа.
"Абеа?"
"А то!"
Чтобы угадать понимание старого князя, как бы понравиться, трогательно
шептал новоманерные вирши: "Часто днями ходит при овине, при скирдах, то
инде, то при льне; то пролазов смотрит нет ли в тыне и что делается на
гумне..."
Когда дошло, что вирши не цепляют князя, стал жаловаться на всякие
случаи. Признался, например, что год назад бежал от одной лукавой девки.
Теперь живет дьяком, дрожит каждый день, что вредная девка крикнет на него
слово.
Но всю правду старался не говорить.
Зачем говорить всю? Часть правды - тоже правда.
Загадочно намекал, что год назад часто бывал по делам в доме одного
важного человека. Там и увидел круглую карельскую девку, она обстирывала
весь дом. Ноги тоже круглые, хоть верхом садись, скачи в дозор.
Ну и случилось.
"Вся кипящая похоть в лице его зрилась... - доверительно шептал. - Как
угль горящий, все оно краснело... Руки ей давил, щупал и все тело... А
неверная о том весьма веселилась..."
Понятно, нашептывал это девке.
А та от смущения вся налилась кровью, сквасилась. Стала много молчать,
только краснела. А потом, дура, решила накрепко привязать приказного дьяка к
своей бедной юбке!
- Майн Гатт!
(Дьяку так и слышалось: "Мой гад!")
- Майн Гатт! Вышли за мысы... Испанский пинк встретили... Забрали -
солонину, хлеб... Ром забрали, черную патоку... А чтобы произвести хорошее
впечатление, отдали взамен бухту старого троса.
Якунька восхищенно каменел.
"Чтобы произвести хорошее впечатление..."
- Я тоже хотел воевать, - доверительно признавался, когда слуги уносили
вконец сморившегося от выпивки старого князя. - Когда бежал от карельской
девки, в корчме встретил офицеров молодого царя. Понравился им ростом,
силой, - приврал, - особенной легкостью ума. Так напоили, дядя, что, не
поверишь, очнулся только в крепости. Подполз к открытой двери, увидел: во
дворе палками бьют рекрута. Спина так зачесалась, что преодолел крепостные
сооружения, широкий ров.
- Майн Гатт!
Немец задумчиво чесал негнущуюся деревянную ногу.
- Майн Гатт! Взяли с одного потопленного барка дюжину телячьих шкур...
Всего-то хотели пошить чехлы для пушек... А когда погнались за нами, - немец
никогда не уточнял, кто за такими осмеливался гоняться, - учинили в своем
флаге "женскую дыру" и весело махали руками...
"Вся кипящая похоть в лице его зрилась..."
Нравились дьяку прельстительные слова. Не знал, не догадывался, в
голову не приходило, что Аххарги-ю из бездн черных глаз ефиопа видит его
насквозь.
Видит вирши, видит жадность.
Видит перепутанность скудных мыслей.
С одной стороны, как бы побольше сожрать с богатого стола; с другой,
какие-то томления - слова, к столу непричастные. Мысленные валы огненные.
Катятся, как в аду. Ад ведь такое место, где купаться никто не хочет...
Аххарги-ю чудился в этом как бы намек на что-то высокое, но все портила
простая, ничем не прикрытая мысль Якуньки: как удачнее провести немца?
Может, ефиопа отнять? Зачем ефиоп такому военному немцу?
А он, Якунька, водил бы черного на веревке по базарам и площадям.
Всегда имел бы свой кусок хлеба. И правду легче искать, когда черный
ефиоп, как коза, на веревке. Люди обязательно покупаются на особенное.
Такого или сжечь на костре или мне отдать, намекал немцу. Конечно, только
мысленно намекал, вслух - боялся. Ты вот мне отдай ефиопа, мысленно намекал,
не зная, что Аххарги-ю все равно все видит. Я пойду с черным по сибирским
городам просить милостыню. (Аххарги-ю тревожно задумывался.) Не знаю, что
это за ефиоп такой у тебя? (Аххарги-ю непонимающе пучил сайклы.) Прямо
подкидыш.
Трудно жить, жаловался немцу.
Вот он, Якунька Петелин - казенный дьяк посольского приказа, а имеет в
день на пропитание так мало, что от слабости двоится в глазах. Приходится
таскать птицу с чужих дворов. Чтобы вести записи, отливает из охотничьей
дроби свинцовые палочки. Тайком перо дерет с чужих гусей - с той же целью.
Спрашивал, загибая пальцы:
- Дрова на всю зиму - надо? Новый парик - надо? Книги ученые - надо?
- То-то ученость проглядывает! - грубо указывал немец на дыру в
кафтане.
- Нет, это глупость заглядывает, - обижался Якунька. Но на всякий
случай переводил разговор на ефиопа: - Наверное, большой преступник был? Вон
как ухо неровно подрезано.
"Чтобы произвести приятное впечатление..."
- Ведь каких только страшных гнусностей не наколобродит такое вот
черное существо, - догадывался, давал понять, что все понимает. - Души у
него точно нет. Язычник. Привык жить молчком. Это я, - умно жаловался, - как
тот Аристотель, учусь отвечать на любые, даже каверзные вопросы.
- Майн Гатт! - вел свое немец.
(Якуньке слышалось: "Мой гад!")
- Одного человека привязали к брашпилю и закидали пустыми бутылками...
Весь порезался...
Якунька млел. Это какого такого одного человека?
Он про Аристотеля да про высокие материи, а немец человека - бутылкой.
От смущения лез рукой за пазуху - предлагал немцу пробирные весы.
Украл, конечно. Одноногий предложение отклонял, но Аххарги-ю, сканируя
неглубокое сознание дьяка, натыкался на новую необычную мысль: получив за
украденное немного денег, в ближайшем времени изобрести бы что-то такое,
чтобы сам князь-кесарь Федор Юрьевич Ромодановский ахнул и доложил молодому
царю. Изумить, скажем, зажигательным инструментом - катоптрикодиоптрическим.
Это еще не разум, качал головой Аххарги-ю.
Это еще только смутные затемнения примитивного первичного сознания, не
больше.
Отчетливо видел, что никакой высокой печалью не отмечено дерзание
дьяка. Не тяготило его сознание одиночества во Вселенной. Киты, отлежав
бока, тяжело ворочались под плоской землей в океане, трясли на столе посуду,
дьяку и это было нипочем. Он, наверное, скоро драться начнет, верно угадывал
Аххарги-ю. А потом обязательно украдет что-нибудь.
4
"Вся кипящая похоть в лице его зрилась..."
Так шептал, а сам думал про карельскую дуру прачку.
Стишок Якунька сочинил, впрочем, наблюдая за военным немцем и бледной
польской княжной, поселенной с отцом в том же посольском дворе. Со времен
путешествия по России чувствовал, что ефиоп не просто находится при
одноногом - они как-то особо связаны. Втайне дивился невозмутимости немца.
Смотрел, как вечерами с одного балкончика тот переходил на другой. Стоял,
упершись в пол деревянной ногой, а бледная княжна на другом балкончике всем
телом прижималась к холодному камню стен, будто никого не видит.
А глаза бесстыдные.
У немца - водянистые, а у княжны - бесстыдные.
Как бы не замечали друг друга, но дьяк чувствовал что-то такое. Даже не
удивился, услышав однажды ночью голоса за стеной, шепот. Не беден военный
немец, подумал, если может шептаться с польской княжной. Мало ль, что
одноног! Любой вид можно поправить золотом.
А княжна бедна.
Пан-отец не просто так привез к московитам. Непременно надеется на
щедрый дар судьбы, никак не догадывается про дорожное амурное приключение.
Как бы нечаянно проходя мимо комнаты военного немца, Якунька чуть толкнул
дверь.
Не заперта.
Глянув внутрь, под чуть светящую лампадку, немало изумился: почему
стоны за стеной, почему шепот, если немец спит? Вон слышно: дышит под
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг