В последнюю минуту архиепископ кентерберийский потребовал участия в
Совете представителя церкви, ибо, по его мнению, в явлении Черного конуса не
исключена возможность божественного начала, а из Франции прилетел
представитель военного ведомства, майор Рауль Малуро.
- Джентльмены, - начал сэр Финиган, положа руку на колокольчик и
торжественным взором обводя присутствующих. - Начнем, джентльмены. Над
Европой пронеслось замечательное явление, которое уже приобрело себе имя -
Черный конус, гигантский Черный конус тьмы! Какие последствия он вызвал,
какие бедствия постигли ряд городов - в общем, известно всем. Подробности
несущественны. Нам надлежит наметить линию борьбы с загадочным,
разрушительным явлением. Слово принадлежит нашему гостю, представителю
Франции, майору Малуро.
- Разрешите потом, - сказал майор, щелкнув шпорами.
Сэр Финиган незаметно пожал плечами.
- В таком случае, прошу высказаться представителя церкви,
достопочтенного д-ра Патиссона.
Д-р богословия Вильям Патиссон, ласковый, робкий старичок, откашлялся,
из уважения к высокому собранию прикрыв рот рукой, и немного шепелявившим,
тихим тенорком начал:
- Когда Иисус Навин остановил солнце, толпы народа взирали на это с
величайшим изумлением... Так и сегодня толпы народа взирали на этот Черный
конус.
Генерал Пэджет наклонился к доктору Гуденуфу и сказал шепотом:
- Черта с два тут повзираешь в такой тьме кромешной! У меня до сих пор
затылок болит: какой-то бродяга сшиб меня, когда я переходил Патерностер.
- Ваши соображения? - спросил сэр Финиган, обращаясь к д-ру Патиссону и
бросая строгий взгляд на генерала.
Д-р Патиссон беспомощно оглянулся кругом, как бы ища поддержки. Генерал
неистово потирал затылок, майор Малуро сидел вытянувшись, как на смотру, д-р
Гуденуф склонил голову набок и ехидно, как показалось Патиссону, смотрел на
него.
- Не будем соблазнять господа бога, раскрывая небесные тайны его! -
робко заметил он.
- Сэр Пэджет, слово принадлежит вам! - сказал Финиган.
- Чертовская штука! - оживился генерал. - Замечательная вещь! Если бы
армия его величества обладала этой чертовщиной, она бы в два счета
расправилась со своими соседями!
Майор Малуро многозначительно крякнул. Генерал смутился и полез в
карман за платком.
- М-р Гуденуф, - с полувопросом обратился к ученому сэр Ричард. Д-р
Гуденуф еще больше склонил голову набок и, смотря сквозь черепаховые очки,
напомнил собою какую-то важную, круглоглазую птицу.
"Сейчас клюнет"... - подумал генерал.
- Эфирная теория света Гюйгенса... - начал было д-р Гуденуф, как вдруг
дверь кабинета отворилась и, балансируя в воздухе руками, на цыпочках к сэру
Финигану подошел курьер.
- Двое джентльменов желают дать показания по делу Черного конуса! -
почтительно наклонясь к уху лорд-мэра, заявил он.
Сэр Финиган на минуту потерял свою невозмутимость и с нетерпением
посмотрел на дверь.
В комнату вошел, размеренно шагая, инженер Мюлов, а за ним, видимо,
подавленный торжественностью обстановки, ныряющим шагом - Бакич.
- С кем имею честь? - спросил сэр Финиган.
- Инженер Мюлов, ближайший сотрудник профессора Шольпа.
- Который сошел с ума! - подал реплику Бакич.
- Кто же, собственно сошел с ума: инженер Мюлов или профессор Шольп? -
строго смотря на Бакича, недовольно спросил сэр Ричард.
- Профессор Шольп сошел с ума! - выдвинулся вперед Бакич. - Я - Бакич,
его секретарь! Вчера профессор Шольп сошел с ума, выгнал меня и мистера
Мюлова из своей лаборатории. Об этом даже в газете было напечатано.
- Я не понимаю, какое отношение имеет сумасшествие профессора Шольпа к
Черному конусу? - сказал сэр Финиган.
- Профессор физики Шольп, - начал Мюлов, - в последнее время работал
над аппаратом, назначение которого, как можно предполагать, было -
парализовать, уничтожить все световые явления в районе его действия. Этот
аппарат должен был создавать колебания, исключающие возможность движения
электронов, обусловливающего явление света.
И в кратких словах рассказал о лихорадочной в последние дни
деятельности мастерских, а также и о приобретении аэроплана - "для целей,
недостаточно известных", - как заключил он..
Д-р Гуденуф весь вытянулся вперед.
- Как же так могло случиться, - ехидно заметил он, - что вас,
ближайшего своего сотрудника и помощника, профессор Шольп ознакомил так
поверхностно со своим изобретением?
- Видимо, у него были свои соображения! - мрачно ответил Мюлов.
Д-р Гуденуф возмущенно пожал плечами.
- Скажите, мосье Мюлов, за что вас и мосье Бакича выгнал профессор
Шольп? - спросил до сих пор внимательно слушавший майор Малуро.
Мюлов покраснел. Бакич опять выдвинулся вперед.
- Мистер Мюлов - германский подданный! Он предложил, я слышал сам, ибо
был невдалеке, - профессору Шольпу два миллиона марок за его изобретение, в
случае, конечно, если оно оправдает возлагаемые на него надежды.
- Хороши небесные тайны! - вздохнул генерал Пэджет, укоризненно глядя
на д-ра Патиссона.
- Понимаю! - удовлетворенно заметил майор Малуро. - А вас, мосье Бакич,
почему выгнал мосье Шольп? - повторил он свой вопрос.
- Герр Бакич, - резко заметил Мюлов, - обладая очень любознательным
характером, не рассчитал силы сопротивления незапертой на замок двери и
влетел в комнату во время нашего разговора.
Члены Совета переглянулись. Генерал Пэджет хлопнул рукою по столу.
- Дело совершенно ясно! - воскликнул он, вращая единственным глазом. -
Сумасшедший профессор Шольп на аэроплане со своим дьявольским аппаратом
носится по всей Европе, оставляя за собою смерть и разрушение. Нужно
немедленно ловить его, нужно мобилизовать все воздушные силы Европы, нужно
положить этому конец.
Все новые и новые сведения поступали в Совет обороны, и он, в свою
очередь, оповестил весь мир о том, что знал. Тысячи аэропланов ждали
сигнала, чтоб взлететь на небо, военные суда были приведены в боевую
готовность, подняли свои хоботы воздушные батареи.
И, исчезнув на два дня, Черный конус появился над Римом. Жители Остии,
Тиволи, Альбано и других окружающих Рим городов и местечек, вооружившись
биноклями, заметили на его вершине голубую, почти сливающуюся с небом, точку
аэроплана.
Когда Черный конус, сдвинувшись к северу, освободил Рим из цепких
объятий тьмы, с римского военного аэродрома снялась эскадрилья истребителей
и погналась за несущимся черным смерчем, - но вдруг Конус взметнулся кверху,
ось его легла почти горизонтально, - и эскадрилью окружила непроглядная
тьма. Зажигание моторов перестало действовать. Это новое обстоятельство, как
факт огромного значения, было сразу учтено всем военным и техническим миром
и, безуспешно стараясь выровнять кренящиеся аппараты, в абсолютной темноте и
в ледяном, внезапно поднявшемся вихре, стали падать вниз, на невидимую
землю, итальянские летчики один за другим.
А когда в Совет Обороны явился д-р Кроль и заявил, что своим именем
крупного ученого он может поручиться за полную вменяемость профессора
Шольпа, что он беседовал с его сыном и многими знавшими профессора, вошел во
все детали его поведения последних недель, а потому констатирует
великолепную наследственность, отрицает возможность помешательства на почве
переутомления и совершенно исключает предположение о наиболее вероятной по
первому взгляду mania transioza[2] - члены Совета растерялись. И если были
среди них сомневающиеся в правильности диагноза д-ра Кроля, то показания
Макса Шольпа, заявившего, что вместе с его отцом улетел и мастер Андерсон,
спокойный, уравновешенный человек, - рассеяли все сомнения.
Двое людей сойти с ума не могли. Тут была какая-то тайна, более
волнующая, чем тайна самого изобретения.
- Ну, так в чем же дело?! - кричал генерал Пэджет, обращаясь к своим
товарищам по Совету. - Если это не сумасшедший, то, значит, разбойник,
анархист, коммунист!!
Слово вырвалось и поползло по Лондону тысячеустой молвой, возбуждая
страстные споры, волнуя общество, смущая полицию.
Достопочтенный д-р Вильям Патиссон, продолжавший по инерции сидеть в
Совете, несмотря на то, что версия божественности происхождения Черного
Конуса потерпела жестокое поражение, совсем оробел. Он дрожал, вздыхал и пил
стакан за стаканом содовую с вишневым сиропом.
Доктор Гуденуф тоже потерял голову. Различные теории света плясали в
его мозгу дикий танец. Как сыч, сидел он на заседаниях Совета, расстроенный
и злой, смотря на коллег через свои круглые черепаховые очки. Сэр Ричард
Финиган был по-прежнему корректен и спокойно-величав: вчера он посоветовал
своей супруге, леди Клэр Финиган, вынуть из сейфов Национального банка ее
драгоценности и отправить их в Чикаго. На дне лорд-мэровской души маленьким
паучком шевелилось сознание сделанной подлости, но он старался не обращать
на это внимания. "Так спокойнее, - мало ли что может случиться?" - рассуждал
он.
Германское правительство потребовало возвращения Мюлова на родину, -
инженер, как добрый патриот и дисциплинированный немец, собрался в полчаса и
первым пароходом линии "Лондон-Гамбург" отплыл в Германию.
Для Бакича наступили блаженные дни. Те скромные десять фунтов, которые
он, отчаянно торгуясь, получил в редакции "Трубы" за сообщение о
сумасшествии Шольпа, выросли в сотни и тысячи фунтов долларов, франков,
крон, марок, лир и пезет. И наглая, рысья физиономия появилась на страницах
журналов и газет, замелькала, улыбаясь и раскланиваясь, на полотне
кинематографов.
В витринах ювелирных магазинов появились жетоны, брошки и запонки,
изображавшие Черный конус, - изящно сделанные из черной эмали треугольнички
с крохотным голубым аэропланом на вершине.
Мазь для сапог "Черный конус", краска для волос "Черный Конус",
материи, чернила, карандаши, мячики, цилиндры, ботинки, огнетушители - ко
всему пристегнули предприимчивые коммерсанты название "Черный конус". Эти
крестины стали захватывать все новые и новые, самые неожиданные предметы,
пока, наконец, по приказу свыше, не был положен этому конец.
Шумливой, беззастенчивой толпой совершили нападение репортеры на
Мертон-гауз, но Макс Шольп категорически отказался от дачи интервью, а на
другой день, оставив на попечение Марты хозяйство, уехал в Питергэт,
небольшой приморский город северной Шотландии, к одному из своих товарищей
по школе.
Профессор же Шольп, сбросив на землю двадцать семь летчиков над Римом,
бесследно исчез...
* * *
- Что же, товарищ Шольп, - спросил Корвайский, старый партийный
работник, на заседании Чрезвычайной комиссии, - заставило вас, англичанина и
не коммуниста, прилететь к нам, в далекую и загадочную для европейца Москву?
Шольп встал. Усталый и бледный, но с ярко, вдохновенно горящими
глазами, стоял он перед членами Комиссии. И молчал.
Но потом, сделав резкий жест отрицания, как бы сбрасывая что-то,
мешавшее ему, сказал:
- Ненависть, джентльмены!
- Товарищи... - тихо поправил Корвайский.
- Джентльмены! - упрямо повторил Шольп. - Это тоже хорошее английское
слово, когда его употребляют там, где надо и как надо. Имя, которым должны
называться лишь чистые духом.
И, переведя дыхание, с трудом подыскивая выражения на плохо знакомом
ему языке, продолжал:
- Много лет тому назад, я потерял двух сыновей, - истерзанных,
окровавленных, вынесли их из этого ада, который зовут войной... Из двух
цветущих, здоровых юношей они превратились в трупы, - только потому, что,
видите ли, в Европе накопилось слишком много горючего материала... Да, я не
коммунист! Но когда я изобретал мой аппарат, то долго мучительно думал, что
он может дать человечеству. Я раздражался, терял душевное равновесие,
кажется, чудачил! - с неожиданно робкой, извиняющейся детской улыбкой сказал
он, обращаясь к рядом сидящему Андерсону. - И сомневался, стоит ли работать
дальше. Я великолепно знал, какое это страшное оружие: мой полет по Европе
доказал, что два-три аэроплана с моими аппаратами в несколько часов смогут
заставить замолчать все батареи, в панике погнать неприятельские армии. А
когда Мюлов хотел купить меня и от имени немецкого правительства предложил
мне какую-то баснословную сумму, я чуть не убил его, а затем, если бы
Андерсон не помешал мне, разрушил бы мой аппарат... Но потом решили
другое...
- Нет, только не им! - сказал я. - Не им, европейским правительствам,
этим вооруженным до зубов мясникам... И я решил передать мой аппарат в те
руки, которые не используют его для завоевательных целей. Я много читал о
России, многое в ней мне и сейчас непонятно, но я знал твердо одно, - это
единственная в мире страна, где не душат слабых, не скалят зубы и не рычат
на добычу... О, что бы было, если бы я передал мое изобретение английскому
правительству! На другой день половина Франции и Германии лежала бы в
развалинах, среди гор трупов и моря крови, и английский бульдог, задыхаясь
от злобы, рвался бы дальше, через Италию и Югославию, на восток! И если бы
Мюлову удалось купить меня, Германия нашла бы нового Гинденбурга, разорвав
на части ненавистную ей Францию и Англию во имя реванша!.. Я не
сентиментален, джентльмены! Мои понятия о добре и зле не подойдут к
общепринятой причесанной морали, но смею вас уверить, я знаю, что такое
добро, что такое зло. И Андерсон понял меня, это золотое сердце, мой нежный
друг и строгий судья... И я позволил себе в нескольких местах прикоснуться к
земле моим Черным конусом. Так живо во мне было представление об этой
вакханалии крови, об этом океане человеконенавистничества...
И, помолчав, добавил тихо:
- Теперь я ваш, джентльмены!
Примечания
1 Право лорд-мэра, имеющее, правда, формальное значение.
2 Форма скоропроходящего помешательства, когда, среди полного здоровья,
вдруг развивается картина бурного неистовства с омрачением рассудка.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 30.05.2015 13:20
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг