Редакции передали из самых солидных источников, что наш знаменитый
соотечественник, краса и гордость английской науки, профессор Шольп внезапно
сошел с ума. Подробности завтра, в утреннем номере".
- Это дело Бакича! - молнией пронеслось в его пылавшем мозгу. - О,
негодяй! - воскликнул он, комкая газету и бросая ее на тротуар.
А полчаса спустя, когда он звонил у двери д-ра Кроля, у него было такое
чувство, как будто его несчастного, такого чужого и вместе с тем нежно
любимого им отца раздели и выставили на осмотр тупо глазеющей толпы.
Кроль внимательно выслушал его, останавливаясь на тех деталях, которые
казались Максу несущественными, и, наоборот, совершенно не обращая внимания
на внешнюю сторону событий, расспросил о родственниках, дедах и бабках, и о
самом Максе, пристально смотря на него своими умными, холодными глазами.
На просьбу Макса поехать сейчас же в Мертон-гауз он ответил отказом,
заявив, что приедет туда завтра, в час дня.
Долго бродил Макс по Лондону, не решаясь ехать домой, - хотелось уйти
хоть ненадолго от такой сложной, запутанной и, как ему казалось, зловещей
домашней обстановки.
С Оксфорд-стрита, где жил Кроль, он свернул в Гайд-парк, долго гулял в
нем, а затем, перейдя Вестминстерский мост, почти у самого Хрустального
дворца, усталый и разбитый, прошагав половину Лондона, сел в такси и поехал
домой. Дома его встретила Марта и сказала, что отец с Андерсоном заперлись в
сборочной, работают и мирно беседуют.
- Я несколько раз приходила, - сказала она, - через сад к окнам
сборочной и слушала. Все, кажется, благополучно. А вы ложитесь, Макс! На вас
и лица нет.
Долго лежал он, смотря через окна на синее бархатное небо с
раскинувшейся по нему серебряной шалью Млечного пути, на живой трепет звезд.
Но вот, наконец, закружились в его сознании отдельные отрывки событий и
слов, и, разрывая газетный лист, вынырнула лисья голова Бакича, стала
пухнуть и вытягиваться, - и уже не Бакич глядел на него из мутной тьмы, а
Кроль, в огромной, пахнувшей уксусом белой чалме. - Кошмарное убийство в
Айлингтоне. - Schweinerei! - кричал Кроль. Потом Кроль, превратившийся в
Мюлова, синий мальчишка-газетчик и появившийся откуда-то Андерсон схватили
блестящий металлический стержень и стали вырывать его друг у друга. Стержень
упал с оглушительным лязгом.
Макс сразу проснулся от этого звука и понял, что это - лязг ключей
Марты, стремительно подымавшейся по лестнице. Потом лязг внезапно смолк.
Макс открыл глаза. Было совершенно темно.
- Который теперь час? - подумал он и нашупал выключатель, чтобы
взглянуть на часы. Выключатель щелкнул, но электричество не зажглось.
Немного удивленный, он чиркнул бензиновой зажигалкой, но она не загоралась.
Он чиркнул еще раз и привычным движением прикоснулся большим пальцем к
фитилю, пробуя, не высох ли бензин, - и вдруг острая, как от ожога, боль,
кольнула его в палец.
Он почувствовал, как сразу обмякло его тело, колени задрожали, и
мучительное чувство недоуменного ужаса поползло по коже спины и головы,
шевеля волосами. - Что это, что это?... - шептали губы, и, весь в холодном
поту, он вскочил с кровати и бросился из комнаты.
На площадке лестницы кто-то охал.
- Кто там? - окрикнул он.
В ответ ему понеслось тихое всхлипывание. Осторожно нащупывая каждый
шаг, он пошел по этому звуку, и нога его уперлась во что-то мягкое. Он
наклонился и нащупал голову и плечи, - Марта сидела на полу лестничной
площадки и, закрыв руками лицо, покачивалась взад и вперед.
- Ох, ох! - всхлипывала она, и при каждом ее покачивании бренькали
ключи.
- Что это, Марта? - спросил Макс, но Марта ничего не ответила ему. И,
близкий к обмороку, Макс сполз около нее на пол, смотря широко открытыми
глазами в непроглядную тьму... Он почувствовал, что дрожит весь мелкой,
противной дрожью, и не только от страха, но еще и от чего-то другого. - Как
холодно! - догадался он.
Действительно, холод все усиливался. А напряженная тишина зловещей
тьмой сковала этих двух сидящих на полу и близких к обмороку людей...
И вдруг резкий свет ударил их по глазам. Будто кто-то навел на них
ослепительный прожектор: стало светло, как днем. И это, действительно, был
день, солнечный июльский благословенный день.
- Что же это, Марта? - опять повторил Макс.
Марта стала рассказывать. Взволнованно, захлебываясь остатком слез,
повторяя и не договаривая слов, она рассказала Максу, как в седьмом часу
утра Шольп и Андерсон вытащили из помещения сборочной какой-то большой ящик
и, волоча его по земле, втянули в сарай, где стоял аэроплан. Долго возились
они там; она успела прибрать несколько комнат, спуститься за провизией в
ледник, выдать ее повару и заказать утренний завтрак. "Баранье рагу и кокиль
из форели", - припомнила, вздыхая она. Это, такое обыденное, будничное,
сразу успокоило ее и рассказ стал более связным.
- Пробыла я на кухне часов до девяти. Ведь вы знаете нашего Матвея!
Чуть отвернешься, он сейчас какую-нибудь пакость выкинет: или вино прямо из
горлышка хлебнет, или начнет пробовать пальцами свою стряпню. И уж хотела я
собрать все на подносе и снести в кабинет, как услышала треск аэропланного
мотора. "Никак лететь собрались", - подумала я. И, действительно, минуты две
мотор трещал с перебоями, а потом звук сдвинулся с места и стал все тише и
тише.
- А как же быть с завтраком? - спохватилась я и побежала из кухни
посмотреть. Не успела сделать и трех шагов, как вдруг этот ужас! Стало темно
сразу, как будто кто-то схватил солнце и положил себе в карман. Господи,
господи! - закачалась опять Марта, и слезы потекли по ее старческому,
изрезанному морщинами лицу.
- Обезумела я и, натыкаясь на стулья, побежала наверх, к вам, Макс! А
на последней ступеньке ноги не выдержали, и упала я, старая, коленку
расшибла.
Тут только Макс заметил, что они продолжали сидеть на полу. Он встал и,
бережно приподняв старуху, поставил ее на ноги.
Совершенно обессиленная, прошла она к себе в комнату и прилегла на
кровать. Макс спустился вниз и прошел через сад к сараю. Ворота его были
раскрыты, и от них шли две свежие колеи колес аэроплана, - видно, ночью шел
дождь. Футах в тридцати от сарая земля была притоптана, а начиная с этого
места, колеи становились все мельче и мельче, пока, наконец, футов через
пятьдесят, не исчезли совсем. Туг аппарат оторвался от земли.
Загадочно молчали пустые мастерские. Макс подошел к двери сборочной и
повернул ручку. Она не была заперта. На полу валялись инструменты, обрывки
проволок, металлические стружки, а на табурете, у окна, лежала рабочая блуза
Андерсона. Макс через следующее помещение прошел в кабинет отца; дверь его
была тоже не заперта. В нем царил тот невообразимый хаос, который
свидетельствовал о непрерывной, лихорадочной деятельности в течение многих
дней, - когда некогда было есть, когда некогда было спать. На длинном
чертежном столе лежала груда свернутых рулонами чертежей. Макс внимательно
осмотрел комнату - камин, несмотря на июльские жаркие дни и теплые ночи, был
полон серого, нежного пепла, - в нем что-то жгли.
А на письменном столе, с единственной карточкой двух убитых братьев
Макса, прижатая пресс-папье, лежала бумага, исписанная разметанным,
торопливым почерком отца.
Макс нагнулся и с трудом разобрал следующие слова:
"Угол выхода - 150. При высоте юоо метров, диаметр пятна около шестисот
метров. Надо выше, выше, выше, - и да здравствует "Черный конус"!".
ГЛАВА 2-ая
Мосье Жорж Делобэль, коммивояжер из Парижа, молодой человек с
бесподобно закрученными черными усами, делал вид, что внимательно
рассматривает картину Мантеньи "Триумфальное шествие Цезаря".
Целый час слонялся он по залам Кенсингтонского музея и невыразимо
скучал. Было жаль шиллинга, шикарно протянутого сторожу у вешалок за трость
и канотье, - и хотелось есть.
Он осмотрелся и увидел рядом с собою изящно одетую девушку, безучастно,
как ему казалось, рассматривавшую ту же картину.
Инстинкт настоящего француза подсказал ему возможность приятного,
заманчивого приключения.
- Попробуем... - решил Жорж Делобэль.
- Какой очаровательный ангелочек! - с хорошо разыгранным восхищением,
полуоборотясь к девушке, заметил он.
Та взглянула на него и, видимо, оценив по достоинству его внешность,
подняла брошенную перчатку.
- Какой ангелочек? - спросила она, смотря на него своими голубыми,
опушенными длинными ресницами, глазами.
- Вот там, справа, у колесницы!
И, скользя, как корова на льду, пустился в экскурсию в область
искусства.
- Эта лошадка, - заметил он, указывая мизинцем, - конечно, условна.
Такой шеи у лошадей не бывает, но...
...И вдруг черная, непроглядная тьма с быстротой молнии обрушилась на
него. И сразу стало тихо, как в склепе. Напряженная, нарушаемая только шумом
бешено запульсировавшей крови в ушах, тишина. И тьма...
Девушка схватила Делобэля за руку, - испуганным, быстрым движением. И
из разных концов залы, как после долгого, тяжелого сна, послышались робкие и
неуверенные, полные невыразимого ужаса, восклицания... А затем, топоча
ногами, плача, истерически взвизгивая, со все увеличивающимся шумом, как
поток лавины с гор, все это стало метаться во тьме. Бились о стены люди, не
находя выхода, сталкивались друг с другом, падали на пол, вставали,
ударяемые сотнями ног, снова падали, избитые, обессиленные, обезумевшие...
Делобэль с силой стал отрывать вцепившуюся в него девушку и несколько
секунд боролся с ней. Потом, внезапно озлобясь, резким бешеным движением
бросил ее на пол.
Натыкаясь на метущихся людей, работая кулаками направо и налево, ударяя
в лица, груди, затылки и просто в черную, зияющую тьму, он кинулся вперед,
наталкиваясь на стены, меняя направления, - и, когда, наконец, нога его,
занесенная в воздухе, упала куда-то, не встретив опоры, он, оступившись,
покатился вниз по лестнице. Ослепительный свет ударил ему в лицо.
Он беспомощно оглянулся кругом. Сверху, перепрыгивая через несколько
ступеней, как вытряхнутые из гигантского мешка, стремились люди. И
человеческий поток вынес его на улицу... На ней царил хаос. Опрокинутый
омнибус, окутанный едким облаком бензинового дыма, разбросал по мостовой
пассажиров; одни из них стонали и бились, стараясь приподняться, другие в
странно-спокойной позе, казалось, спали на земле. И Делобэль вспомнил, как,
будучи ребенком, в Кретейле, за день до знаменитой битвы на Марне, он видел
такую же картину, когда шестидюймовый немецкий снаряд, шипя в воздухе, как
масло на сковороде, обрушился на соседний дом, - так же бились одни, так же
спокойно уснули другие.
...Вздыбленные у стен домов, столбов, фонарей и киосков, перевернутые
вверх колесами, брошенные набок автомобили, автомобили без конца.
Разбросанные тюки и ящики грузовиков, и люди - метущиеся, бьющиеся и мертвые
люди.
Делобэль сделал несколько шагов дрожащими, мягкими, как резина, ногами
и вдруг, в непосредственной близости от себя, увидел странное, нелепое
существо. С лицом в крови, с закрытым громадной опухолью глазом, бледное, в
разорванной одежде, - оно шло на него. И тут Делобэль понял, что это - он
сам, отраженный в зеркале магазина, почувствовал глухую, ноющую боль во всем
теле, солоноватый вкус во рту. Выплюнул - кровь... И, поднеся к губам руку,
убедился, что половины его ровных и белых, как протез дантиста, зубов - уже
нет.
- Слушайте! Слушайте! Слушайте! - кричали в сгрудившуюся на углах улиц
и площадей толпу черные пасти громкоговорителей. - Слушайте, граждане
Лондона! Ceгодня, в пять часов дня, над городом разразилось несчастье!..
Внезапно померкло солнце, и наступила тьма в самый разгар уличного
движения... Много человеческих жертв! Точное число их еще неизвестно...
Каждую секунду к нам приходят со всех концов Лондона ужасные, потрясающие
известия... Масса жертв на улицах, задавленных, выброшенных из авто,
омнибусов людей! Паника в присутственных местах, вокзалах, музеях. Граждане!
Соблюдайте спокойствие! В случае повторения тьмы, сразу останавливайтесь,
где бы вы ни были, тормозите ваши авто, экипажи, велосипеды и ждите...
видимо, тьма кратковременна....
- Граждане Лондона, слушайте! Много произведений искусства повреждено в
темноте обезумевшейц толпой, в том числе "Чудесное явление" Рафаэля - в
Кенсингтонском музее, "Мадонна со св. Анной" Леонардо да Винчи - в
Академии... Масса случаев грабежей и убийств! На Черинг-Кросском вокзале
убит достопочтенный мистер Бьют, председатель Карлътон-клуба... Горе
несчастной семьи не поддается описанию... Около Маншионгауза ограблен мистер
Добби, артельщик Национального банка! Похищено ю. ооо фунтов... В
Камберуэлле разграблен опрокинувшийся грузовик с табаком, в Вулъвиче - с
мануфактурой...
- Граждане Лондона! Слушайте! Слушайте! Постепенно выясняется природа
загадочного явления! Население Ватфорда, Виндзора, Кингстона и других
окрестностей видело, как около пяти часов дня на Лондон встал огромный,
около двух миль в вышину, около мили в основании, черный конус! Он вершиной
упирался в облака, а основание его скользило по городу, с юга на север! Он
двигался со скоростью примерно трех миль в час, причем основание его
опережало вершину, и он стал наклоняться... Потом так же внезапно исчез...
- Граждане Лондона! Слушайте! Сейчас нам сообщили удивительную вещь. За
две минуты до появления Черною конуса в Хамертоне начался пожар. Горел
деревянный дом. Когда наступила тьма, огонь внезапно погас!
Но, граждане Лондона, слушайте, слушайте, слушайте!! Огня не было
видно, хотя он продолжал гореть. Был слышен треск горевшего дерева, к дому
нельзя было подойти из-за ужасной жары. Под брандспойтами, которых
герои-пожарные не выпускали из рук, шипело и ревело пламя. Но, граждане
Лондона, огня не было видно, кругом была непроглядная тьма...
Как зачарованные, толпились жители Лондона около громкоговорителей. Не
сиделось в домах, - все время из металлических горл неслись потрясающие,
сверхъестественные вести.
За все существование Лондона жители его не были взволнованы так, как
сейчас. Были войны, пожары, чума и восстания, опустошавшие его около
двадцати раз, были величайшие потрясения - но никогда не висело над ним
такой фантастической, сверхъестественной тайны, как в этот чудный июльский
вечер.
- Слушайте! Опушайте! Слушайте! Черный конус несется сейчас над
Францией! Он погрузил во тьму Калэ, Амьен, Аржантейлъ, пронесся над Парижем
и мчится к югу. В Дижоне потухло уличное и домовое освещение, у Безансона,
из-за неперевода стрелки, курьерский поезд Париж-Женева налетел в темноте на
тупик - сотни убитых и раненых!
А в десять часов батарея металлических горл проревела:
- Слушайте! Слушайте! Слушайте!
- Правительства его величества короля Великобритании, Франции, Италии и
Германии организовали Совет обороны. Заседание Совета состоится завтра в 8
ч. 30 м. утра, в Вестминстерском дворце, комната сто тридцать восемь,
телефон три, два нуля, шестнадцать. Всем, кто может сообщить что-нибудь,
хотя бы в малейшей степени разъясняющее тайну Черного конуса, надлежит
явиться немедленно туда... Несообщение будет караться со всей строгостью
законов военного времени! Вестминстерский дворец, комната сто тридцать
восемь, телефон три, два нуля, шестнадцать. Вестминстерский дворец, комната
сто тридцать восемь, телефон три, два нуля, шестнадцать...
* * *
Совет обороны составляли: лорд-мэр города Лондона, сэр Ричард Финиган,
старик чопорный, дородный и важный, - как и подобает быть человеку, имеющему
право воспретить въезд в Лондон даже самому королю[1]; представитель
военного и морского министерств, генерал лорд Сесиль Пэджет, потомок
ватерлооского героя, лишившегося в этой битве ноги, и сам потерявший в
шестнадцатом году у Арраса левую ногу и правый глаз, - красный, весь налитый
кровью, брызжущий здоровьем толстяк, и профессор физики политехнического
института, унылый, высокий и черный, как галка, доктор Джон Гуденуф, враг
теории относительности и ненавистник Эйнштейна, прогремевший своим
сочинением - "Мировой эфир как абсолют".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг