(c) Александр Потупа
Скрипящее колесо Фортуны
Тот, кто видел много раз кролика,
преследуемого собакой, и никогда
не видел кроликов и собак порознь,
будет считать, что кролик -
причина собаки.
Амброз Бирс
Если собрать все старинные анекдоты, из них получилось бы неплохое
пособие по жизневедению - самоучитель для желающих не просто присутствовать
на этом свете, но и ощущать все прелести бытия.
Вспомнился мне один забавный старинный анекдот. Профессор философии
задает студенту практический вопрос: "На дороге валяются мешки, один - с
деньгами, а другой
- с разумом; что бы вы подняли в первую очередь?" Студент отвечает:
"Конечно, деньги!" "А вот и неверно, - радуется профессор, - я бы
непременно ухватился за мешок с разумом". А студент грустно так
оправдывается: "Уж кому чего не хватает, господин профессор, кому чего не
хватает..."
Лично я вполне согласен со студентом. Мне не хватает именно денег. И
довольно давно. Остальное, слава те, Господи, идет недурно. Работа ладится,
есть даже отдельная квартира.
Впрочем, лучше б и не было этой отдельной квартиры - сгустка
непробиваемой тишины, пыльных уголков и кислохолостяцких запахов. Лучше бы
по-прежнему - весело и тесно, зато с Машенькой, с ее невероятно вкусными
супчиками из топора. Сестренка, сестренка... Ведь всегда ухитрялась делать
так, что я не замечал странного размера своей зарплаты. И не было ни в чем
мне отказа - ни в книгах, ни в сигаретах, ни в кофе. Главное - моя наука. И
точка, и никаких колебаний. А сама сто раз штопала-перештопывала свои
тряпки и выглядела принцессой. Ей бы не на машинке стучать, а прямиком в
кинозвезды - с такой внешностью, с таким характером.
Недавно миновала годовщина ее смерти, годовщина нелепой встречи с
трамваем. Просто проклятие какое-то над нашей семьей - словно неведомая
сила неспешно перемалывает нас в различных катастрофах. Сначала отец с
матерью не долетели до симферопольского аэропорта. Потом Машенька не
добежала до работы.
Все это как бы издали, как будто кинопленка с чужой мелодрамой. И меня
нет в кадре - ни в один кадр влезть не могу. Прошлое переболело,
зарубцевалось и назад не
пускает.
Настоящая боль потихоньку испарилась. Всю ее работа съела. И Наташе
спасибо. Хороший она человек. Кажется, я ее люблю.
* *
Сегодня возвратился поздно. Опять весь вечер протрепался с Наташкиным
отцом. Интересный он мужик, много чего знает, притом не по слухам, а в
натуре. Генерал в отставке. Иногда такое извлечет из памяти - закачаешься.
И явно завяз в иных временах, любит построения на тему "что было бы, если
бы..." Смешно, пожалуй. Разве не просто все - события обусловлены ее
величеством Объективной Закономерностью, и точка. Или я заблуждаюсь по
причине своей исторической малограмотности? Кто знает... Но слушать его
интересно, это факт.
Хуже дело с отставной генеральшей. Она целиком здесь, в текущей
минуте. Смотрит на меня ласково, пирогами подкармливает. Привыкла! Все-таки
три дочки. Две из них замужем, одна - удачно, другая - нет. И вот пани
генеральша за каждым вечерним чаем изливает мне душу.
Танечке повезло. Валик служит в какой-то министерской конторе, но
главное - пробивной парень. Устроил заграничную командировку. Прибарахлился
на всю жизнь, комментирует Вероника Меркурьевна. Валик выбил приличную
квартиру, подходит его очередь на "Жигули". Между прочим, он Танечкин
сверстник, всегда добавляет В. М. Это - в мой огород, я учился со старшей
Рокотовой в одном классе. И с Валиком мы тоже сверстники.
К счастью, на этом сходство кончается. По-моему, Валентин Яковлевич,
не задумываясь, пошел бы в гардеробщики своего же управления - платили бы,
скажем, внешпосылторговскими чеками. Как-то я назвал его люмпен-инженером.
Наташка долго смеялась, а В. М. Надулась и стала выговаривать: "Позвольте,
позвольте, при чем тут Валентин и лохмотья..." И не преминула бросить
иронический взгляд на мои изрядно потертые брюки. Н-да, опасно
высказываться в присутствии полиглота...
А вот средняя Рокотова оказалась в незавидном положении. Ее
"муженек-не-от-мира-сего-вы-понимаете?" (формула В. М.) служит в небольшом
издательстве младшим редактором или кем-то в этом роде. Своим
"пособием-на-проезд" (термин В. М.) вполне доволен. Лет шесть составляет
свой первый сборничек стихов, но его постоянно сдвигают в послезавтрашние
планы. Печатается редко. Опубликовал в журнале небольшую повесть, а его
обругали по большому счету (каламбур?). Наверное, поделом.
В стихах я ничего не понимаю. Может, он и гений, может, и графоман.
Повесть еле дочитал до середины - сложно и очень уж откровенно. Как-нибудь
под настроение
закончу.
Вероника Меркурьевна считает, что Игорь - обычный нахлебник: какие там
таланты, когда о семье думать надо! Раечка уже год нянчится с первенцем и
регулярно устраивает набеги на родительскую квартиру, опустошая их
холодильник и кошелек. У нее безотказное оружие - белокурый ангельский лик,
две крупные совершенно параллельные слезы и беспомощно разведенные руки.
Она признает любые ошибки, много и со вкусом говорит о своих мучениях
("только последняя дурочка способна польститься на поэта"). Я думаю, что
она вовсе не дурочка, но, разумеется, ни капельки веры в звезду своего мужа
у нее нет. Она-то польстилась на поэта, а стала женой младшего редактора...
Из всего клана Рокотовых к Игорю хорошо относится только Наташа. Но
ей, восторженно-сумасбродной девчонке, бог велел. Зато Валика она ненавидит
смертельно, так и сыплет колкими гадостями. Валик снисходительно улыбается
- плевать он хотел на романтические чувства юной особы. Наступит момент,
когда я морду ему набью за эти улыбочки.
Самое любопытное, что оба рокотовских зятька мне не по нутру. Оба они
вынуждены наизнанку выворачиваться ради успеха. Хотя успех понимают
совершенно по-разному.
Валик станет хорошо обеспеченным чиновником, может быть, ускачет
довольно далеко. Татьяна ему под стать. Это ж надо! Твердая девица
оказалась - два аборта, лишь бы дитя не связывало руки.
Игорь отнюдь не блаженненький. Его пресловутая самоуверенность строго
ограничена рамками литературных дел, в остальном он даже застенчив.
Рокотовых не любит, но и Раечке не запрещает просить подаяние. Своеобразная
философия - почему бы обществу в лице ближайших родственников немного не
позаботиться о бутербродах для начинающего писателя! Не уверен, что эта
пара долго протянет. Рая ему явно в тягость. Слишком громко причитает она о
своей судьбе, слишком ярко афиширует родительские благодеяния. Я бы давно
послал ее ко всем чертям.
Но все сложно в этом лучшем из миров. Наверно сложней, чем среди моих
формул.
И вообще, займусь-ка я делом, а то весь вечер угробил на будущих
родственников. И едва не дошел до натурального промывания косточек, или как
там - копания в чужом белье? Хватит.
* *
Оставил на завтра здоровенный интеграл. Кончился кофе. Осталось
полпачки сигарет. До получки пять дней. В пиджаке - трояк с мелочью. И
полторы сотни долга.
Поехать, что ли, на лето с бригадой? Нет, шеф вряд ли отпустит. У вас,
скажет, Ларцев, финишная прямая, то да се... К осени, скажет, положите
текст диссертации, а потом увлекайтесь на здоровье своими фантазиями или
разъезжайте с бригадами, и так времени уйму потеряли. Что поделаешь! У шефа
одни планы, у меня - другие. В фантазиях есть что-то такое, ради чего стоит
терять годы. Именно из-за таких потерь жизнь кажется бесконечной.
Перечитываю Бабеля, старый Машенькин подарок по случаю защиты диплома.
Здорово. До чего ж глубоко заглядывал он в души и в ситуации, до чего тонко
предчувствовал. Наверное, в литературе совсем как у нас - стремление к
предельно точной модели. Только человек, если говорить о нем искренне,
намного сложней наших электронов и галактик, неизмеримо сложней. Да и
откровенность встречается куда реже, чем тренированная сообразительность.
Доказали, что Вселенная когда-то испытала взрыв и возникла в этом взрыве,
но поди докажи простые истины, например, черное - это черное или, еще хуже,
серое - это серое.
Какой уж раз перечитываю, все равно здорово. Однако, проблемы
конкретного бытия подтачивают сознание.
Вот защищусь и вздохну свободней. И морально, и материально. Может,
освободится
место старшего сотрудника - тогда я настоящий король. Спокойно поведу
Наташу в загс.
- Мадам Рокотова, - скажу я тогда с почти одесской вкрадчивостью, - с
тех пор, как мы познакомились, моя зарплата выросла в два раза, а в кармане
у меня лежит индульгенция в симпатичной коричневой корочке. Не согласитесь
ли вы составить счастье моей жизни в скромной роли тещи?
- Да, - скажет Вероника Меркурьевна, смахнув обязательную материнскую
слезинку,- я всегда верила, что Валик и ты выйдете в люди...
Тьфу, чтоб ей... Ведь непременно ж испортит настроение. Валик и ты!
Но до этого еще далеко, а реальность так и сдавливает со всех сторон.
Необходимо срочно отдавать долг Потапычу. Коврик они со старухой, видишь
ли, купить надумали. Бедняга Потапыч! Уже семь ковров в хате, сам же
хвастался. Целая стенка хрусталя, на супруге полпуда золота, а зарплата -
меньше моей.
Откуда? Как? Какими вычислениями вышибает он со своего склада тысячи
монет? И без всяких континуальных интегралов обходится, на стареньких
счетах - тик-так-тек-тут, тут как тут, и смотришь - пара серых бумажек
прилипла.
И продавать нечего. Пишущую машинку - жалко, все-таки память. Но
выворачиваться-то надо...
Перечитал все. Зачем я завел дневник? Выговориться не с кем, вот и
завел.
Перечитал и стало противно. Валик, генеральша, трешка, Потапыч,
хрусталь... Бред какой-то.
Чего это меня на бытовщину потянуло?
Кстати, в получку надо сразу же за квартиру рассчитаться, за два
месяца задолжал...
* *
Все-таки безденежье - страшная штука. Унизительно, елки-палки.
Прижал меня сегодня Потапыч у почтовых ящиков своими прозрачными
вопрошающими глазками. Все у него аккуратненькое такое - и взгляд, и
залысинки, и брюшко, и с арифметикой наверняка полный порядок. Заметался я
под его прицелом, засуетился, стал газету мять.
- Потапыч, - говорю, - через два дня получка...
- Э-эх, - вздыхает Потапыч, - да разве ее-то хватит?
В самую точку угодил, стервец. Полтораста сразу никак не отдать. Да и
полсотни не смогу, еще же квартира...
Год такой муторный вышел. Сначала похороны, назанимал без счета. Потом
на несколько месяцев застопорилась работа - надо было встряхнуться любой
ценой. Черт понес дикарем на юг. Не столько встряхнулся, сколько
вытряхнулся. Потом осень, как назло вышли из строя туфли и пальто. И до сих
пор в долгах, как под прессом. И о чем только думать приходится!
В общем, стою, молчу.
Потапыч уставился на меня своими бледно-голубыми глазенками, усики
топорщатся, злится, но напрямик высказаться не хочет. Потихоньку
отодвинулись мы в закуток под лестницей.
- Странная ты молодежь, Эдик, - говорит Потапыч. - Не пойму я таких.
Маешься, маешься, неужели заработать не умеешь?
- Не умею, Яков Потапыч, - делаю я вроде бы обезоруживающий ход, -
научите.
- Издеваешься? - начинает злиться Потапыч и закатывает мне небольшую
лекцию.
- Ты, - говорит, - Эдик, из очень чистеньких. И Машенька твоя, вечная
ей память, из ангелов. Законопослушненькие ангелочки. И научить таких
ничему нельзя. Да только жизнь сама все покажет. Лет десять-пятнадцать об
пустой холодильник, об столовские котлеты, об протертые штанины, об
закаканные пеленки похлещет и научит. Ты на меня, небось, как на
непойманного вора глядишь. Так ведь это лишь по телеку фильмы пускают, чтоб
галстук нацепил, умную морду состроил и на работе горел. А про то, как от
получки до аванса крутиться - ни-ни. А жизнь, она все больше такие
вопросики и ставит. Так вот, подумай, чистюля принципиальная, мне-то уже за
полвека, а сто десять рублей в зубы, и привет! И вертись, как знаешь. А
баба моя третий год на печи сидит, на работу боюсь пускать - хворая, пусть
уж так пенсии дожидается. И двое пацанов школу кончают, сам видишь, какие
погодки вымахали, - джинсы подай, приемник купи, в кино отправь... А когда
мне жить? Вот я тебя спрашиваю - как и когда мне жить? Может, научишь? Так
не научишь же! Стоишь и думаешь - лишку Потапыч хватает, не только,
дескать, на скромняцкую жизнь, не только детишкам на молочишко. А, поди,
остановись! Да разве я шикарно живу - даже машины нет, только хата чуток
налажена. И еще пацанов выучить хочу, пусть тоже в чистюлях походят,
принципы свои понянчат, пока сил хватит. Так-то...
И замолк. Постоял с полминуты, махнул рукой и выскочил из подъезда. А
я пулей вознесся наверх, еле успел швырнуть портфель и скользнуть налево в
заветную белую
дверцу.
Должно быть, из-за этого безотлагательного стремления и не дал я
Потапычу железного отпора. Случаются же такие смешные обстоятельства.
Потом спокойно устроил себе чай и стал размышлять. А что бы я ему
возразил, ему, человеку битому и тертому, человеку лозунга - выжить любой
ценой и не просто выжить, а с некоторой приятностью? Ради этого он рискует
шкурой, рискует в свои пятьдесят три попасть на твердую огороженную
скамейку в большом зале под перекрестный огонь презрительных взглядов и
беспощадно точных вопросов. В большом зале, где любая философия -
бессмысленный танец мыльных пузырей.
Сказать бы ему:
- Слушай, Потапыч, ты неглупый дядька, и есть другие цели, ради
которых стоит жить.
- На 110 рэ в месяц? - переспросит Потапыч.
- Даже так, - скажу я - но не растрачивать же себя на лазейки. Разве
твой приварок стоит твоего риска? Ты же мог учиться, пробиваться к более
приличному положению.
- Если бы все кладовщики пробились в министры, - ухмыльнется Потапыч,
- похуже вышло бы, Эдик. Да если б я куда прорвался, а на склад посадили
моего помощника Федьку, он за неделю бы все вычистил...
- Но живут же тысячи людей, - пылко скажу я, - и на сто десять, и на
меньшее, и на большее, и я как-то живу...
- Как-то? Ну и отдай завтра полторы сотни, - бросит Потапыч и снова
выскочит из подъезда.
Тьфу ты, чертово колесо! Как быть? И наука в голову не лезет. Но
считать надо, никуда не денешься...
" "
Нет, зря я это думал, что разговорчиками от Потапыча отделаюсь.
Плевать ему на разговорчики.
Заглянул ко мне под вечер и, конечно же, перебил на самом интересном
месте. Уравнения побоку, любезничаю с дорогим соседушкой.
Сначала будто бы без особого повода - сахарку одолжить. Шутит старик,
у него запасов на любую блокаду хватит. Но я, разумеется, услужливо хватаю
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг