спокойный часок в сквере хоть чем-то поможет, но ни набережная, ни удобная
скамейка, ни выданное самому себе милостивое разрешение бездельничать целый
вечер - ничто не приносило облегчения.
Внезапно ко мне подбежал огромный черный дог. Я ни с того ни с сего
испугался, вскочил. Дог зарычал. К счастью, тут же подоспел хозяин собаки,
Иван Павлович Максимук.
Он извинился и сразу же нацепил намордник своему догу. Потом
представился, присел рядом, и мы как-то с ходу разговорились. Максимук
общался легко, пожалуй, даже с некоторым блеском. Он, слава Богу, кратко
охарактеризовал дружелюбие своего Лорда и выразил удивление его случайной
агрессивностью. Пошутил: "Настоящая собака чует угрозу своему хозяину..."
И, как выяснилось много позже, был недалек от истины...
Потом Максимук запросто перешел на "ты", и это не звучало обидно, у
меня тоже возникло ощущение давнего и доброго знакомства. Минут через
двадцать я понял, что пора бежать домой - стратегические размышления все
равно перебиты, а семья-то ждет. Но уходить не хотелось. Не знаю,
почувствовал ли Иван Павлович мои колебания, но внезапно он предложил зайти
к нему в гости, разделить с ним хоть на полчасика небольшую радость.
Пожалуй, все это выглядело странно, к тому же я вообще не люблю таких
вот знакомств по касательной, точнее - их нередких последствий в форме
излияния души или чего иного, душу замещающего. Но в тоне его было столько
искренности и простоты, что мне как-то и в голову не пришло отказать.
Дома Максимук представил меня своей супруге Софье Алексеевне ("Мой
вариант Софьи Андреевны..." - усмехнулся он), с удовольствием
продемонстрировал огромную свою библиотеку - тысячи три или четыре отлично
подобранных книг.
Потом мы пили чай с фантастически вкусным тортом, а в качестве пролога
- по стопочке чего-то экзотического и крепкого под бутерброды с черной
икрой. Сам Максимук так и не сообщил мне причину микроторжества, сделала
это Софья Алексеевна, находившаяся в исключительно приподнятом настроении.
Оказывается, тем утром было утверждено в плане пятитомное собрание
сочинений Максимука ("После больших, знаете ли, треволнений..." -
прокомментировала Софья Алексеевна), и я оказался, можно сказать, первым из
читателей, получившим право поздравить живого классика.
Беда, однако, заключалась в том, что я не мог числить себя в славной
когорте читателей Ивана Максимука, ибо буквально ни одного его произведения
никогда не читал и, могу поклясться, в руках никогда не держал. Но хозяева
мои в избытке великодушия простили мне этот грех, снабдили толстенным его
романом с дарственной надписью ("Новостройка", роман в трех частях с
прологом и эпилогом) и взяли слово (вместе с номером моего телефона), что
ровно через неделю я загляну к ним снова и расскажу о своих впечатлениях.
Я распрощался с радушными Максимуками в твердой уверенности, что
внимательно прочту роман и постараюсь высказать автору все самые теплые
слова, которые придут на ум. Но уже в трамвае, пролистав большую книгу, я
понял, что прочесть ее не смогу (просто не захочу), и потому не судьба мне,
должно быть, снова увидеться с ее автором.
Но вышло по-другому. Ровно через неделю мне позвонила Софья Алексеевна
и пригласила к ним. Буквально в это время я очухивался от инверсина и уже
знал, что над Кляминым нависла страшная опасность. Поэтому я не слишком
вежливо отказался от встречи, сославшись на крупные служебные неурядицы и
неизбежную поездку на сельхозработы. Иногда думаю, соври я тогда, просто
нахами ей, и не было бы многих последующих событий...
Где-то через полчаса мне позвонил сам Максимук и стал допытываться -
что да как, да какие-такие неурядицы могут помешать встрече читателя с
писателем. Я взял и рассказал ему о Клямине, об инверсине, о своем
стимулированном бунте, и это привело Ивана Павловича в какое-то
восторженное состояние ("Ну, вы, ученые, даете! - приговаривал он. - Ну,
даете! Это сюжет для фантастического романа, а не производственный
конфликт...").
К сожалению, это был всего лишь сюжет для производственного конфликта,
причем с крайне реалистическими и неприятными последствиями. Я дал понять
это Ивану Павловичу, и он, кажется, понял. Понял настолько, что сразу же
предложил свой ход - встречу со старым его другом, товарищем Карпулиным,
который "одним телефонным звонком всех на место поставит".
Признаться, я не очень обрадовался такой перспективе и, пожалуй,
отмахнулся бы от нее, иди речь обо мне лично. Но речь шла о Клямине,
положение которого выглядело вполне безнадежно, и во имя Александра
Семеновича я не имел права пренебрегать ни одним шансом. И я пошел на
встречу с Карпулиным, описанную выше.
Ничего хорошего из этого не вышло. Клямин все равно был устранен, и я
почувствовал, что самолюбию Максимука нанесен жестокий удар. Не знаю,
может, ранее жизнь оберегала его от созерцания таких расправ (таких
примитивных и интеллигентных! - на иные он наверняка досыта насмотрелся),
но финал истории Клямина его
поразил.
Самое любопытное, что Максимук попытался по-своему меня утешить.
- В том-то и дело, Вадим, что даже у таких, как Карпулин, реальной
власти не хватает. Не справляются они с системой взаимосвязанных топаловых,
вязнут в них... Проводимости нет, самые ценные идеи затухают на следующем
же уровне, если не входят в резонанс с личными устремлениями топаловых...
Удельные князьки, которым слишком многое дано на откуп, с которых слишком
мало спрашивают... Уверен, что Вселенная родилась вместе с ними, обрела
разум в момент их вступления в должность и расширяется исключительно ради
их удобства, а с их уходом немедленно схлопнется, коллапсирует в точку,
точнее - в восклицательный знак на их бронзовых памятниках... Надо
отметить, Иван Павлович любил всевозможные естественнонаучные аналогии.
Некоторые ему, по-моему, удавались.
- И все-таки прошу тебя, Вадим, прочти мой роман, - сказал он тогда. -
Мне действительно интересно узнать твое мнение...
11
Время было до предела неподходящее, однако "Новостройку" я все-таки
осилил. По диагонали, но от начала до конца. И обозлился на себя по-черному
- ведь уже к десятой странице ясно стало, что читать не следует...
Для тех, кто не знаком с этим романом, на всякий случай кратко
восстановлю его сюжет. Строится некий комбинат - в явно неподходящем месте,
неподходящем с экологической и культурной точек зрения (будет разрушен
красивый озерный уголок, снесены стены древнего монастыря). Новый директор,
большой энтузиаст будущего промышленного гиганта, постепенно (на протяжении
семисот страниц романа) убеждается в правоте тех, кто предлагает перенести
стройку. Где-то в середине романа всплывают и дополнительные обстоятельства
- скажем, экологически неразумное положение комбината оказывается и
транспортно невыгодным. И, наконец, директор и его сподвижники выясняют,
что сам проект комбината несовременен и к моменту завершения стройки
продукция морально устареет. Так что проект надо перерабатывать (что
директор с указанными сподвижниками начинает делать в предпоследней главе
чуть ли не в свободное от работы время), а потому есть годик-другой и на
привязку стройки к новому, всех устраивающему месту.
В целом выходит так, что порочность проекта ясна всем - от читателя до
пионера Коли (одного из великих защитников местной природы, отличника к
концу романа). Сопротивляются только какие-то неведомые темные силы в
высоких планирующих органах, реально представленные лишь парой стандартных
карьеристов из главка, впрочем, успешно разоблачаемых к последним главам.
Ну и, конечно, несколько пересекающихся лирико-бытовых линий, плюс
социальный срез - рабочие, ИТРы, директора, работники министерств, дети,
тещи, ударники, спекулянты, толкачи... Все правильно до зубной боли, порок
наказуется, в перспективе просвечивает нечто сияюще-победительное...
По-моему, на все такое за глаза хватило бы рассказа, а еще лучше -
газетного очерка, ибо в целом роман и есть распухший очерк в манере "так
надо бы, потому что так хотелось бы..."
Что-то в этом духе я и сказал Ивану Павловичу и нажил себе вечного
врага в лице Софьи Алексеевны. А сам Максимук, к немалому моему удивлению,
вовсе не обиделся. Улыбнулся и пожал плечами:
- На таких, как ты, новостроечная литература действует как красная
тряпка на быка. Кстати, поголовье нервных быков почему-то неуклонно растет.
Как ты думаешь, почему?
Я вежливо промолчал. Но Софья Алексеевна не выдержала.
- Вы не разделяете народных взглядов, Вадим, для вас особые блюда
готовить надо. А между прочим, когда по роману пятисерийник сняли, на
телевидение много писем пришло, и почти во всех сказано, что проблема,
поднятая Иваном Павловичем, очень важна...
Максимук не без труда успокоил ее и попросил меня, как о величайшем
одолжении, прочесть рукопись первого варианта "Новостройки". Я
сопротивлялся, но он - великий мастер уговаривать. Пришлось взять рукопись
(всего около трехсот машинописных страниц), о чем я впоследствии не
пожалел.
Вроде, тот же сюжет, те же действующие лица, но совсем другой роман,
лично меня всерьез затронувший (а датой, проставленной в конце рукописи,
прямо-таки ошеломивший - в то время и так писать, так понимать! в то время,
когда я с охапкой правовернейших идей и густорозовых надежд и со свеженькой
дипломной корочкой в кармане переступал порог нашего Центра...). Звучала
там какая-то трагическая нота, и события разворачивались совсем по-иному.
Было видно, кто и почему думает задом, как благочестивые проходимцы, не
сходя со своих высоких кресел, гробят человеческие судьбы и государственные
миллионы, гробят, всеми средствами и с особой жестокостью отстаивая
собственную избранность и неприкосновенность. Я увидел здесь топаловых от
промышленности и экономики, небольшую, но очень колоритную галерею. Не
знаю, может, в этом варианте тоже было немало от социологического очерка,
но роман, несомненно, был - я имею в виду эту непрерывно звенящую
трагическую ноту, заставляющую думать о переменах, о самых серьезных
переменах, о скорой помощи перемен. И директор комбината добивался своего
лишь ценой полного самосожжения, его не просто учили жить "фэйсом об
тэйбл", его на костре поджаривали, и сгорали на том костре его карьера, его
семья, его надежды. И самое главное - оставалось не слишком ясным, является
ли новое решение действительно разумным или только так выглядит на фоне
явно нелепого старого.
В общем, мне понравилось, и я с удовольствием сообщил об этом Ивану
Павловичу. И почувствовал, что это сообщение окончательно настроило против
меня Софью Алексеевну.
- Такие, как вы, Вадим, лет двадцать сбивали Ванечку с панталыку, -
раздраженно сказала она. - А он, добрая душа, угодить им пытался. Есть,
знаете ли, люди, которые сами ни черта не добились, но другим завидуют. Ты,
говорят, добился, зато я лучше, я "моральней", потому что я - страдатель,
за правое дело горю. Кому сейчас это нужно? А Иван Павлович, если б
вариантами своими нервов себе не портил и, между прочим, отношений с
редакциями тоже, он сейчас целый десятитомник издал бы. Он ведь настоящий
работяга!
Максимук ничего не возразил, и мне он ничего тогда не сказал, лишь
поблагодарил за внимание. И другие свои вещи читать не предлагал. Я,
конечно, пытался выяснить, почему он не опубликовал такой хороший роман, но
Иван Павлович просто отмахнулся.
- Для того варианта время не пришло, - сказал он. - А когда время не
приходит, оно уходит, оно, Вадим, никогда и никого не ждет. Очень, значит,
деликатная штука назначать времени свидание...
Прошло месяца два, прежде чем Максимук снова напомнил о себе. Он
позвонил мне осенним субботним вечером, был очень возбужден.
- Хочешь участвовать в блестящем эксперименте? - предложил он. - Ты
вот там над каким-то электронным правдоматом работаешь, а я тебе живой
правдомат покажу, образец, действующий в естественных условиях. Хочешь?
По правде, я, конечно, не очень жаждал - недолюбливал экспериментов в
том смысле, как их понимают гуманитарии. Однако Иван Павлович очень
настаивал, и мы встретились на следующее утро на платформе пригородной
электрички. И повез он меня на книжный рынок (почему-то именуемый
"черным"), который собирался на одной из ближних станций каждое
воскресенье.
Про рынок я знал и раньше, но попасть туда как-то не случалось. Да и
не с чем было - дефицитных книг у меня нет, а денег для покупки за
столько-то номиналов - тем более.
Должен сказать, удовольствие огромное. Хорошие книги я люблю, а видеть
их в таком количестве - настоящий праздник. Даже то, что "видит око, да зуб
неймет", не портило мне настроения. И вообще все прошло бы очень славно,
поброди мы просто с Иваном Павловичем по богатым рядам, разложенным прямо
на траве. И погода такой прогулке на редкость способствовала. Но Иван
Павлович замыслил не обычную прогулку, а своеобразную демонстрацию.
Он захватил с собой четыре своих романа и большой сборник рассказов -
все то, что должно было войти в подписное издание, собрал в свой портфель.
И стал ходить с "Новостройкой" в руках и предлагать ее в обмен на самые
серьезные книги. Меня он попросил быть рядом и ни во что не вмешиваться.
Для начала Максимук предложил свою книгу в обмен на томик "Мастера и
Маргариты". Владелец булгаковского романа окинул Ивана Павловича
безразличным взглядом и пожал плечами.
- Я этого автора не знаю, - процедил он.
- Если не хотите менять, скажите, сколько стоит ваша книга, - не
отступил Максимук.
- Два с половиной.
- То есть четвертной, - пояснил мне шепотом Иван Павлович, а вслух
спросил. - А моя сколько?
Мужчина взял "Новостройку", посмотрел цену на обложке и спокойно
сказал:
- Два сорок. В лучшем случае.
- Как! - удивился Иван Павлович. - У нее же номинал - три рубля.
- Верно, - подтвердил мужчина. - Сдашь в бук и на руки получишь два
сорок. Если возьмут...
- А могут не взять? - полюбопытствовал Максимук.
- В отдел обмена точно не возьмут, - вздохнул мужчина. - Даже на
шестую категорию не потянет... А на скупку где-нибудь на окраине запросто
сдашь, у них план по букинистике...
- Послушай, - сказал Иван Павлович, - а если я предложу тебе за
Булгакова целую подборку этого писателя
- у меня в портфеле, смотри, еще четыре его книги, всего рублей
двенадцать по номиналу, а?
- На кой черт мне этот Максимук? - удивился мужчина. - Я же не
тяжелоатлет, чтобы отсюда в бук макулатуру таскать.
И мы пошли дальше. Иван Павлович пристреливался к "Анжелике" и к
двухтомнику Монтеня, к "Современному японскому детективу" и к томам
Фейхтвангера... Отмечу, что все владельцы ценных книг вели себя, в
общем-то, предельно вежливо - чуяли, небось, зеленого новичка, лишь вслед
ему посмеивались-
Только один молодой парень с толстым сборником Юлиана Семенова в руках
разозлился:
- Вы что, шутите? С такой макулатурой сюда не ходят. Ее только автор
поменять может, и то на госпремию.
Мне стало не по себе.
- Послушайте, - вмешался я, - вы же наверняка этого автора и не
читали. А вдруг...
- И слава богу, что не читал, - перебил меня парень. - Я целую серию
телефильма по этой муре смотрел. Помню, весь вечер потом плевался.
Выпускают же такое...
- Но тут вот вокруг куча всякого ерундовского развлекательного чтива,
- продолжал валять я дурака. - Если мы вам "Анжелику" предложим, вы ведь
возьмете, а это серьезный автор...
- Так ведь те авторы ни на что не претендуют, они развлечь стараются,
и спасибо им за честную работу, А это чушь? Чушь собачья!
Тут Максимук потянул меня за рукав, и мы продолжили свое путешествие.
- Не пойму только, вы меня Вергилием наняли или сами ко мне Вергилием
напросились, - попытался я вызвать его на разговор. - Это ж мазохизм
какой-то...
- Я бы заставлял всех членов Союза сюда, как на дежурство, являться! -
с внезапной злостью оборвал меня Иван Павлович. - В такое мордой тыкать
надо! Когда твой толстый роман дешевле переплета с новой книжки Булата
Шалвовича - это здорово просветляет.
Он молчал на обратном пути - до самой электрички. А в вагоне продолжил
самобичевание:
- Ты знаешь, Вадим, в одном из буков мне предложили сдать свою
"Новостройку" с уценкой на 20 процентов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг