(c)Александр Потупа
Нечто невообразимое
И даже не в том дело, что охотник убивает птицу, - он убивает полет.
Рамон Гомес де ли Серна
1
Следователь Ахремчук попросил предельно искренне и подробно изложить
мою точку зрения на события, ставшие причиной возбужденного против меня
уголовного дела.
По-моему, лучше было бы ограничиться материалами предыдущих допросов.
Действительно, подробный рассказ обо всем, что интересует следственные
органы (да еще и в свободной манере, на чем настаивал Ахремчук), требует
определенного писательского дара, а я таковым не обладаю и вынужден буду
придерживаться сухих фактов, которые вряд ли помогут понять суть
происшедшего. Следователь Ахремчук просил меня соблюдать последовательность
эпизодов по предъявленным мне обвинениям (или подозрениям - я не совсем
понимаю эти процессуальные тонкости). Это нелегко, так как на самом деле
события развивались как бы одновременно и отнюдь не параллельными потоками.
Потоки скрещивались и пересекались, и с некоторого момента происходившее
отражалось в моем сознании какой-то скрученной, все сокрушающей струёй.
Но я постараюсь выполнить по мере сил все требования следствия.
Еще одна предварительная ремарка - у меня очень хорошая, иногда просто
фотографическая память. Поэтому те события и даже диалоги, которые
воспроизводятся, в точности соответствуют истинному положению дел, во
всяком случае, тому, что воспринималось лично мною. Надеюсь, проверка этого
утверждения во всех доступных следствию ситуациях убедит его в моей полной
искренности.
2
Настоящим подтверждаю, что я, Скородумов Вадим Львович, сотрудник
Научно-исследовательского центра психореанимации, действительно изобрел
аппарат психосейфетор и применял в экспериментальных целях (разумеется, по
утвержденному плану работы лаборатории) ряд самостоятельно изготовленных
действующих моделей указанного аппарата. В нашем Центре его часто называют
"правдоматом", и это неофициальное, но крайне меткое название я тоже буду
использовать в тексте.
Суть изобретения проста. Правдомат дистанционно воздействует на
некоторые электромагнитные ритмы человеческого мозга и резко снижает
уровень ощущения опасности. Основным проявлением человека, испытывающего
действие психосейфетора, становится стремление говорить правду и только
правду, иными словами - активно конструировать вербальную модель
воспринимаемой им реальности, не искаженную чувством самосохранения.
Теоретически механизм действия аппарата ясен пока довольно слабо.
Недостаточно исследован и диапазон побочных эффектов. Однако ни в одной из
проведенных в нашей лаборатории экспериментальных серий не было обнаружено
опасных для здоровья последствий.
Цель, с которой создавался аппарат, - лечение некоторых форм
паранойяльного синдрома, особенно бреда преследования. Конечно, это лишь
узкая, так сказать, стартовая цель - реальный спектр применения
психосейфетора наверняка много шире.
Параноик, испытывающий приступы бреда преследования, - страшное
зрелище. Это одно из самых жалких состояний человека - состояние зверька,
загнанного в угол силой собственного воображения. Надо отметить, что в
относительно легкой невротической форме бред преследования - довольно
распространенное явление, всем нам в какой-то мере свойственно
преувеличивать намерения и возможности ближних.
С помощью правдомата пациент временно освобождается от чувства
повышенной опасности, и если эту фазу закрепить (скажем, гипнотически), то
за несколько сеансов больной должен полностью избавиться от своего бреда,
что и подтвердилось экспериментально (38 полных излечений из 40 случаев, в
двух остальных синдром особым образом осложнен, эти случаи требуют особого
подхода).
Любопытным и, к сожалению, заранее не предсказанным явлением оказалось
своеобразное последействие психо-сейфетора - мне удалось установить, что
повторные сеансы заметно продлевают фазу пониженного ощущения опасности и
человек какой-то период продолжает говорить исключительно правдиво даже без
использования аппарата.
Сразу хочу предупредить возможную ошибку - состояние, в которое
попадает пациент, отнюдь не соответствует некой полной эйфории. Снижение
чувства самосохранения странным (то есть пока еще не объясненным как
следует образом) не распространяется на рефлекторные системы, на
двигательные процессы. Это значит, что человек, находящийся в поле действия
правдомата, может, например, вполне прилично вести автомобиль или самолет,
но при этом высказывать идеи, потенциально крайне опасные для его отношений
с окружающими.
Достаточно частые контакты с психосейфетором порождают, по-видимому,
устойчивое закрепление правдивости, и дальнейшие эксперименты подтвердят
или опровергнут мою гипотезу о том, что человек за 15-20 сеансов может
необратимо перейти в фазу абсолютно откровенной личности. Из этого не
следует, кстати, что он начнет излагать всем встречным подробности своего
недавнего пребывания в туалете или что-то в этом роде. У него вовсе не
разрушаются этические представления, он вполне способен следовать нормам
общепринятой морали. Но он непременно обнажит те моменты, которые, с его
точки зрения, данной морали противоречат, не соответствуют естественным
путям развития человека и общества.
Разумеется, я понимаю, что данное изобретение может рассматриваться и
как большое благо и как большая беда - обычно различия между такими
крайностями не столь уж велики, слишком многое зависит от того, под каким
углом мы смотрим на прогресс человеческих отношений. Однако мне хотелось бы
избежать общих теоретизирований и рассказать только о тех событиях, которые
непосредственно Связаны с вольным или невольным внедрением правдомата.
Заранее приношу извинения всем тем, кто по служебному долгу или из
чистого любопытства ознакомится с этими показаниями, возможно, кое-кто из
них будет неприятно поражен некоторыми моими откровснностями, попытками
говорить вслух о вещах, быть может, и общеизвестных, но обычно умалчиваемых
или нашептываемых в узком кругу с той или иной долей стыдливости. Отчасти
смягчающим эту мою вину обстоятельством служит то, что мне, более чем
кому-либо иному, пришлось контачить с правдоматом, и, соответственно, я
более других испытываю последствия своих опытов.
3
Я категорически отвергаю обвинение по первому из предъявленных мне
эпизодов - обвинение в преднамеренном шельмовании академика Топалова К.И.,
проведенном мною якобы из чувства мести.
Поясняю следующее. В Центре, которым руководил Константин Иванович
Топалов, я работаю давно, вот уже 17 лет. Тот факт, что Топалов и его
ближайшее окружение считают меня человеком бесперспективным, самого меня
никоим образом не унижает и даже не задевает. Не задевает потому, что их
позиция соответствует истине - в их системе я действительно
бесперспективен. Меня не привлекает их подход к делу, раздражают их
действия, обеспечивающие систематическое и все более заметное отставание
нашего Центра от уровня мировой науки. Наши исследователи не хуже, а во
многих направлениях и лучше других умеют нащупывать новое и оригинальное,
но мы тонем в процессе доводки и внедрения. Теряем время и основную энергию
на борьбу с топаловыми и иже с ним, на пробивание инстанций, которые ни в
каком деле не видят проку, если оно не способствует быстрому росту их
личного престижа и благосостояния.
Сразу оговорюсь, я вовсе не считаю Константина Ивановича очень плохим
человеком или особо выдающимся проходимцем. Безусловно, он конъюнктурщик
выше среднего, но бывают деятели и почище. Топалов возрос на несветлой
памяти лозунге "Не высовывайся!", и, надо сказать, действительно многого
добился под этим лозунгом. С одной стороны, его работы за стенами нашего
Центра практически нигде не упоминаются (не считая, разумеется, стандартных
дружеских реверансов), с другой - за его спиной около пятидесяти
подготовленных кандидатов и докторов наук. Если я начну рассказывать нечто
общеизвестное - дескать, он сам, академик Топалов, постоянно дает хорошие
отзывы на диссертации, исходящие из таких-то и таких-то институтов, и по
странному стечению обстоятельств отзывы на работы его учеников поступают
исключительно из тех же мест, то многие удивленно разведут руками: а как же
иначе? Если я подчеркну, что список из трехсот научных трудов (а из них
процентов 90 падает почему-то на последние 20 лет, в течение которых
Топалов руководит нашим Центром) - это, мягко говоря, несолидно, имея в
виду не только подписи под статьями своих аспирантов и соискателей, но и
серьезные самостоятельные исследования, то те же многие назовут меня
мелкокопателем и будут правы. Как ни смешно, они будут правы в своей очень
уж популярной системе отсчета...
Поэтому я не стану описывать всякие подобные "мелочи", Не стану
привлекать внимание и к тем явлениям, сквозь которые Топалов некогда
ускоренно пророс из толпы посредственных кандидатов наук в разряд видных
ученых - с этим еще придет время разобраться, причем разобраться в ином.
сверхтопаловском масштабе. Попробую ограничиться сутью наших с Топаловым
отношений.
Считается, что эти отношения были вполне нормальны, едва ли не
взаимоприятны вплоть до знаменитой истории с инверсином-80. Легенда,
венчающая устное народное творчество НИЦПРа, утверждает, что еще в то
время, около трех лет назад, я был на грани завершения работ над своим
аппаратом, что, по мнению наших гомеров, давало мне сразу докторскую
степень без всяких промежуточных этапов. Далее легенда говорит, что Топалов
стал тогда хитро маневрировать, дабы сорвать мою работу, и, в конце концов,
едва не добился своего. С одной стороны, он знал, что профессор Грейв в
Штатах интенсивно разрабатывает свой вариант психосейфетора, с другой - ему
очень не хотелось иметь под собой сотрудника, добившегося чего-то
экстраординарного. Все просто, как в сказке! И, наконец, согласно той же
легенде, я специально наелся экспериментальных таблеток инверсина-80, чтобы
устроить приличный скандал, привлечь внимание высокого руководства, но
погорел на этом скандале, чуть не вылетел с работы, нажил себе в лице
Топалова вечного врага, затаил на него смертельную обиду и т. д., и т. п.
Но все это не правда, а лишь правдоподобие, примитивная схема стычки
молодого неопытного идеалиста с неким абстрактным его ученобюрократическим
превосходительством.
Правда в том, что к началу инверсиновой истории я вполне отчетливо
осознавал реальную угрозу закрытия темы. Опыта хватало я на понимание того,
что попытка переиграть судьбу правдомата на самом высоком уровне (вплоть до
товарища К.С.Карпулина) тоже обречена - никто не захочет (а захочет - не
сможет!) приструнить Топалова. Кто я. в самом деле. по сравнению с вхожим в
бог знает какие сферы академиком? А, понимая все именно так, можно было
сопротивляться лишь для очистки собственной совести. Я и барахтался
понемногу на основе этого несколько неопределенного принципа моральной
экологии...
Вообще-то, с очисткой получилось не очень красиво - впоследствии
Топалов сумел выставить меня этаким жалобщиком, едва ли не врожденным
кверулянтом (так у нас называют больных с синдромом сверхценных идей, почти
всегда активно сутяжничающих). Разумеется, сейчас ему не очень-то верят, он
спущен, так сказать, в ранг падших ангелов, а в те времена кредит доверия
Топалову казался мне бесконечно высокой стенкой. И высота, и толщина этой
стенки подчас бесили меня, но приступы злости претворялись отнюдь не в
жалобы по инстанции, а сгорали внутри, превращаясь в постоянно нарастающую
головную боль.
Часто и подолгу болела голова. Из-за нее все и началось - профессор
Клямин, которому я как-то вечером пожаловался на свое недомогание, по дикой
своей рассеянности сунул мне вместо пенталгина пару таблеток инверсина-80
новейшего препарата, который так никогда и не вышел в клиническую практику.
Инверсии - одно из самых фантастических психотропных средств. Он
словно бы выворачивает мозги наизнанку
- благодаря какому-то не совсем ясному механизму человек начинает
говорить то, что думает, а думать то. что обычно говорит. К сожалению, этот
препарат профессора Клямина не успели приспособить к лечению той или иной
конкретной болезни - инверсии лишь немного снижал избыточные психические
напряжения, связанные с рядом синдромов, в остальном же оставался чем-то
вроде эн-плюс-первого лабораторного чуда света.
Ну, а после истории со мной, когда Клямина отправили на пенсию, весь
запас инверсина был торжественно списан и уничтожен в присутствии более чем
компетентной комиссии.
Но это произошло позже, а в тот вечер я решил принять что-нибудь от
головной боли и как следует выспаться. Выспаться мне действительно удалось,
а утром я, даже не подозревая о поглощении сильной дозы инверсина. начал
творить нечто невообразимое.
4
С утра меня вызвал заведующий лабораторией Всеволод Тихонович Последов
и бодро сообщил - нужно срочно ехать на картошку. Ненадолго, недели на две,
но выхода нет - одна сотрудница уходит в декрет, у другой мало- летний
ребенок, кто-то на конференции, кто-то еще в отпуске, кто-то уже на
картошке, и вот требуют, черти, еще двух человек. Именно так - "черти",
иначе товарищ Последов при своих начальство не называет. Тем самым в глазах
сотрудников он завоевывает некое сочувствие к себе как к человеку тоже
подневольному.
Разумеется, я сразу сообразил, что двухнедельная ссылка входила в план
Топалова. Так ему проще обеспечить нужное решение о закрытии моей темы. Не
надо вызывать на ученый совет, выслушивать всякие колкости, углубляться в
давно уже небезопасные для академика дебри научных дискуссий.
- В общем, неплохо отдохнете, - добродушно завершил свое сообщение
Последов. - Погодки-то отменные - прямо лето...
- Никуда не поеду! - перебил я его. - Пора кончать с этим безобразием,
Всеволод Тихонович.
Перебил и сам себе страшно удивился. Что за резкость? Тем более что в
мыслях моих проносилось нечто вполне ответоудобное: "Жена на бюллетене...
Две непрерывно контролируемые серии опытов завершаются только через
неделю... Сам амбулаторно лечусь от гайморита..." Иными словами, обычно
весьма радикальный внутренний голос вел себя тихо, подсказывал слова
правильные, безопасные, ведущие кратчайшим путем к желанной цели.
- То есть, как? - слегка возмутился Последов. - Будто вы не знаете о
моем отношении ко всем этим осенне-летним кампаниям! Не надо, Вадим
Львович, бередить мои раны... И ничего не поделаешь... Подскажите-ка лучше
мне, кого с вами объединить. Может, лаборантку Милочку, а? - хитровато
улыбнулся он. - Вы-то возражать не станете, только нам тут без нее никак не
обойтись...
Но я не принял его заигрываний. Я категорически отказывался от
поездки, мотивируя это самыми резкими оценками порочной практики
оттягивания научно-инженерных кадров на малоквалифицированные работы. Я
свободно сыпал давно известными в нашей лаборатории цифрами и фактами - от
реальной стоимости одной добытой таким способом картофелины до глобального
ущерба делу научно-технического прогресса.
До Всеволода Тихоновича постепенно дошло, что разговор идет всерьез,
что его сотрудник не просто пытается отвертеться от неприятного копание в
земле и многодневного отсутствия бытовых удобств, не просто уклоняется от
очередного удара дирекции по своей теме, а замахивается на нечто большее. И
тогда Последов разозлился по-настоящему.
- Значит, по-вашему, весь наш коллектив - сплошные тупицы и
бездельники? - ехидно спросил он. - Значит, вы один умница и праведник, да?
Так вот, или вы немедленно побежите домой собираться и завтра к восьми
ноль-ноль явитесь к нашему подъезду с большим ведром, или я сию минуту
сообщу Константину Ивановичу содержание нашего разговора. И тогда пеняйте
на себя!
Я еще раз отчетливо подтвердил свой отказ, и Последов тут же связался
с директором. Отмечу, что разговор наш он передал в моем присутствии и
довольно точно. Он вообще не вредный мужик, наш Всеволод Тихонович, -
просто в данном случае он попал в безвыходное положение. Но и в этом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг