солнцем, ставил прочно стульчик, садился и, закинув голову, пил чай.
Вот... это помню, наверное, только я, но важно ли это?
Потом я вдруг вспомнил совсем недавнее, и снова, как и тогда, обида
колыхнулась во мне.
Был адский холод - тридцать два градуса. Я шёл мимо школы, и пар,
естественно, валил изо рта. Наш завуч Зоя Александровна увидела этот пар и
решила почему-то, что это дым!
Помню, меня вызвали на педсовет и долго требовали, чтобы я бросил
курить. В конце концов пришлось дать такое обещание - хотя я в жизни до
этого не курил!
Осталась обида и вспомнилась сейчас.
Сперва я хотел остановиться: зачем хихамарам знать, что не всё у нас так
уж радостно? А потом махнул рукой: пусть знают всё, что я знаю.
На кухню, где я сидел в одиночестве, вошёл отец. Шутливо сморщившись,
как это он любил делать, он посмотрел на меня, потом сел рядом со мной.
- Чего ты тут пришипился, а? - улыбаясь, проговорил он.
Я вспомнил тут, что слово "пришипился", в смысле "притаился", говорят
почему-то только в нашей семье. Когда я однажды употребил это слово в школе,
все долго хохотали и не могли успокоиться. Было и ещё несколько слов,
которые я слыхал только дома. Например: "чувяки", "наничку" (в смысле
"наизнанку"). Наученный горьким опытом, я этих слов почти уже не употреблял
и почти забыл. Скоро вырасту взрослый и вообще их забуду - и значит,
что-то, присущее только нашей семье, исчезнет навсегда.
- Пап, а откуда мы приехали? - спросил я.
- А ты что, забыл, что ли? - обрадовавшись, что можно поговорить
(последнее время мы всё молчали), заговорил отец. - Из Казани мы приехали,
когда тебе года ещё не было! Совсем не помнишь ничего про Казань?
Что-то я помнил, смутно... как в плетёной коляске на полозьях еду с
горы. Тёмное небо, белый снег. Было это со мной или причудилось? Уже не
отличишь! Сами пренебрежительно относимся к своим воспоминаниям, к своей
жизни, а потом ещё жалуемся, что нам скучно!
- А я рассказывал тебе, как я в молодости головой стекло разбил? -
весело спросил отец.
- Нет! Не рассказывал! - сказал я.
- Однажды, это до тебя ещё, мы в Алма-Ате жили, пошёл я на почту
посылку получать. Сунулся я в окошко, протянул квитанцию. Почтальонша
говорит мне: "Сюда пройдите", - я пошёл вдоль барьера. Она остановилась
вдруг, стала посылки разбирать. А я решил почему-то, что и здесь окошко,
сунулся, вдруг слышу - звон.
Мы с отцом захохотали. Вот, оказывается, как. И такой факт из отцовской
биографии мог бы бесследно исчезнуть, не поговори мы сейчас! И как многое,
если подумать, исчезает, а ведь жизнь каждого человека неповторима!
- А... войну ты помнишь? - спросил я.
- Крайне смутно, - улыбнулся отец. - Ведь я же за год до войны
родился.
- И что, был когда-то таким же, как я?
- Даже меньше! - улыбнулся отец. - Во всяком случае, когда война шла,
гораздо моложе был, чем ты сейчас!
- Ну и помнишь что-нибудь?
- Одну только картинку. На площади пушка стреляет с высоко задранным
дулом - и мы, ребята, тут же сидим, на скамейке. Как командир руку
поднимет - мы смеёмся и уши ладонями закрываем, чтобы не оглохнуть. Вот это
помню, а больше ничего.
- Но как же вы рядом с орудием сидели? Ведь если бы противник ударил,
от вас бы кусочки полетели.
- Вот этого не знаю, - сказал отец. - Что сидели - это я помню, а
как и почему - не скажу.
Мы помолчали. Вошла мать.
- Чего это вы тут пришипились в темноте? - спросила она.
- Да так... вспоминаем тут жизнь, - сказал отец. - Свет не зажигай,
пусть так.
- И ты жизнь вспоминаешь? - улыбаясь, спросила мама. Рука её
опустилась мне на голову.
- Ага. И я.
- И есть что вспоминать?
- Ага.
Я любил, когда мы так сидели в темноте и вспоминали, но мы не делали
этого почему-то уже давно, года четыре или пять, я почему-то стал стесняться
рассказывать что-либо родителям.
- А я рассказывала тебе, как мы с отцом чуть не угорели однажды? -
спросила мать.
- Нет, не рассказывала! А когда это было?
- Да&но, когда тебя не было ещё!
- А где же я был тогда?
- Вот это неизвестно... Нигде! - улыбнулся отец.
- Так вот, - вспомнив о своём, заговорила мама. - Лет по двадцать
было нам тогда, работали мы на селекционной станции, обогревались печкой. И
вот однажды проснулась я, чувствую - задыхаюсь. Поднялась и сознание
потеряла!
- Ну... и как же вы?
- Ну, тут и я проснулся! Мог бы и не проснуться, между прочим! -
сказал отец. - Встал и тут же упал. Только мой длинный рост нас спас:
падая, я головой окошко разбил! Морозный воздух пошёл, как-то мы отдышались.
Выползли потом на крыльцо и остаток ночи там просидели.
- Холодно было?
- Да... холодновато. Но в дом возвращаться страшно было. Так и сидели,
дрожа, до утра! - отец засмеялся.
- Да-а! - сказал я отцу. - Мастер ты, головой стёкла бить!
- Ну! - отец гордо выпятил грудь. - Мастер спорта! А если б не разбил
я стекло тогда... глядишь - и тебя бы на свете не было!
Потрясённый этой простой мыслью, я молчал.
- Да брось ты на ночь глядя ужасы рассказывать! - улыбнулась мать.
Меня подмывало рассказать им всё: о тёмной комнате, о страшных снах, о
той нагрузке, что легла на меня.
Мы молчали: Раздался звонок. Отец открыл.
- Дружок твой к тебе пришёл! - проговорил отец, и они с матерью ушли.
- Ну как ты? - шёпотом спросил меня Гага.
- Тяжело, честно говоря, - признался я. - Если действительно целая
галактика на меня смотрит, то тяжело!
- А почему ты решил, что целая галактика? - проговорил Гага. - Может,
один всего, такой же малохольный, вроде тебя? Грустно ему стало, он и
связался с тобой!
- Один, говоришь? - я помолчал. - А может, ни одного? Может, это всё
придумали мы? Обычная комната, ничего в ней нет! Страшные сны и раньше мне
снились, - вспомнил я... - Врачей на осмотрах и прежде я удивлял... Может,
и нет ничего такого, всё мы придумали?
- ...Испугался! - проговорил Гага. - Так я и знал, что ты
испугаешься.
- Чего пугаться-то? - разозлился я. - Чего нет?
- Ах, так? - Гага обиженно поднялся. - Ну пошли тогда туда... в
тёмную комнату!
Я вздрогнул.
- Нет! Ни за что! Если хочешь - иди, а с меня хватит. Я уже достаточно
хлебнул с этой комнатой! Всё!
- Значит, возвращаемся к убеждению, что всё обычно и неинтересно? -
усмехнулся Гага.
- Да! - сказал я. - Лучше уж спокойно и неинтересно, чем в напряжении
таком, как я живу!
- Ну хорошо. Спокойной тебе ночи тогда! - иронически проговорил Гага и
ушёл.
Но как, видимо, Гага и хотел, ночь эта получилась не очень спокойная.
Почти сразу же мне приснился сон: я стою с протянутыми вперёд руками в
полной темноте и Гагин голос (его самого не видно) тихо бубнит мне на ухо,
что вот он получил новую квартиру, но окон в ней пока нет и света - тоже.
- Пока можно только потрогать её руками... хочешь? - говорит Гага. -
Пошли!
Двигая руками перед собой, я иду по этой комнате, которая оказывается
вдруг бескрайней, бесконечной!
- Сюда иди... сюда, - слышится Гагин голос всё тише.
Второй сон был вроде бы простой: мне приснился наш второй двор, в
который я давно уже не заходил: кирпичные, выщербленные стены, заросли
чертополоха и крапивы, огромные катушки из-под кабеля, на которых мы так
любили в детстве кататься. Всё это было освещено солнцем и почему-то вызвало
во сне такой прилив счастья, что я проснулся в слезах.
Войдя в класс, я сразу же заметил, что Гаги нет. Сердце как-то
булькнуло, застучало. Я вспомнил его лицо в момент нашего расставания у меня
на кухне... потом мне вспомнился сон, и я разволновался ещё сильнее.
- Где дружок-то твой? Всё открытия делает? - подошёл к нашей парте
Маслёкин.
- Нет, серьёзно, что с ним? - глядя на часы (без одной минуты девять),
спросил Долгов.
- Да проспал, наверно! - беспечно ответил я. - Вчера до часа ночи...
приёмник паяли!
- Интуиция мне подсказывает, что он вообще не придёт, - почему-то
шёпотом проговорил Долгов.
- Почему это? - спросил я.
- Извини, но по вашим лицам давно было видно, что вы что-то серьёзное
затеяли! Может, вообще самое серьёзное из всего, что вам в жизни предстоит
сделать, - сказал Долгов. - Но вот что вы с друзьями не делитесь - это
плохо!
- Да чем делиться-то? - "непонимающе" сказал я.
- Ну-ну! - злобно проговорил Долгов. - Давайте-давайте! То-то я
гляжу, вас пятьдесят процентов уже осталось!
- Что значит - пятьдесят процентов? - заорал я. - Ты соображаешь,
что говоришь, - "пятьдесят процентов"?! Говорю тебе: проспал Гага, сейчас
придёт. Да и сам подумай-ка трезво: ну что может произойти в наши дни?
Холеры в наши дни уже нет! Даже дорогу по пути в школу не переходим! Так что
оставь свои шуточки при себе! Всё в полном порядке у нас!
- Поэтому ты так раскричался, - проницательно усмехнулся Долгов.
- С ума сходят люди! - умудрённо проговорил Маслёкин. - Вместо того
чтобы джинсы себе приличные раздобыть - исчезают куда-то, а тут волнуйся за
них!
- Ты-то волнуешься?! - закричал я. - Да тебе хоть... луна с неба
исчезнет - ты не почешешься! Ведь тебе ничего не нужно, кроме кассетника? А
что такое электрон, знаешь?!
- Знаю, ясное дело! - зевнул Маслёкин.
- Никто этого не знает. Никто, ясно тебе?
- И... Игнатий Михайлович? - потрясённо проговорил Маслёкин.
- И он не знает, представь себе!.. А что такое бесконечность?
- Это... новая дискотека такая? - проговорил Маслёкин.
- Дискотека! - проговорил я. - Бесконечность... это то, на чём самые
великие люди... головы ломали! Ведь должна же Вселенная кончаться где-то?
- Должна, - согласился Маслёкин.
- Но за этим концом, за этой стенкой... что?
- Не знаю...
- Вот именно! Если б ты знал, то давно уже президентом Академии бы
стал! Ну... видимо, за стенкой этой ещё что-то?
- Видимо, - кивнул Маслёкин.
- А за этим "чем-то" что-то ещё?
Маслёкин кивнул.
- Ну и как же всё это кончается? - проговорил я. - Не думал?
Маслёкин медленно покачал головой.
- Так что, - проговорил вдруг он. - Гага... в бесконечность, что ли,
ушёл?
Все оцепенели вокруг. Правильно говорят: "Устами младенца глаголет
истина".
Раздался звонок.
- ...А где Смирнов? - оглядывая класс, спросил Игнатий Михайлович.
- Он отсутствует! - опередив дежурного, вскочил я. - Он, наверное,
заболел! Можно мне навестить его?
- Что... прямо сейчас? - Игнатий Михайлович изумлённо посмотрел на
меня, и мой вид его, вероятно, напугал. - А что с ним?
- Он в бесконечность упал! - пробасил Маслёкин, пытаясь всех
рассмешить или хотя бы поднять настроение.
- Он дома сейчас? - спросил Игнатий Михайлович.
- Да, - сказал я, всей душой надеясь, что это именно так.
- Ну иди, - сказал Игнатий Михайлович.
Я выскочил из класса. На широкой мраморной лестнице чуть было не
столкнулся с директором - он испуганно отстранился и посмотрел на меня с
удивлением.
"Рухнула моя школьная карьера!" - мелькнула мысль.
Я вбежал в наш двор, глянул на стекло тёмной комнаты (оно красиво
отражало белое облачко), поднялся по Гагиной лестнице, походил, остывая, по
площадке... если всё в порядке - тьфу-тьфу! - нечего своим видом сеять
панику!
Осторожно позвонил. Раздалось бряканье замков - и по лицу Гагиного отца
я сразу понял, что худшие предположения подтверждаются.
- Нет? - сразу спросил отец и тут же махнул рукой: - Ну ясное дело.
Мы вошли в их комнату. Мать, подняв голову, поздоровалась со мной.
- Ты в школу заходил? - спросила мать.
Я кивнул.
- Да ты соображай хоть, что спрашиваешь! - закричал Гагин отец. -
Ведь крюк-то не поднят на двери, как он мог в школу уйти, если крюк на двери
не поднят? Может, и не впускала ты его вчера вечером?
- Да что я, ненормальная, что ли? - закричала Гагина мать. - Спала
уже, услышала звонок, пошла, подняла крюк, впустила его. И снова крюк
опустила.
"Что они говорят? - подумал я. - У них сын пропал, а они повторяют -
крюк, крюк!"
- Так значит... он в квартире где-то сейчас? - подсказал я.
Мать вздрогнула. Отец гневно отмахнулся рукой.
- Где в квартире-то? Скажи лучше, что не впускала его вчера, не
удосужился появиться твой сынок! А теперь выгораживаешь его, а зачем? -
Отец в основном нападал на мать, я как-то оказывался тут ни при чём.
- Да впускала я его!
- Прекрати! - Отец грохнул по столу.
"Да-а... понимаю теперь, почему Гага так в тёмную комнату стремился!" -
подумал я.
- Вот вы говорите "крюк", - осенило вдруг меня. - А как же сосед ваш,
кочегар, к себе попадал, когда поздно приходил?
- А это уж не наше дело! - ответила мать. - Мы закрывали дверь на
крюк и ложились спать! Как он там попадал - не наше дело.
- Так, выходит, ещё какой-то вход в вашу квартиру имеется?
Отец и мать Гаги испуганно застыли.
Чувствовалось, мысль о том, что как-то можно пробраться в их квартиру,
их пугала гораздо сильнее, чем исчезновение сына.
- Так где ж ход-то? - засуетилась мать. - В его комнате, что ли?
- Ну да! - сказал отец. - Видно, из кочегарки есть ход, прямо в
комнату его. Мы-то спокойно думали себе, что он в кочегарке ночует каждый
раз, а он преспокойно к себе в комнату пробирался!
- Но ведь к себе же! - робко проговорил я.
- Так у нас же общая квартира! - грозно проговорила мать. - Если он
сам тайком проходил, - значит, и дружков каких угодно мог приводить!
До них пока что не доходила мысль, что их сын мог уйти этим ходом, их
целиком занимало то, что кто-то мог войти в их квартиру. "Да-а! Понимаю
Гагу!" - ещё раз подумал я.
- Жаль, что кочегар этот непонятный... комнату свою, наверно, запер...
а то поглядели бы мы, что это за ход! - с угрозой проговорил отец. - Да и
не одни, а с милицией да с понятыми! - добавил он.
"Ну и люди! - подумал я. - Совсем уже забыли о том, что сын их исчез!"
- Да не закрыта вовсе комната его, - буркнул я, пытаясь дать им
понять, куда исчез их Гага, но они коршунами впились в меня.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг