Сердце у меня снова заколотилось. Кто же, интересно, успел после нас в
этом доме пожить? И такое печальное, если вдуматься, слово "жил".
"В этом доме жил и работал..."
Как это он работал, не выходя из дома?
"В этом доме жил и работал великий... учёный..."
Ого!
"В этом доме жил и работал великий учёный Мосолов".
Это же я, великий учёный, жил и работал здесь! Я наклонился ещё ниже,
почти вывалился из окна и увидел:
1972 -
Изо всех сил, резко я рванулся назад, чтобы не видеть второй цифры, за
тире. Но всё-таки я успел увидеть её!
В ту же секунду я оказался у себя в комнате, сидел на тахте, вытирая с
лица и шеи пот.
Ну и сон! Замечательно. Спасибо. Мало кому удаётся заранее увидеть свою
вторую цифру - и мне удалось. Спасибо тёмной комнате за это. Благодарю!
Я нервно ходил по комнате, время от времени пытаясь успокоиться, говоря:
"Ну это же так! Ерундиссима! Сон!" Но тут же волнение снова находило на
меня: "Ничего себе - сон!"
Чтобы как-то всё-таки успокоиться, я оделся, тихо прикрыв дверь,
спустился во двор.
Я ходил по двору из угла в угол, как приятно всё-таки видеть его хоть и
в неказистом виде, но в привычном. И никакой доски, к счастью, на нём не
висит, и никакой великий учёный, к счастью, не проживает!
Иногда я поглядывал, отрывисто и невнимательно, страшно было внимательно
глядеть, на окно тёмной комнаты. Но сейчас оно ничем не выделялось: тёмными
комнатами сейчас были все.
Потом я глянул, быстро отдёрнул голову: "Нет-нет. Ничего не видал.
Ничего!" Потом, не сдержавшись, снова поднял глаза: за стеклом тёмной
комнаты горел огонёк - разгорелся, покачался, потом согнулся набок и погас.
Та-ак! Замечательно. Новые дела! Значит, успокоительные мои мысли насчёт
того, что, мол, самая обыкновенная комната, ничего таинственного в ней не
происходит, - значит, мои успокоительные мысли снова рухнули!
Лезть туда снизу, через подвал? Нет уж, увольте!
Я вошёл на Гагину лестницу, поднялся на чердак, с чердака на крышу. Наша
верёвка была обмотана вокруг трубы, намокла, загрязнилась. Когда я её нервно
сжал в кулаке, тёмная вода потекла по запястью. Я обвязал верёвку вокруг
живота, затянул так, что не вздохнуть (ничего! Главное крепко!). Всю длину
верёвки намотал между локтем и кулаком (никто сейчас меня не страховал -
Гаги ведь не было). Сначала я встал на краю крыши на колени, сердце билось
как пойманная рыба, потом, держа верёвку натянутой, стал опускать ноги с
крыши. Я повисел на натянутой верёвке, потом смотал с локтя первый круг,
упал на метр вниз, верёвка выдержала. Потом смотал с локтя ещё круг и ещё
приблизился к асфальту на метр, таких метров оставалось до асфальта слишком
много! Когда я опускался вниз, вернее, падал на длину очередного мотка, в
животе у меня то ли от страха, то ли от сотрясения громко булькало, наверно,
весь дом должен был слышать это бульканье и в испуге проснуться!
Я поднял лицо вверх, чтобы увидеть, на много ли спустился. Несколько
холодных капель шлёпнуло в лоб. Так, начался дождь, значит, железо на
подоконнике будет мокрым, этого ещё не хватало.
Как и в первый раз, я, болтаясь на верёвке, то раскачивался, то крутился
волчком, и прекратить этот процесс было невозможно.
Я оказался напротив окна третьего этажа. Кошка, та самая, чёрная с белой
головой, сидела среди цветов и не мигая важно смотрела на меня.
Потом усы её шевельнулись, она вроде бы усмехнулась.
Её презрительный взгляд явно говорил: "Это днём вы думаете, что вы
главные, но по ночам-то ясно, что главные - мы".
Я, отматывая верёвку с локтя, как можно скорей опустился ниже.
Я уже мог носком ботинка достать до подоконника тёмной комнаты;
раскачавшись ещё сильнее, я встал на подоконник, уцепился за раму.
Наконец-то я могу как следует заглянуть в тёмную комнату!
Я начал пристально взглядываться в темноту - и в то же мгновение чьё-то
белое, искажённое лицо прильнуло к стеклу изнутри!
Не знаю, насколько я потерял сознание, но когда я очнулся, верёвку я
крепко держал, но зато раскачивался как маятник между окном тёмной комнаты и
окном комнаты кочегара!
Можно, конечно, было попытаться попасть в комнату кочегара... на ведь и
она, наверное, замурована теперь Гагиными родителями? Это я помнил, стало
быть кое-что я соображал.
Я встал на подоконник тёмной комнаты, поскользнулся и, падая вперёд,
надавил ладошкой на раму. Половинки окна разошлись, и я упал внутрь. И сразу
же чьи-то руки крепко схватили меня.
Я отключился.
Я очнулся от того, что кто-то сильно меня тряс. "Не буду открывать
глаза. Ни за что не открою", - думал я. Но потом в движениях этих рук мне
почудилось что-то знакомое. Я открыл глаза - надо мною стоял на коленях
Гага.
- Ты? - радостно проговорил я.
- А кто же ещё может тут быть? - проговорил Гага хмуро. - Не знаешь,
кто тут вход в мою квартиру замуровал? Вот приходится теперь всю ночь здесь
сидеть!
- Не знаю... ЖЭК, наверное, дверь заделал! (Сказать, что вход
замуровали Гагины родители, я не решился.)
Я был в тёмной комнате, но сейчас было как-то не до неё - я смотрел на
Гагу.
- Ты где пропадал? В другой галактике?
- Да, в общем-то повидал кое-что! - уклончиво проговорил Гага
(отвратительная привычка у него - уклончиво говорить). - И тут
возвращаюсь, можно сказать, подуставший, и какие-то умники замуровали меня!
Не ты это догадался, случайно?
- Нет, - только ответил я. Не хотелось мне как-то подробно описывать
мои переживания, уж больно высокомерно он держался!
- Сейчас, я полагаю, не стоит дверь крушить - весь дом разбудим! -
проговорил он.
- Я тоже так думаю, - холодно сказал я.
- Тогда что же? Глубокий сон.
- Разумеется, - ответил я.
Мы улеглись прямо на полу.
- Я тут поседел из-за тебя... правда, временно, - всё-таки не
удержавшись, сказал я.
- Когда это? - недоверчиво спросил он.
- Когда в подвале тебя искал, в кочегарке, в коридоре, в большом зале.
- А! Так ты по старому маршруту только прошёл! - небрежно проговорил
он.
Больше я ничего ему не сказал. Ну и тип! Что ни сделай для него, он
презрительно усмехается! Не там, видите ли, искали его!
С удовольствием покинул бы я эту затхлую комнату, оставив неутомимого
исследователя подвалов отдыхать в одиночестве!
Мы задремали на полу в разных углах. Даже если во сне наши ноги
соприкасались - я тут же торопливо отдёргивал свою ногу!
Утомление последних дней всё же сказалось: мы крепко заснули.
Когда я проснулся, было так же темно. Я поглядел на мои светящиеся часы,
и волосы у меня на голове зашевелились от ужаса: одиннадцать часов утра - а
тут тьма!
Видно, этот безумец прав: тут действительно другое время!
Потом я услышал, как он просыпается, чмокает губами, вздыхает -
разговаривать с ним я не стал. Хрустя суставами, Гага поднялся, пошёл по
комнате, потом послышалось какое-то шуршанье, лёгкий звон - и в комнату
хлынул ослепительно яркий свет!
- Что это? - закричал я.
- Солнце, - насмешливо проговорил Гага.
Не думал я никогда, что солнце может так потрясти!
- А почему не было его?
- Шторы, - спокойно ответил он.
На всё ещё дрожащих ногах я подошёл, потрогал шторы. Никогда не видел
таких: толстые, плотные, они словно специально были сделаны так, чтобы ни
капли света не просачивалось в комнату.
- Интересно, - сказал я, ощупывая их. - Похоже... на толстое одеяло.
Кому же так нужно было, чтоб совершенно сюда свет не проходил?
Гага пожал плечами.
- И всё-таки странно, - сказал я. - Кто эту комнату замуровал и
зачем? Что-то, видно, плохое связано с ней! Странно только, что никто из
живущих в доме не помнит ничего.
- Видно, что-то произошло, когда ещё другие люди тут жили, -
предположил Гага.
- Думаю, надо осмотреть её - что-то в ней не то!
Долго мы осматривали комнату: поднимали отставшие паркетины, заглядывали
за отвисшие, отсыревшие обои. Перелистывали ставший грязным календарь, с
верхним листком на нём: 12 марта 1942 года - вот с какого времени,
оказывается, никто тут не бывал!
Часа приблизительно через два догадался я открыть чугунную дверцу
кафельной печки в углу. На дверце была выпуклая надпись: "Черепов и К°.
Железные и кафельные печи". Из открытой дверцы на железный лист перед печкой
посыпались осколки битого кирпича - вся "пасть" печи была почему-то набита
осколками кирпича. Мы стали быстро выгребать кирпичные осколки и увидели
наклонно стоящий в печи шершавый ржавый цилиндр.
Мы долго неподвижно смотрели на него.
- Бомба! - проговорил наконец Гага.
- Ну, молодцы вы! - сказал нам потом наш участковый милиционер (после
того как бомбу из дымохода вытащили, и все снова вернулись в дом). - Если
бы вы не обнаружили её - могла бы рвануть: может, через сто лет, а может,
через неделю.
- А может, и никогда! - проговорил Гага (он явно завидовал мне - ведь
это я догадался осмотреть комнату).
- Ну, на это надеяться глупо! - строго сказал участковый. - Бомба -
это вам не хухры-мухры! Вы не видели, конечно, а я повидал! По тысяче бомб в
день на город падало, и только очень редкие не разрывались, как эта.
- А почему жильцы те не сообщили про неё? - спросил Гага.
- Этого мы не узнаем уже. Испугались, наверное, заспешили. Быстро
заперли дверь туда, мебелью задвинули, чтобы никто не вошёл, а сами ушли.
Кто-то, может, помнил потом, что есть нехорошее что-то здесь, а что - уже и
стёрлось. Так эта комната с той поры и простояла, с мрачной тайной своей.
- А почему она тёмная такая была? - спросил я. - Почему так надо
было, чтоб ни один луч света в неё не проникал?
- Да наоборот всё, - усмехнулся участковый. - Делалось, чтобы из
комнаты свет не выходил! Светомаскировка была... от вражеских самолётов.
- Ясно теперь! - сказали мы вместе (но я, конечно, на какую-то долю
секунды раньше)...
- В известном смысле ты прав, - говорил я, когда мы с Гагой выходили
во двор. - Действительно: в комнате этой в другое время попадаешь -
примерно на сорок лет назад. Так что где-то ты прав!
- Ну спасибо и на этом! - усмехнулся Гага.
В следующее воскресенье я отдыхал, и вдруг появился взъерошенный Гага.
- Ну что? - спросил он меня. - Ты решил, что это уже всё?
- А разве нет? - удивился я.
- Разумеется, нет! - проговорил он. - Выйдем! Дельце есть!
- Что ещё за дельце? - спросил я.
- Да тут... грубая физическая сила нужна.
- Грубой силы у меня мало.
- Придётся тогда кого-то ещё... в тайну посвящать.
- В какую тайну? Да надо кое-что вынести оттуда.
- Откуда? Неважно. Ты идёшь? Нет уж, ты скажи, что вынести? Я и так уже
вынес немало!
- Да так, пустяки... В одном из дальних помещений подвала удалось
странные ящики обнаружить!
- И что же в них странного? - сказал я по возможности спокойно. -
Обычный какой-нибудь склад.
- Да нет. Не совсем обычный, - сказал Гага. - Надписи на тех ящиках
старинные, с буквой "ять"!
- Ну и что же это за надпись? - Я почувствовал подступающий восторг.
- Да так. Фамилия одна, - уклончиво проговорил Гага.
- Остроумов! - закричал я и радостно захохотал.
Гага оцепенел.
- Ты что же... побывал там? - выговорил он.
- А мне и не надо там бывать! - Я радостно захохотал. - Я и так могу
догадаться! Аналитический ум! - Я звонко шлёпнул себя ладошкой по лбу.
Гага стоял совершенно убитый.
- Ну ладно, - я положил ему руку на плечо. - На мою грубую физическую
силу ты тоже можешь рассчитывать.
Поскольку предстояло тащить тяжёлый ящик, пришлось и Долгова с
Маслёкиным пригласить с нами, - правда не рассказывая всё до конца, - до
конца мы и сами не знали. Оба они согласились с радостью - Маслёкин,
наверное, надеялся, что в ящиках каким-то чудом окажутся всё-таки кассетные
магнитофоны, а Долгов, видимо, рассчитывал получить какие-то данные, которые
легли бы краеугольным камнем в основу его будущей диссертации.
Когда мы, уже вчетвером, вошли в ту комнату, - она не была уже тёмной,
светомаскировка с окон была снята, - вдруг небо за окном почернело, пошёл
снег, - это в конце-то мая! Помню, я испугался, но не очень: всё может быть
в нашем климате. Потом мы спустились по винтовой лестнице в подвал.
В полной тьме мы нащупали тяжёлый ящик, впихнули его по лестнице наверх.
За окном всё ещё шёл снег. Мы вытащили ящик в коридор Гагиной квартиры - и
увидели солнце за окном. "Мало ли что бывает в нашем климате!" - подумал я.
Без всякой посторонней помощи, сами, отволокли ящик во второй двор.
Наступил торжественный момент вскрытия. Под крышкой лежала в два слоя
гофрированная бумага.
- Классная упаковочка! - замирая, проговорил Маслёкин.
Гага дрожащими руками свернул бумагу в трубку. В фанерных ячейках
торчали бутылочки, завёрнутые ещё дополнительно в какую-то сухую
растительную плёнку.
- Лыко кокоса! - растерев кончик плёнки между пальцами, авторитетно
проговорил Долгов.
Гага развернул первую бутылочку. Все уставились на неё... На зеленоватой
наклейке был изображён черноусый красавец и вокруг него извивалась надпись:
"Усатин".
- "Усатин Гербгардта", - спокойно проговорил я. - Придаёт всяким усам
удивительно изящную форму и сохраняет их глянец и мягкость.
Все молчали. Гага вдруг повернулся и ушёл.
На следующий день, не утерпев, все мы пришли в школу с флаконами
"Усатина". Надо сказать, что вещество это не испортилось, - пахло, во
всяком случае, очень приятно. То и дело, к зависти девчонок, кто-нибудь из
нас вынимал красивый тёмно-коричневый флакон, со шпокающим звуком выдёргивал
пробку и, закатив глаза, с наслаждением нюхал.
- Что это у вас? - озадаченно проговорил Игнатий Михайлович. -
Никогда ничего такого не нюхал!
- Тогда мы просто обязаны, - поднялся тут Долгов, наш хитрец, - более
того, считаем прямым своим долгом преподнести вам этот изящный флакон!
- Откуда у вас такая редкость? - взяв флакон, изумился Иг. - Жаль,
что у меня нет усов!
- А вы отрастите, Игнатий Михайлович, вам пойдёт! -почему-то глянув
перед этим на меня, сказала Рогова.
- Потрясающе! Тысяча девятисотый год! Начало нашего века! - восхищался
Иг. - Одна такая вещь говорит о времени больше, чем десяток книг!
- Берите, берите! - пробормотал Гага.
- Да нет. Я просто не достоин того, чтобы обладать такой
драгоценностью! Я слышал, открывается музей старого быта и техники, - надо
отнести флакон туда, думаю, там ничего подобного нет! Кто это разыскал?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг